| Осада Пентагона | 
| Павел Маков 17 – 29 марта 2004 года Международный экологический фестиваль искусств "4-й Блок" |
| | Стать номадой, бездомным, безместным, неуместным, чтобы открыть утопию, место, которого нет, место моей подлинности. Утопия, место невозможного, открывается неуместным и ранящим. Не лучшее вместо обыденного, не новое вместо истертого, но разрыв в месте моего присутствия, разрез, нанесенный тем, чего нет – реальным. Исследование места, в котором я нахожусь, в его близости и утробности, чтобы в нем, в месте этом, идя по следу подлинного в направлении нарастающего страха, добраться до сингулярного разрыва, раны, открывающей саднящее пространство утопии. Реальность – игла, о которой помнит лишь рана, болью утверждающий себя разрыв. Протравить рану кислотой памятования, забить прахом земным, коснуться белых одежд ничтожности касанием благодарения за возвращенное царство и оставить следы татуированной памяти. Искусство как тоска о реальном, как исследование места в поисках неуместного – неизбежно утопично.
Визуальное искусство – искусство дистанции. Но подлинное, опрокидывающее меня, лишающее созерцательности и дара речи, не бывает далеким и даже вытянутой руки – много. Открывающееся реальностью раны и касания, оно помещает утопию не в будущности фантасмагорического проекта и не во времени оном далекого-далекого праначала, не в альфе и не в омеге, а в телесной, утробной, темной близости здесь-и-сейчас, там, где дистанция невозможна. Утопическое искусство - искусство близкого, тактильного, царапающего, разъедающего, впечатывающего и оставляющего следы. Офорт, маргинальное дитя визуального искусства в эпоху репродукции, отказавшись от самой идеи тиража, превращается в матрицу восприятия визуального как тактильного, погружаясь в слепую тьму близкого, делает зрячими пальцы. Слушающий глаз сменяется видящими пальцами – офорт приходит как порождающая метафора тактильного искусства, подчиняющего визуальное ране реальности.
Европейская классическая история глаза – история уменьшающейся дистанции (от перспективных построений на фоне до импрессионистского фона и абстракционистского «того, что под носом» и потому - на поверхности). Потом - движение вспять: модерн как утопический конструктивизм – утопия и проектирующее насилие над реальностью и свободой вне всякой дистанции. Подчинение зримого устроительному слову, глаза уху. Постмодерн как эстетика новой тотальной дистанции - дамба иронии, спасительно возведенная вокруг теснимой свободы, и отказ от утопии. Ироническая перспектива и триумф визуального. Мат в два хода: благодаря проекту, а потом иронии, реальность отступила, оставив после себя симулякры, виртуальность, бесконечные файлы культурной эклектики. Реальность - ближайшее подлинное, и ее возвращение возможно лишь из опыта раны, внутри которого невозможно быть ироничным. Рана реальности как рана неуместного другого, от раны радости до раны сострадания - пространство новой утопии, свободное от власти проекта и обращенное к эстетике уязвимости и искусству intaglio. Власть глаза и уха должна быть отложена перед тактильностью, возводящей симулякры и следы к ране, виртуальность - к телесности, коллаж - к поверхности, покрытой царапинами, ссадинами, засечками, зазубринами и трещинами и помнящей о касании реальности.
Далекое исчезло. Теснота коммуналок и городов, умноженная новостями газет, радио, ТВ, Интернета, приносящими цунами на завтрак, не сделала нас ближе. Время недалекого. Сартровское «ад – это другие» как имя обыденности, ад как имя одиночества человека в метро в час пик. Встречая другого, я общаюсь не с ним, а со своим представлением о нем, не замечая этого, и, вместо узнавания, погружая чуждость другого в уют собственной неуязвимости. Чужой, взятый в прицел моего представления и ставший мишенью образного активизма, станет ближним, если будет принят как предавший меня в моих представлениях и откроет во мне преданного друга. Во всяком образе другого должна быть узнана мишень, разделяющая меня с ним. Утопия, разворачивающаяся из одиночества, принявшего уязвимость как врата реальности, населяется ближними, которые проступают сквозь контур мишени, безразличной к стрелку и жертве и делающей их обратимыми. Солдат - стрелок и мишень, тиражированный отщепенец в мире, ведущем войну, превращаясь в солдатика, детского - оловянного - стойкого, фольклорно - оплакиваемо - сострадательного, становится первым насельником утопии, преданным и верным. Blow-up как узнавание близкого и ближнего в чужом и чуждом, солдатика в солдате, утопии в ране.
Александр Филоненко
| | 
|
