Что хуже погрома

Елена Георгиевна (Боннэр - ред.) права, конечно, в том, что пишет о погроме и позиции суда, поддержавшего агрессивный клерикализм (ссылка на закрытый лист рассылки, которую мы не можем дать, но для понимания статьи это не так важно - ред.).

Думаю, что все спокойные люди согласятся: громить - не лучший способ. А судебное решение уж точно продиктовано отнюдь не правовыми соображениями. Хотелось бы посмотреть, как этот суд руководствовался бы внутренним убеждением и объективной оценкой мотивации действий обвиняемых, если бы дело касалось несколько иной ситуации. Предположим, защитники Белого дома призыва 1993 года пришли и разгромили бы выставку, восхваляющую подвиг Ельцина, залили бы краской портрет первого президента, написали бы поверх изображений борцов за демократию "палачи", "убийцы", нанесли бы к тому же ущерб выставочному залу. Было бы возбуждено дело, затем обвиняемые обжаловали бы его возбуждение, и суд - пофантазируем - признал бы, что да, действительно, выставка глубоко оскорбила чувства граждан, а, значит, возбуждать уголовное дело было нельзя. Не надо обладать широкой фантазией, чтобы предсказать, как бы на самом деле отозвался российский суд на такую жалобу.

То, что решение суда в деле по Музею заведомо неправосудно, ясно из того, что сам факт погрома очевиден и никем не отрицается. Столь же неправовым следовало бы признать решение и в сконструированном нами случае защитников Белого дома, если бы суд неким сверхъестественным образом принял такое же решение, удовлетворив их жалобу. Обжаловать возбуждение уголовного дела уместно лишь в случаях, когда возникают сомнения, был ли мальчик, когда в деле об убийстве "труп" гуляет по улице. В нашем же деле все соображения о том, чем руководствовались верующие и насколько это их оправдывает (такие доводы, конечно, вправе была выдвигать защита), подлежали рассмотрению в суде при разбирательстве дела по существу. И там суд волен был бы хоть оправдать обвиняемых (что, конечно, тоже было бы предвзятым решением). Произошла же весьма неприличная подмена: рассмотрение жалобы на возбуждение уголовного дела вылилось в разрешение по существу самого конфликта.

Правда, становится все очевидней, что и Музею, и тем, кто его поддерживал, поддерживал выставку, с самого начала не следовало настаивать на возбуждении уголовного дела, а пойти другим путем - вчинить гражданам, причинившим ущерб, иск о его возмещении. Помимо того, что такой путь был бы более продуктивным (подачу лицом гражданского иска в суд не обжалуешь!), он более правовой и по сути.

Во-первых, инквизиционный российский процесс допускает возбуждение дела в отношении конкретных лиц, тогда как, по-хорошему, дела должны возбуждаться по факту, а не в отношении кого-то. Возбуждение дела выливается у нас в заранее заготовленную расправу, что делает весь наш процесс сомнительным и вынуждает в любом возможном случае воздерживаться от обращения к уголовно-правовой защите.

Во-вторых, все-таки, здесь задействован Музей Сахарова. И кричать даже по такому поводу "милиция! милиция!" не совсем нам - правозащитникам - к лицу. Нет, задержать, конечно, хулиганов надо было - смотритель сработала отлично. Но потом надо было обращаться в инстанции и настаивать (да, настаивать!), что для возбуждения уголовного дела нет оснований, подавая одновременно иск о возмещении. Возмещения ущерба следовало требовать на полную катушку, как от потерпевшего Музея, так и от художников, работы которых стоят больших денег, а некоторых - очень больших. Кажется, установка на сокращение государственной репрессии, перевод судебного спора в гражданское русло - верные решения во многих, многих случаях - было оптимальным и в данном.

Однако на сей раз, мне хотелось писать не о праве, а о выставке.

