Смотр российского кино под бычьим названием "Кинотавр" завершился. Свои последние отчетные корреспонденции кинокритики, знающие прикуп и вернувшиеся из Сочи отдохнувшими, выпустят не сегодня - завтра. Но благость, царившая на кинофестивале всероссийской партийной здравницы, исходит из полных благодушия корреспонденций, заполнивших на этой неделе газетные полосы. Вот пример из "Времени МН": "Кинотавр, к примеру, - что он есть, как не чудный сон со всеми атрибутами "красивой жизни", которую потому и не запретишь, что она сон и греза. Море, пальмы, неслыханная домашняя "Изабелла", благодушный Рудинштейн, красавицы всех мастей и артист Певцов, и все это на одном пространстве - во сне." Все хорошо в этом абзаце, особенно "неслыханная "Изабелла", равная только бессмертной фразе "с точки зрения русского уха". Но эти придирки - чистое проявление зависти утомленного обозревателя чужих сочинений, для которого пора отдыха еще не наступила, к тем, кто так удачно работает на берегу моря, во сне-грезе под атрибуты Певцова и "Изабеллу", склоняющую к благодушеству.

Наибольший успех, а также главный приз фестиваля отдан фильму "Лунный папа" про девушку Чулпан Хаматову (по фильму Мамлакат), забеременевшую неизвестно от кого, но она думает, что от лунного света. Свой пассаж о награжденном Боссарт завершает так: "Сценарист Ираклий Квирикадзе отмежевывается от Кустурицы, хотя его и "боготворит". Скорее, существуют в искусстве общие поля и степи! И случается, два мастера гуляют в одной степи. И дышат одним воздухом. Как Бахтиер Худойназаров и Эмир Кустурица. И тогда крыша улетает у них в одно и то же небо". В общем, "Изабелла" в действии.

К "Лунному папе", как и к "ДМБ" Романа Качанова и к "24 часам" Александра Атанесяна, весьма, как оказалось, поэтичной "мочиловке" ("Поэзия фильма - поэзия хайтековских интерьеров и архитектурных витрин новорусской Москвы, крутых галстуков и ботинок от Версаче. Это любовная лирика компьютерных экранов мобильных телефонов и правильно наведенных стволов". - Андрей Плахов "Коммерсант") критики отнеслись благосклонно. А к "Русскому бунту" по "Капитанской дочке" - плохо. Скучный, говорят, фильм. "Надежд на радость и прибыли "русский бунт" внушает чрезвычайно мало. Просто потому, что решительно непонятно, для кого он снят. Более других фильм мог бы порадовать учителей средней школы - навряд ли даже самые нерадивые из их учеников предпочтут его просмотр чтению книги. Смотреть "русский бунт" так же мучительно и долго, как ему самому появляться на свет" (Лариса Юсипова "Ведомости").

Но наш рассказ про эти фильмы фестиваля - только дань уважения объективности. На самом деле подлинный интерес представляют только рецензии на фильм "Дневник его жены". В них много подтекстов. Дело в том, что хотя все и упоминают, что фильм этот Алексея Учителя (режиссер), но говорят больше о Дуне Смирновой (сценаристке). Обозреватели РЖ к Дуне Смирновой исключительно пристрастны, и газетные рецензии недели их неравнодушие к Дуне отчасти объясняют. Видимо, за что Дуня ни возьмется, все сделанное ей вызывает невиданное пристрастие. Липнет просто это треклятое пристрастие к Дуне.

Начнем с того, что два главных газетных сочинения об ее фильме носили одинаковые названия "Дунин Бунин" (пятничные "Известия" и четверговый "Коммерсант") и были не слишком похожи на канонические образцы жанра. С самовлюбленным Денисом Гореловым это случается всегда (когда талант, не до жанра), с трезвомыслящей Лидией Масловой - никогда (она как раз и поставляет образцовые кинорецензии). Доказательства:

Горелов: "Дочь Андрея Сергеевича Дуня, тоже Смирнова, - любимая снобами-книгочеями девушка стиля арт-нуво, прима порочного круга двустоличных интеллектуалов. Порочным кругом, кто не знает, в Чикаго эпохи авто, манто и радио звали богемное сообщество творческих личностей, отстаивавших свободу мысли, безбожия, безбрачия, дурных привычек, сексуальных ориентацией, женские и нацменьшинские права. Сходных взглядов придерживается и союз писателей-художников-музыкантов-кинематографистов, сложившийся в 90-х на брегах Невы и поднявший уже вторую картину о своих легких и многоталантливых сребряновековых предтечах: режиссер Алексей Учитель, Дуня, Сан Саныч, художник Самонов Никола, композитор Десятников, Шолохов Сергей и Татьяна его Москвина, балерина Галина Тюнина, дизайнер костюмов Елена Супрун и еще несколько достойнейших и заходящих на огонек личностей; порочный круг всякому таланту открыт. По имени первой картины "Мания Жизели" - о Лифаре, Дягилеве и балерине Спесивцевой - они самоназвались мафией Жизели и с тех пор живут общим котлом и интересом, не тужат.

