Фотографии Бориса Михайлова стали на Западе лицом постсоветского искусства

Два беззубых голых мужика позируют на замызганном диване, прильнув друг к дружке в небратском объятии. У того, что постарше, на левой груди профиль Ленина, а в член зашиты шарики...

Написал - и боюсь: фотограф Борис Михайлов, знаю, ненавидит атмосферу сенсационности вокруг своей книжки "Case History" ("История болезни"). Я битых два часа умолял его разрешить публикацию фотографий из книжки в "Эксперте". "Да никому это в России не нужно. Скажут - чернуха", - отбивался Михайлов.

А между тем именно эта книжка принесла фотографу всемирную славу. Можно сказать, что 2000 год в фотографии был годом Бориса Михайлова: его наградили двумя важнейшими международными премиями в области фотоискусства - шведской премией Хассельблада ("Это как Нобелевская за фотографию") и британской премией Ситибанка. Выставки и публикации о нем вообще учету не поддаются. Западнее Одера и восточнее Сахалина Михайлова считают важнейшим современным художником из бывшего СССР, на пару с Ильей Кабаковым.

- На Западе вы самый известный фотограф из бывшего СССР. На родине вас почти не знают. Вы не хотите здесь выставляться?

- Я просто знаю, с какими проблемами это связано. Я делал выставку в Берлине. Бомжи были выставлены в церкви. Пришли разные люди, и местные, и из России. А потом была дискуссия, как в советское время: "Почему ты такое делаешь, ты снимать не умеешь. У тебя на картинках глаза красные получаются. Это вообще некрасиво. Какое право немцы имели повесить это в церкви". Если показывать работы в Москве, такого будет очень много.

- Искусство имеет некую миссию, но раз эта миссия не срабатывает...

- ...то лучше временно придержаться. Раньше я знал, что нужно было делать провокацию, какие-то действия. И они зажигали других, у тебя хотя бы были сообщники. А тут делаешь - и натыкаешься на стену.

- Вы делаете разные работы на разную публику?

- Я не на публику делаю, я просто живу как-то. Я по-разному чувствую время. Мне было бы интересно снимать в тюрьме или у новых богатых. Только я не буду пытаться сделать красивую карточку. Это не будет классно. Это будет самым обычным. Просто для меня это будет важным. А не то, как там упала тень.

- Почему?

- Это часть другой культуры. Будем называть ее салонной фотографией. Это и была культура советского фото. Или салонная, или официальная. А вот приватной, человеческой - как бы не было.

- Когда вы делали цикл про бомжей, вы знакомились с ними?

- Обязательно. Человек стал мне более интересен, чем раньше.

- А как вы себя чувствуете в контексте западной фотографии?

- Сейчас хорошо. Я оттуда, я не отсюда. Просто они увидели у меня что-то такое, что есть у них. В Лондоне еще хуже. Там бомжи вообще жуткие. Они как шекспировские герои. На них страшно смотреть. Там их в тысячи раз больше. Ну, не больше. Но они тоже на грани находятся.

- А вы их снимали?

- Нет, я не знаю языка. Я же не могу просто так подойти.

- Получается, вы скорее режиссер, чем фотограф?

- Но только в этих фотографиях. В старых работах ничего не срежиссированно. Там просто жизнь.

- А советские гражданки без одежды?

- Это не режиссура, это позирование. И немножко салонирование. В салоне не должно быть жизни, а должна быть только красота. Тогда я использовал некоторые элементы салонности, но сильнее было ощущение, что это - игра.

- А бомжи не пытались играть в салонность? Они понимали, что именно они изображают?

- В какой-то мере понимали. Они изображали икону. Что в Англии делать с бомжом? Шекспира повторять. А что в России? Икону. Поэтому они и попали в церковь. Это их место.

- Ваши старые работы преимущественно черно-белые, а цикл про бомжей вы сделали в цвете. Что изменилось?

- Черно-белая фотография стала предметом роскоши. А обычные люди стали пользоваться услугами "Кодака" и "Фуджи", уличных фотолабораторий. И поэтому цвет стал показателем средней жизни, а не черно-белая фотография.

- Вы эстетский фотограф или социальный?

- Вообще и то и другое. Есть такое время, когда социальное становится более эстетским, чем сама эстетика. Это время надо поймать и поиграть в социальность. А когда социальность уходит, то можно принимать другие позы.

Борис Михайлов родился в Харькове в 1938 году, окончил технический вуз. Был уволен с завода за "порнографию" и посвятил себя искусству. Получил неофициальное признание в 70-е годы. Сейчас живет по преимуществу в Берлине. Работы Михайлова, внешне не схожие между собой, объединяет метод манипуляции с натурой. Он раскрашивает фломастерами семейные портреты из фотоателье, монтирует любительские фотографии с другими объектами, комбинирует изображения с текстами, то глубокомысленными, то абсурдными. Борис Михайлов не пользуется сложной профессиональной техникой, его любимые приборы - панорамник "Горизонт" и "мыльница".