Группа
"АЕС"
(Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский)
Интервью Федора Ромера
- Банальный, но обязательный для каталога выставки "Динамические пары" вопрос - как пришло решение трудиться вместе? Лев:
- Идея группы, сначала появившаяся подсознательно, а сейчас все больше и больше рационализирующаяся, заключается в том, что нам всегда хотелось заработать много денег, в частности, искусством. Поэтому группа и создалась на предмет производства коммерческого произведения. Мы с моей женой Таней Арзамасовой ничего не понимали в полиграфии, но весной 1987-го года по знакомству получили заказ от режиссера Анатолия Васильева на полиграфическое оформление спектакля "Серсо". Это был очень выгодный по тем временам заказ, и я испугался, что мы не справимся. Поэтому в качестве профессионала мы позвали Женю Святского, который был полиграфистом. (Кстати, в конце 80-х знание полиграфии означало выклеивание макета издания вручную - то, что сейчас делается на компьютере.) Евгений:
- Мы сделали для Васильева 12 постеров, газеты - это был чисто рекламный проект. Была сделана и самоценная графическая версия спектакля, которая по сю пору продается в Театре на Таганке, где шел спектакль, как сувенир-раритет. Сделав эту работу за лето, мы ощутили... Татьяна:
- Близость взглядов. И спонтанно двинулись от дизайна в сторону fine arts.
- То есть соавторство возникло случайно, по технической необходимости? Лев:
- Оно возникло по результату первой работы. Мы не объединялись по концептуально-творческой близости или близости темпераментов-характеров: они у нас предельно разные. Мы объединились по принципу цивилизованных партнеров, собравшихся для определенного предприятия. И в нашем искусстве видно, что все наши проекты носят характер предприятия. До Васильева мы Женю не знали, а с Таней как "бумажные архитекторы" мы работали раздельно, хотя у каждого были свои партнеры. Я вообще редко когда работал один и единственный из группы являюсь нелюбителем неколлективной работы. Татьяна:
- Но я отдельно делала искусство. Лев:
- И я изредка отдельно делал искусство. Евгений:
- И я отдельно делал искусство.
- Но искусство каждого было автономным, ничего общего, если посмотреть из сегодняшнего дня? Татьяна:
- Мы максимально разные люди. Лев - со своими архитектурными конкурсами, которые он продолжал делать, когда я уже отошла от них. Женя - со всей базой полиграфического образования. Я, получившая премию на знаменитой 17-ой молодежной выставке за скандальную серию рисунков про двенадцать цезарей, буквализирующую Светония...
- Итак, три человека, по случаю собравшихся вместе весной 1987-го... Евгений:
- Мы почувствовали момент приятного всем резонанса, когда начали работать вместе. Возникло азартное состояние. После Васильева мы вместе практически тут же сделали еще две работы в издательской области, но уже в большей степени ушедшие в сферу арта. Делали одновременно как бы книги и инсталляции - книжные иллюстрации, которые можно было превратить в выставки.
- А когда образовалась группа "АЕС", продолжались еще индивидуальные проекты? Лев:
- Иногда. Архитектурные проекты делались по отдельности, мною и даже с Женей, но без Тани. Женя стал великим архитектором. Евгений:
- Ну уж если они подключились к полиграфии, то почему бы и мне... Лев:
- Это, кстати, было в мифотворческой стратегии АЕСов - репрезентировать Женю как матерого, крутого служителя архитектуры... Но когда мы что-то даже делали по отдельности, мы уже все равно подписывались "АЕС".
- А как и когда точно появилась фирменная сигнатура? Татьяна:
- В 1990-ом году. Было крайне тяжело при выставках в зарубежье использовать три фамилии, да еще таких, какие они у нас. Святского произносили еще относительно легко, но нас коверкали, даже в России. Поэтому легко возникла аббревиатура - самое простое, что можно придумать. Мы картинки подписывали по алфавиту, а заглавные буквы были большими. Поэтому мы просто опустили другие буквы. Евгений:
- В 1990-м еще обсуждалось новое название для СССР, был Съезд Народных депутатов, Сахаров и т. д. Мы придумали сюжет для эпохального полотна - группа АЕС дарит свое название родному государству.
- Итак, начали вы с живописи и графики? Евгений:
- Все проекты были инсталляционными - мы не делали живопись-графику как таковую. Это всегда были объекты.
- Но все равно в традиционных формах. Отсюда детский вопрос - а кто рисовал? Евгений:
- Мы все рисовали! Татьяна:
- Все рисовали! Мы ребята образованные, в отличие от тех, кто до всего доходил наитием. Лев:
- Нас учили, как втроем рисовать картину - Таня это хочет сказать. Татьяна:
- Мы можем даже голую бабу нарисовать. Знаешь это - "ты голую бабу нарисуешь?"
