Открытый город
Александр Тимофеевский


Вон из центра
Москва, конечно, велика и даже очень, но это не метрополия, как Нью-Йорк или Париж. Потому, что в Москве есть центр, а в современной метрополии его ни за что не вычислишь. Где центр Парижа - в Лувре, на Елисейских полях, у Оперы, в Латинском квартале, на Правом берегу, на Левом? Бог весть. Что есть центр Нью-Йорка? - уж во всяком случае, не даун-таун, таковым считающийся грамматически, тут жизнь умирает в семь вечера. Все остальное - на ваш вольный выбор. Есть китайский центр, есть итальянский, есть артистический, есть капиталистический, есть черный, есть гейский, есть университетский, есть захватывающе опасный и уныло безмятежный, есть, впрочем, и наоборот: захватывающе безмятежный и уныло опасный - все они красавцы, все центры. И ни одному из них нет дела до другого. Не то в Москве - здесь тесно, кучно, соборно, здесь тетка в пергидроли и с сумкой, и девица с ногами, и пенсионер с газетой, и пионер с конфетой, и бандит с пушкой, все толкутся на Пушке. Везде в мире центр расширяется, в Москве - сужается. Этому можно найти разные объяснения, но сведутся они к одному.
Один французский остроумец заметил, что тоталитарный человек выбирает люстру, а свободный - лампы. Вместо одного центрального света - разные боковые. Множественность центров - главное свойство демократического сознания и гражданского общества, уж простите за такой партикулярный набор слов. В закрытом городе только красная площадь, в открытом - любых цветов. Но сегодня получается, что, преимущественно, черных. Перевод этого с метафорического языка на обыденный, поверг бы московскую милицию в ужас. Потому, что предполагает решительное увеличение сразу всех ее супостатов - и "лиц кавказской национальности", и китайцев, и вьетнамцев, и турок, и арабов, и негров. Тут уж ничего не попишешь, нынче это первый признак европеизма: чем больше "черных", тем цивилизованнее выглядит город. Если Россия захочет в Европу, то центр Москвы расширится, и она, как встарь, начнет развиваться кольцами - на одно пойдешь, там турок товар выложил, на другом китаец суп разливает. Сладкой этой картине - помимо прочего - мешает то ли русская ксенофобия, то ли злокозненность властей. Поскольку вторым возмущаться осмысленней, поговорим о прописке.
Даже замененная кокетливой регистрацией, она давно напрашивается на уничтожение - до каких пор в России будет крепостное право? На этот естественный вопрос есть два ответа, и они, как на грех, тоже про права: один про права коренных москвичей, другой про права незыблемого прошлого. Оба довода - из самых лицемерных.

Вон из музея
Отмена прописки-регистрации в Москве и введение здесь частной собственности на землю - два желанных либералами закона - наталкиваются на либеральный же кошмар: вдруг какие-нибудь толстые шеи, чудесный грузин или простодушный русский задумают возвести прямо перед Кремлем свое Ласточкино гнездо, свой замок Бэтмана? Кошмар вообще-то дурацкий. Во-первых, на то есть соответствующие комитеты-комиссии, которым дарованы полномочия не только брать взятки, но и в исключительных случаях, например, не брать, а запретить Бэтмана. Во-вторых, мы уже договорились, что уходим вон из центра, далеко за Садовое кольцо, строить свое, новое: брежневская Москва так страшна и стерильна, что никакими микробами ее не изуродуешь. В-третьих, и Ласточкино гнездо Церетели, и Бэтман Клыкова уже стоят под самым Кремлем, который, заметьте, сдюжил, не рухнул.
Это, собственно, и есть главное. Москва не Флоренция и не Петербург, а пестрый старушечий город, полный ухабов и уродств, которые всегда имелись в ассортименте, - советская власть здесь никакой революции не произвела. Но это были уродства живые, уродства времени, уродства, ставшие историей. Церетели мастер такой радости. До слез, до воя жалко Александровского сада, пропавшего ни за грош, но ведь многое пропало. Хуже пропаж будут приобретения - рвущийся из православия ислам. Странным образом он лезет через окно в Европу. Москва читает журнал "Vogue" своими узкими глазами - стрельчатое, луковичное нечто, почему-то сидящее в ротонде, башенка, узорчатая, глупая, над парижской мансардой и распластавшееся в вышине раскаленное золото кастрюли - словно крестовый поход закончился в ХХ веке оккупацией Франции, и русские под началом у турок отстраивают покоренную галльскую столицу.
Любую московскую постройку прошлого века легко датировать с точностью до пятилетия: архитектура - как никакое другое искусство - зависит от времени; лужковская архитектура зависит от времени, которого не было. Это относится равно к ужасным образцам и к тем, что принято считать удобоваримыми. Милые аккуратные стилизации, заполнившие кривые милые переулки, то ли реконструкция с вялой фантазией, то ли очень почтительный новодел, смесь несуществующего настоящего с несостоявшимся прошлым. Только от самого простодушного невежества можно преклоняться перед музеем и одновременно уничтожать историю: всего лишь через несколько лет никто не поймет, какого времени дом. Времени больше не будет.
Пока оно есть, можно все восстановить по порядку. Ну, хотя бы уходящее столетие. В нем был буржуазный модерн, был сменивший его революционный конструктивизм, ранний сталинский стиль, поздний сталинский стиль, хрущобы, брежневская новостройка. И точно также были сметенные революцией бывшие, была деревня, хлынувшая на их место, частично уничтоженная в тридцатые, частично погибшая на войне, была лимита, пришедшая на смену деревне. И лимита, пришедшая на смену лимите. Кто здесь коренные москвичи? Это такая же фикция, как и обобщенное архитектурное прошлое. Воистину в Москве подлинным и несомненным является один стиль Сталин.

