Покидая станцию метро, мы несколько ошарашенно оглядываемся, давая своим измученным зрачкам отвыкнуть от зеленоватого свечения подземки, от ее сладкого запаха химического пирожного, от округлых женственных форм арок и продолговатых полостей, названных народом ячейками для тестикул адмирала Нахимова, впрочем, вскоре все это погружается в склизкую бездну забвения, и вот уже перед нами возникает мир поверхностный, посюсторонний, полный злачных закоулков и зелени.
Выходя на улицу, следует захватить с собой компас, дабы не сбиться с назначенных путей, ибо существует лишь два типа оных: северный и южный.
Северный уведет нас по Азовской улице, украшенной всевозможными ароматными ларьками, ночным магазином и, напротив, туманным зданием прокуратуры, ощетиненной серым кафелем, к пересечению с заглавным Нахимовским, за ним мы увидим продолговатый пруд, окруженный призрачными тополями - излюбленным деревом местных жителей. За прудом громоздится полуразваленная стена, выстроенная из бетона, играющая роль скорее назидательную, нежели охранительную, за ней - стройные ряды экспериментальных яблонь. Впрочем, и среди тех яблонь мы сможем найти спасение от тяжелого гула проспекта, от сгущенных миазмов бензоколонки.
Меж одутловатых плодовых стволов встречаются столетние пихты, березы и дубы. Некогда здесь располагалась усадьба, владелец ее, впрочем, теперь позабыт, однако старожилы района помнят, где стоял дом (на этом месте до сих пор дотошные агрономы находят разбитые багровые кирпичинки), помнят широкую аллею, ведущую к подъезду, да кипливую зелень дерев, да гамак, в сетке которого покачивалась другая, мелкая, пародийная, для ловли редких птиц, - ах, да какие могли порхать вкруг усадьбы птицы? - разве что стрижи да воробушки. Ведь сюда уже наползала дымящая заревная Москва, ведь ни возвышенности, ни буераки ей были нипочем, вобрав в себя Воробьевы, она объяла и тонкоструйную речушку, рыжеватой водой наполняющую местный овражек, а затем и холм со старинной усадьбой. Земли усадебные отдали под агрономические экзерсисы, с тех пор почти ежегодно высаживают на них садовые культуры, дают им разрастись, собирают урожай, а затем заново высаживают, но уже иные, и повсюду склоны оврага завалены лоснящимися многорукими корчевьями, ждущими в своих изгибах влюбленных и фотографов. Однако садик - как его зовут аборигены - пользуется популярностью, в выходные, особенно в сладостное время года; сюда приходят собачники и пьяницы, они погружают свои скупые псиные тела в смолистые корни, и, отдавшись раздумьям, засыпают - в окружении реторт с дымящимися ядами, верных четвероногих своих учеников и праздных капризных младенцев...
Побывав в столь волшебном, и все же северном, месте, всяк наверняка застремится к югу, куда едва ли напрасно так часто стремится душа москвича, либо чужестранца.
Спустившись с усадебного холма и вновь перейдя через резвый Нахимовский, мы попадаем в алкогольную густоту двориков, где пятиэтажки, с их жадным мяуканьем, детским картавым плачем, бабьем бормотом да мужицким выкликом "рыба!", перемежаются тихими переулочками, славными газончиками да приталенными урночками. Поселение сие прозвано Волхонка-ЗИЛ, хотя при чем здесь Волхонка - никому то не ведомо, напротив же, про ЗИЛ рассказать сможет всякий, даже те, кто числятся зиловскими. Но кого мы спросим в такой кружевной гераневой тени, кого мы сумеем остановить в сухом мраке постсоветских трущоб - чистеньких, выскобленных, пахнущих молоком, воблой и валокардином?
Пройдя совсем немного, мы начинаем медленно входить в ритм чудодейственных названий, вот перед нами расстилается Черноморье, справа от нас - вольготная Одесская улица, иронически засаженная пирамидальными тополями, слева - та самая вышеназванная Азовская, по которой похотливо катают тугие арбузы темноглазые южане; а названия подтягиваются, точно петли в юрких крючках рукоделья: Симферопольский бульвар, увенчанный завшивленной златозубой тиарой Москворецкого рынка, Севастопольский проспект - средоточие медицинских достижений: роддом, тубдиспансер, магазин "Диета", аптека... Тут уж мы почти подобрались к станции метро "Севастопольская", но что-то смущает нас, что-то вносит нестройность в эти смуглые ряды курортных призраков, о, мы самым своим любопытным странническим рылом врезаемся в Болотниковскую улицу, и черноморские здравницы отступают под нахмуренной бровью исторических событий.
Мы медленно движемся по столь знаменитой улице - от Севастопольского проспекта к метро "Севастопольская", напоминаю. Справа от нас низенькое зданьице стоматологии. Слева - блеклый бар с забавным именем. Очевидно, на этом самом месте Иван Болотников и его соратники распивали медовуху из нелепых самодельных стопок. Далее - снова аптека, стоящая на возвышении, в сложной путанице асфальтовых дорожек, - напоминающая сельсовет. Продуктовый магазин, маленьких парк, вернее, уголок маленького парка, сам же парк по какой-то причине отсутствует, точно графитным вихрем его снесло с одного листа проекта (подписанного) на другой (неподписанный). Ателье. Детский сад.
И вот мы снова на Азовской, но уже с другого ее конца. Поликлиника. Налоговая полиция. Метро. Мы оглядываемся на чудесную эту местность, мы припоминаем забавные детали нашего несложного маршрута. О если бы с нами был гид - один из тех старичков-фанатиков, которые, покрывая слушателя табачной слюной, захлебываются в омуте ими же исторгаемых сведений! Как несомненны стали бы наши знания о здешнем ландшафте! Увы! Мы сожалеем. И снова спускаемся под землю.