- Я?! Я вообще не умею рисовать. Татьяна:
- Да не ты! Это такой студенческий вопрос-проверка. И в архитектурном, и в полиграфическом был академический рисунок. Лев:
- На самом деле были специальные технологии - мы придумывали, кто рисует сначала, кто потом. Причем в разных проектах по-разному. Евгений:
- Ну смотри, это можно проследить. В книжке "Горе от ума", требующей сочетания разных стилей, мы смешивали техники каждого из нас. Мы придумали, как кто будет рисовать, исходя из своих возможностей. Там есть экспрессивные рисунки Льва, Танины цветные карандашные. Были разные руки. В случае серии "Аполлон, вдохновляющий эпического поэта" был принцип конвейера - сначала рисуем это, затем это, ты красишь коричневым, ты - розовым. Татьяна:
- Это была как бы детская книжка-раскраска. Была взята небезызвестная картина Пуссена из Лувра, на которой были Аполлон, муза, поэт и три купидона. И мы на нее наезжали, от нее отъезжали, красили исключительно как в детском саду, только используя офицерскую линейку. Евгений:
- А в случае живописных работ - там постадийность чисто живописная: подмалевок, основная пропись... Мы распределяли стадии создания живописного полотна, чтобы побыстрее дело шло.
- Чтобы было быстрее или интереснее? Насколько концептуализировалась у вас рутинная ремесленная машинерия? Евгений:
- Чтобы и интереснее, и быстрее - надо же было организовать работу. Что-то я целиком писал, большие полотна шли через многие руки.
- А в "Декоративной антропологии", где использовался натурщик? Татьяна:
- Мы бы с удовольствием его купили на долгое время, и втроем бы простаивали перед холстом. Но он был студентом, начинающим актером - времени у него не было. Мы его отсняли, работали с фотографией, но каждый добавил, что бы ему хотелось эмоционально от тела и лица мальчика.Там все было по старинке - сначала делался рисунок на холсте, подмалевок, потом писали, это дело лессировалось. Делалось все это зимой, в мастерской в Фурманном, без отопления.
- Перейдем от техники к более высоким сферам. Идеи проектов как рождаются? Евгений:
- Вот как сейчас, в групповом общении за столом. Лев:
- На самом деле идея рождается у одного - просто не разглашается авторство. А разрабатывается идея уже вместе. Татьяна:
- Я бы не сказала, что это так уж прямо. Это все вещи спрятанные. Порою кажется одному, что это его идея... Евгений:
- Но чьи-то первоначальные импульсы все-таки есть. Лев:
- Не может быть, чтобы сразу три человека одновременно родили первичный импульс. Это всегда один. Про какие-то проекты я помню, кто был первый, а про какие-то - не помню. В любом случае, мы это не разглашаем. Евгений:
- В любом случае, конечный результат являлся плодом коллективного разминания. Мы всегда активно бомбим идеи на прочность. Татьяна:
- Тем более когда есть три человека - есть такая возможность. Евгений:
- Мы уходили от идеи, бросали ее, потом вроде как снова к ней возвращались. Проходил довольно большой период, когда мы ее формулировали окончательно. Когда возникает момент ясности - быстро принимается решение, кто что делает. И все достаточно скоро реализовывается, механистично. Очень резонно возникло название "проект" применительно к нашему творчеству - возможно из архитектуры. К названию художественного произведения это применяется реже, а мы очень естественно его взяли. Потому что процесс работы такой - проектный по сущности.
- Конкуренции нет? Никто на авторство не претендует? Лев:
- Пока нет, вроде бы. Такая ситуация является залогом прочности. Татьяна:
- Нет, у нас был один семейный проект, который мы делали сознательно вдвоем со Львом. "Семейный портрет в интерьере". Но потом он все равно затерся под "АЕСы". Но это не важно. Важно то, что мы все делаем под этой маркой, пока, во всяком случае.
- Но нельзя сказать, что вот это - мозг группы, это - руки и т. д.? Лев:
- Нельзя, об этом даже не говорится снаружи. Хотя, наверное, можно как-то рефлектировать. Наверное, даже есть. Евгений:
- Мы не определяем такие фиксированные функции. Татьяна:
- Это глубоко личное дело. Если у кого-то возникает претензия называть себя мозгом, пусть он называет... Евгений:
- Но не в официальной репрезентации, а своим родителям. Татьяна:
- А мы посмотрим, тот ли это мозг.
- Значит, все-таки иногда ругаетесь? Евгений:
- Ну как, довольно часто. Это нормальное явление при тринадцати годах совместного творчества.