Только таким сработанным и стильным, заточенным составом можно было собрать этот взбалмошный, многоголосый, очень чеховский по настроению фильм о последних годах жизни сердитого изгнанника в глухой провинции у моря. Фильм делали не артисты Смирнов, Москвина и Тюнина, сценаристка Смирнова и режиссер Учитель, а папа Дуни, жена Сережи и сестра Никиты под началом сына видного документалиста Ефима Учителя на либретто дочки Андрея Сергеевича. Эта назойливая семейно-соседская интонация крайне близка единственному на всю родную речь невздорному классику Антону Павловичу и совершенно необходима в сюжете о бунинском имении в Грассе (...) бунинский круг не мог не воспроизвести чеховскую ауру праздных курортно-лужаечных посиделок с нелепой пальбой, приживалами и монологами, все эти драмы на качелях и скучный адюльтер, парусиновые костюмы и солнечные зонтики, ажурные перила и кипы цветов, кисейных барынь и кисельных юношей на лавочках у моря.

Иван Алексеевич живет большим домом с женой Верой Николаевной (Тюнина), как бы Ученицей Мастера, а на деле женой-2 Галиной (Ольга Будина), юным Епиходовым - Поклонником Таланта Гуровым (Евгений Миронов), любовницей Галины актрисой Маргой (Елена Морозова) и приходящей рантье Соней (Москвина). Иначе он жить и не может, ибо, в отличие от России, всем этим людям в самом деле не на что существовать или вот-вот отвернут голову уже дважды интересовавшиеся национальностью немцы. Всех их он терпеть не может, обижает, обижается, скандалит, топает ногами, сбегает от них к любимой приблудной собачке-мочалочке, ежедневно писающей Вере Николаевне в постель, и нудит, и нудит: "Единственный собеседник - радио. Хотел застрелиться - не дали. Даже спиться не получается - дорого!" И сам же чахнет без них без всех, в плед кутается, стареет на глазах: нет хора - нет солиста. Это очень по-писательски: у внимательного, чуткого и вполне бесстыдного для обнародования нутряной мути Виктора Ерофеева встречается это самоупоение слабостью, нежностью, капризностью, щедростью, бисексуальностью, гипертрофированным эгоизмом богатого и талантливого мужчины. Человека, долго вырывавшего у жены карманный пистолетик, чтоб застрелиться с горя измены, а после вспомнившего своих героев-самострелов - художников и офицеров - и устыдившегося пошлости и глупости мизансцены. Человека, скармливающего собаке последний помидор на глазах голодных домочадцев. Человека, ненавидевшего большевиков за скопчество и бесчувствие: "Женщину любишь - так со всеми слезами, истериками, толстыми ляжками! А им - нет, им идеал подавай!!"

Человека, еще способного среди общей аморфности века и поколения прыгать, хохотать, взрываться, повелевать, плакать, собачиться, дуться, прощать, терпеть, писать, наконец. Мужчины, да."

Маслова: "Балерина Спесивцева, писатель Бунин - культурологическое алиби для того, чтобы автор сценария смог протранслировать сумму своих психологических наблюдений. Мужчины по природе своей слабы, мелочны, ненадежны, женщины - сильны, мужественны, великодушны. Мужчина без женщины вообще не имеет особого смысла, хотя в "дневнике..." главный герой номинально мужского пола, он видится как совокупность впечатлений окружающих его дам, строчка из дневника его жены. "Мужчину можно рассказать только через женщину, - сказала Дуня на пресс-конференции, сформулировав свой половой солипсизм. - Это "наращивание мускулов", вообще это маскулинное зрение в кино - я думаю - что это отойдет. Кроме всего прочего, нас интересуют бабы еще и потому, что, по глубокому нашему убеждению, они вообще быстрей адаптируются к любым сложным ситуациям, в том числе и к сегодняшней ситуации в России".