Погром стал, как пожар, информационным поводом, даже маленькой частью истории (персонажи с взятыми у Хармса фамилиями, что-то типа Бякин и Кобякин, вряд ли сподобятся лавров Герострата, да и они, следуя по стопам менее известного, зато идейно им близкого патриарха Феофила, спалившего Александрийскую библиотеку, надеются, скорее, на небесное воздаяние). Дело вполне обычное, когда инвалид, обливший кислотой Данаю, заслуживает большего общественного внимания, чем жившее своей молчаливой жизнью и равнодушное к газетчикам полотно за всю свою историю. Мастурбатор, восставший против Данаи, может рассматриваться как психологический тип. Верующие, громящие музеи, подобные тем, кто уничтожал не слишком давно "дегенеративное искусство", также заслуживают социального наблюдения. Но художники, сделавшие выставку "Осторожно, религия!", все-таки намного интересней православных бякиных и кобякиных, равно как и суда, вставшего на сторону последних.

Елена Боннэр утверждает, что выставка не стоила "ни шума, ни внимания". Это некое явление "в русле современного эпатажа", пишет Е.Г., и даже дает понять, что такое, с позволения сказать, искусство, оскорбляет если не религиозные, то уж, вполне возможно, эстетические чувства.

Эти сентенции я прочел с тяжелым чувством.

Позволю себе с ними не согласиться.

Более того, ощущаю внутреннюю потребность от такой позиции решительно откреститься. Раздаются эти окончательные суждения с Олимпа правозащитного движения и могут восприниматься как общее мнение сообщества, к которому я себя отношу.

Скажите, не показалось бы некорректным, если бы кто-либо из художников, участников выставки, высказался в таком роде: разработанный правозащитниками план мирного урегулирования в Чечне, несомненно, не заслуживает ни шума, ни внимания, а их заявления о нарушениях, допущенных на последних выборах, не более как привычный эпатаж и попытка привлечь к себе внимание? Что сказали бы такому художнику? Такому художнику сказали бы: извините, вы плохо знаете, что происходило на выборах, а мы на них работали, и вы знакомы с положением дел в Чечне понаслышке, а мы ездим туда, знаем настроения людей и т.п.

Вроде бы Елена Георгиевна, не разбираясь ни в хоккее, ни в футболе (пишу наугад), не выносит авторитетные приговоры сборным. Хотя почему бы ей ни сказать: это бегание с клюшкой не заслуживает ни шума, который подняли на трибунах, ни внимания. Все это эпатаж.

Никак не желая никого обидеть, все-таки должен поделиться соображением, что такое надменное отношение к искусству не лучше (а с точки зрения самих художников, наверняка, хуже) случившегося хулиганского действия. В конце концов, реакция зрителя заложена в дискурс актуального искусства: юродивый, скачущий по улице, вызывает, с одной стороны, слезы и молитвы людей духовных, но заведомо обречен - обрекает себя - на снежки мальчишек и на плеть стражника. Осмелюсь предположить, что посетитель, пришедший с тюбиком краски, чтобы все "разгромить", в некотором роде запрограммированный участник художественного действия, как случайный ассистент из пятого ряда, приглашенный на арену иллюзионистом для разрезания на части. Тот, кто получает пощечины, готов на них. А вот услышать "фи, ерунда, не стоит того, чтобы и внимание-то обращать" (да еще, от тех, для кого он старался) - последнее дело.

Такое отношение к современному искусству описывает Мишель Уэльбек: самая ничтожность этих произведений искусства становится для среднестатистического прохожего успокоительной гарантией их безвредности. "Конечно, это отнимет у него время, но, в сущности, не доставит особого неудовольствия."

Не буду утверждать, что именно в Музее Сахарова должна была быть размещена эта выставка. В конце концов, руководство Музея вольно определять свое направление. Но то, что "религия!" была размещена в Музее Сахарова - не только удача, но и - не побоюсь сказать - честь для Музея. Любой другой зал мог бы гордиться выставкой столь художественно удачной, смелой, яркой, а с рыночной стороны - представительной, если судить по участникам.

Другое дело, что Музей Сахарова вправе не включать свое пространство в круг площадок, работающих с современным искусством. Елена Георгиевна склоняется, судя по всему, к такому пересмотру музейной политики. Правда, к моменту создания обсуждаемой выставки, Музей уже заявил о своем месте не только в общественно-политическом, но и в художественном процессе несколькими весьма интересными проектами. И радоваться бы тому!