Вон из столицы
Нынешняя Москва возникла при Сталине, при нем же она неистово двигалась, потом застыла, обмякла и даже захирела, но вновь расцвела при Лужкове - на том пятачке, который уже обжили. Ренессанс претерпело хоженное место. Новой Москвы не появилось, новой идеологии - тем паче. Праздник 1997 года честно повторил все слоганы 1947-ого, хотя за полвека можно было бы соскучиться. Отсюда всеобщая убежденность в том, что московская идеология построена на штампах - о, если бы! Штамп не так уж и плох, потому что безмятежен. В чертах у Ольги жизни нет - скучно, наверное, но и, слава Богу: с лица воду не пить. Со штампом легко, со штампом привычно, как дома в тапочках. Свежесть, наоборот, тревожна, иногда - чересчур.
"Москвичи и гости столицы" - чем не штамп, но он неуютен. Он весь в движении. Возглас казенной городской перетяжки должен проглатываться без усилий, без раздумий, а этот полон трепещущего уличного драматизма. Москвичи от души презирают гостей столицы, желая им скатертью дороги. Гости ненавидят столицу даже как-то болезненно - единственно за то, что они гости. И длится этот сюжет - живее всех живых - ровно с тех пор, как в 1918 году большевистское правительство выбрало новое пристанище.
"Если Петербург не столица, то нет Петербурга, это только кажется, что он существует" - знаменитый афоризм Андрея Белого применительно к Москве надо бы переделать в точности наоборот: если Москва столица, то нет Москвы, это только кажется, что она существует. Это только кажется, что она - город. В самом деле, Москва не современная метрополия, как Париж и Нью-Йорк, но и не старый город, как Гамбург и Мюнхен. Один полис не бывает лучше другого. Гамбург не сильнее Мюнхена, Мюнхен - Гамбурга. В Гамбурге есть порт, а в Мюнхене - стадион, в Гамбурге - бордели, зато в Мюнхене - Пинакотека. Флоренция дала миру рисунок, а Венеция - живопись. Что предпочесть? - вопрос бессмысленный. Город это система отличий, складывающихся веками, а не патент на первородство, выданный одномоментно.
Никакой системы отличий в Москве нет, она просто обширнее, заселеннее и много богаче прочих, в ней колбаса увесистей. Она горит, сверкает на далекой горе за высокой стеной, неприступная, вожделенная, - на жгучую зависть остальным соотечественникам. Она такая, какой ее придумал Сталин, который, введя социальное единобожие, мечтал, чтобы в стране был один писатель, один летчик, одна балерина, один город. С писателями и балеринами такой фокус показать почти что можно, и он был продемонстрирован не без блеска, но с городом это не получается. Город всегда часть мира, urbi не бывает без orbi.
Если Москва одна, то она не город. Согласившись с этим, надо признать обратное. Если Москва город, то она не одна. Тем, кто проделал эту нехитрую логическую операцию, прямой путь в провинцию. Не в том смысле, чтобы туда ехать, а в том смысле, чтобы ею стать. Это, право, не больно и для всех полезно - перенести столицу назад в Петербург. Там много дворцов, на всех хватит. Там свет и простор - гранитный город уместен. Тяжкое бремя быть центром России надо нести поочередно. Пусть совесть имеют. Москва уже побыла столицей и может с чистым сердцем попробовать стать городом.славы и беды, широких рек сияющие льды, безмолвные и мрачные сады. В них пафос.




© 1998,1999 Guelman.RU. © 1999 Московская Альтернатива. | Создание и поддержка - GIF пишите нам
www.reklama.ru. The Banner Network.
Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1