Хороший режиссер, изощренный оператор (Юрий Клименко) и элегантный композитор (Леонид Десятников) придают гендерным декларациям Дуни лакомую художественную форму. Опора на реальные события придает им некое подобие литературоведческой ценности: всегда ведь есть читатели, которым интересно не просто читать стихи, а еще и знать, из какого сора они выросли. (...) По истории разросшейся собачки (история про собачку, имеющая в фильме много места, выросла из одной дневниковой строчки - О.К.) можно составить представление о художественном методе Дуни: на основании нейтральной информации выстраивается ситуация максимально ярой эмоциональной окраски, постепенно, но неотвратимо додавливаемая до экзальтированной кульминации. Причем трудно сказать, делаются ли эти смещения, эти художественные допущения в соответствии с представлениями автора о характере и мировосприятии героя, И.А.Бунина, или же в соответствии с собственными А.А.Смирновой мировосприятием и привычным образом действия. Да и какая, в сущности, разница. Человек никогда не восхищается любимым или вообще каким бы то ни было писателем (художником, режиссером, балериной) больше, чем в тот момент, когда обнаруживает его сходство с самим собой".

Вот такая история. Другие критики высказались о фильме просто и доброжелательно. Алена Солнцева, "Время новостей": "Сценарий Дуни Смирновой написан легко, диалоги остроумны, костюмы эффектны, двухчасовая история смотрится без напряжения. Фильм не скучен, но и не слишком сложен; он просто рассказывает интересную историю. Кому-то картина показалась пошлой, но, в конце концов, Бунина не убудет". Лариса Юсипова "Ведомости": "Фильму Учителя можно предъявить изрядное количество претензий, но налицо тот редкий случай, когда подсчет чужих промахов и ошибок не кажется делом первостепенной важности. (...) Любопытно, что даже те профессионалы-продюсеры, которые ожидали от всей этой истории "страшного интеллигентского занудства" и потому заблаговременно от нее отказались, после фильма подходили к авторам с поздравлениями и раскаянием. Интеллигентность в фильме есть, занудства ни грамма - редчайшее сочетание."

А теперь о личном.

Признаюсь, я раскаиваюсь, что в последнем, давнем уже "Курсиве", воспользовавшись служебным положением, решала проблемы личного кризиса работы в газете и работы обозревателя газет в РЖ. И более чем позволяют правила обзорного жанра, остановилась на работе коллег и качестве существующих отделов культуры в различных бумажных СМИ. Конечно, такой обзор читался лучше, чем обычные, все же, как я ни старалась, напоминал он выяснение личных отношений. Разумеется, я получила на тот обзор больше, чем обычно, откликов. Всем за них спасибо. И прошу принять извинение, что не ответила - мой почтовый ящик неожиданно грохнулся. Так что я не могу назвать фамилию автора фразы: "Коммерсант" без Деготь, как демократы без Чубайса".

Но все же осуждение замечательных авторов, занятых тяжелой газетной поденкой, - дело нехорошее. Да и опасное - чтобы удержать читательский интерес, надо все больше и больше их уличать и чихвостить, вплоть до проявлений настоящей подлости. И тогда коллега по работе в газете встречает тебя не радостным возгласом: "Читала, как в РЖ этот расправился с нашим", а грустным недоумением: "Разве ж так можно! Да и зачем? Нехорошо и не правда".

И последнее. Тот прошлый "Курсив не мой" помог мне понять одну вещь. Газетная журналистика по искусству довольно долгое время была местом приложения творческих усилий большой группы талантливых людей. Теперь газетам этих талантов не требуется - главные редакторы как кинопродюсеры, не хотят того, что считают "интеллигентским занудством", не важна им точность и абсолютное знание предмета - будь то литература или современное искусство. Им важно, чтобы "читалось". Это грустно, но факт. Поэтому те же самые и другие талантливые люди, продолжая работать в газетах - честно зарабатывать на жизнь, - свои же креативные способности проявляют в других сферах. Дуня Смирнова пишет сценарии. Петр Поспелов реализовывает музыкальный проект. Александр Архангельский выпустил книгу об императоре Александре Первом. Екатерина Деготь заканчивает книгу. Катя Бирюкова родила сына. Остаются, конечно, такие фанаты собственных текстов, как Денис Горелов, который даже жениться никак не успевает. Читательское спасибо ему за это. А посему на изменившемся профессиональном фоне любая излишняя придирчивость кажется завистью. Все мерещится, будто своими обзорами интернетовские люди доносят редакторам газет нехитрый мессадж - зачем вы взяли на работу этого идиота, а не меня, ведь у него ошибки, глупости и посредственное знание предмета. Так это или нет - не важно, впечатление зависает...

А посему обещаю возвратиться к традиционным обзорам прессы - писать о главных событиях недели и их освещении в газетных статьях.