Радоваться, а не извиняться. Потому что, если уж проникнуться чувством вины перед "верующими" (подумаешь, цацы), то такими извинениями придется снабжать книгу Рабле, "Гавриилиаду" или же повесить перед входом в один из залов Третьяковской галереи предостережение: здесь висит оскорбляющая православные чувства картина "Крестный ход в Курской губернии", за что администрация приносит свои извинения.

Нет никаких оснований считать религию делом более уважаемым, чем культура. А поскольку искусство живет своей жизнью по своим законам, соотносить поэтическую свободу с "каноническими территориями" - все равно, что призывать к послушанию анимационных человечков.


Хочется написать все-таки не об этой связке (художник - религия), и ни о том, кто чего не понял, а о самих художниках, собранных кураторами в проекте "Осторожно, религия!". Не буду поднимать записи, статьи и комментировать работы, большинство из которых очень точны, некоторые - без преувеличений - вызывают восхищение, некоторые непонимание (что перед лицом искусства есть чувство не менее прекрасное, чем понимание и восхищение, - переживание ребуса, загадки само по себе интересно, предпочтительнее иногда остаться с неразгаданным, даже с умышленно темным).

Первое радостное впечатление, на входе, - бутылки с луковками, что сразу настраивало на карнавальный, игровой лад. Вернисаж: шутовское камланье Германа Виноградова, ворожба Веры Сажиной. Экстатическое служение Виноградова неведомому богу обнажает суть богослужения: абсурд (строго по Тертуллиану), игра, детство (игрушки, воображаемое), сакрализация обыденного предметного мира, тайный язык, косноязычие (ведь и пророк Моисей называется в церковных песнопениях косноязычным и гугнивым). Родственную стихию маскарада воплощает в себе актер и экспонат Владислав Малышев-Монро, исследующий культ личности не в историко-политологическом, а в онтологическом смысле. Авдей Тер-Оганьян - бактериолог, прививающий к собственному организму, как великие врачи-экспериментаторы, болезни современного искусства. И рядом - снова и снова умирающая на экране рыба: это, кажется, Иисус - ежедневно отдающий себя в евхаристии и непрестанно убиваемый фарисеями (и на сей раз они, как иродовы воины в святочном действе, явились в Музей убивать - со своими тюбиками).

Были работы совершенно лирические. А рядом - соцарт Александра Косолапова (тот же Иисус, претворяющий кока-колу: сие есть кровь моя). Этим высказыванием констатируется двойное претворение: вчерашнее вино стало кока-колой, неизбежная утрата и крепости, и подлинности (то же можно было сказать про поп-корн: сие есть тело мое). В то же время Бог силен (сила религии, когда мизерность любой цивилизации побеждается верой) преосуществить в кровь кока-колу, квас, кагоры "Чумай" и N16. Могущество Божье простирается даже на суррогаты. Наконец, кока-кола происходит, как известно, от просто коки. А религия, как известно, опиум (или крэк) для народа.

Конечно, многие работы (я не всех художников знаю) демонстрировали ожидаемое, это не было открытием (не 1874 год для импрессионистов, отнюдь). Но на выставке была новая, впервые так сфокусированная сочетаемость работ, их перекличка, спор, отражение по-разному поворачивающейся темы. Раньше (во всяком случае, в последнее время в России) эти темы звучали у разных авторов. И вот - сложилось в узор.

Не ставлю целью углубляться в художественный комментарий.

Хочу под конец задаться вопросом, случайна ли была эта встреча - художников и Музея, художников и правозащитников, художников и политики. Современное искусство потому и современно, что говорит о современном (будучи вольным говорить одновременно о вечном). Данте поселил в Аду своих политических противников - он работал с современным материалом. Так художнику нужны (могут быть нужны) существующая сегодня в России церковь, молящиеся сегодня верующие, президентствующий Путин и все что угодно.

Музей Сахарова и выставка "Осторожно, религия!" счастливо совпали. Случилось пересечение правозащитной и художественной стратегий. К сожалению, правозащитники испугались этой встречи, не отнеслись к ней с доверием. Похоже, что мы, правозащитники, сыграли свою роль хуже погромщиков.