- А как быть с использованием дополнительной силы, например частого соучастия фотографа Владимира Фридкеса? Это просто техническая деталь? Татьяна:
- Не совсем техническая - не трогай нашего Фридкеса. Он порой возникает как полноценная буква Ф, и мне даже нравится аббревиатура АЕС+Ф. Лев:
- Идея всегда наша - чисто концепт. А вот изображение... Татьяна:
- Фридкес как человек творчески полноценный вносит свое. С ним все обсуждается. У Владимира свой характер, и с ним часто приходится бодаться. Когда мы делали портреты девочек-убийц для серии "Подозреваемые" (это такая угадайка для зрителя - перемешаны портреты семи малолетних преступниц и семи вполне безгрешных особей) , долго выяснялось, что это - простая техническая фотография? Выяснилось, что нет. Лев:
- Когда он стоял за аппаратом, он их разговаривал, поскольку мы решили, что все эти фото должны быть с мимикой. Фридкес был непосредственным медиумом с преступниками - и неприступниками... Мы любим разрастаться. Евгений:
- С американцем Брайеном Конери делали работу "Травма позвоночника". Лев:
- Мы лояльны к коллаборациям. Мимикрируем под какую-то корпорацию. В "Исламском проекте" (виды столиц мира после победы Востока над Западом) мы работали одновременно как архитектурная фирма - в самих произведениях - и турагентство - в выставочной подаче. Когда снимали девочек, работали как группа документалистов с Фридкесом как кинооператором. "АЕС" открыт к общению.
- Я сам, курируя одну из выставок, был вынужден работать над проектом "АЕСов" с сыном Тани и Льва Гошей. Лев:
- Идея была наша, но реализация его. Мы благодарны всем нашим соавторам и всегда стараемся их указывать. Татьяна:
- АЕС вообще отличает тупая порядочность. Лев:
- Это не тупая порядочность, а порядок. Вообще организация группы "АЕС" была реакцией на царствующий в России хаос. Мы организовали устойчивую структуру, которая может существовать как здесь, так и на западе.
- Большая часть АЕС большую часть времени видят друг друга днем и ночью...
Татьяна, Лев:
- Не всегда.
- Я сказал большую часть времени. Так вот, эти личные обертоны как-то воздействуют на соавторство с третьим, который в такой ситуации выглядит лишним? Евгений:
- Естественно, воздействуют. Напряжения, возникающие в семье, не могут не сказываться. Лев:
- Женя является жертвой внутри АЕС, поскольку мы его постоянно упрекаем. Он не может стать членом нашей семьи - мы не гомосексуалисты. Татьяна:
- Ну что нам его - усыновить?! Лев:
- Мы его упрекаем за то, что он не может окончательно влиться. Евгений:
- С другой стороны, наличие третьей точки всегда придает устойчивость.
- Трехколесному велосипеду... Татьяна:
- Но с него не упадешь ведь.
- Он, знаешь, ездит очень медленно. Татьяна:
- Во всем свои дефекты. Лев:
- Вообще семейная пара в искусстве всегда была для меня крайне сомнительной институцией. Это не две индивидуальности.
- Муж и жена - одна сатана. Лев:
- В этом смысле наличие у нас Жени - психологически оздоровляющий элемент. Иначе мы были бы бякой, которую мы очень не любим. Мы в своих проектах декларируем негативность семейной жизни, этой слипчивости, тестообразности.
- Но колобок поддается отрезвляющему влиянию Святского? Татьяна:
- Посмотри на нас - мы похожи на колобка? Мы ж не слипаемся.
- А женское участие в АЕС чувствуется? Лев:
- Я очень чувствую и очень люблю эту часть - но до каких-то пределов. Татьяна:
- Но я и не давлю всяким феминизмом.
- Есть два варианта женской компоненты - фаллическая мать или что-то пряное, нежное, томное. "Белой акации гроздья душистые..." Татьяна:
- Я скорее фаллическая мать. Лев:
- Я тоже так думаю. Вообще пол художника - это смещенная вещь. Женское должно быть в нас с Женей, в Тане - мужское. Но в стиле репрезентации "АЕС" , пожалуй, излишне маскулинные и жесткие.
- Однако чрезмерная жесткость иногда скрывает нежную и трепетную природу. Татьяна:
- "Я - блядь, я - блядь." А в душе - белая черемуха. Все это вопрос меры и желания. Но наши жесткость и интерес к телесности были даже в ранних полуживописных инсталляциях. Это - программное.
- А как от картин вы перешли к фото, компьютеру, при помощи которых стала возможна шокирующая репрезентация - будь то физиология (как в "Принце и нищем" с блевотиной или "Коррупции" с кишками) или футурология (как в "Исламском проекте")? Лев:
- Это началось с инсталляции "Искусство возможного" в Галерее Гельмана. Это был наш первый московский проект после драйва на западе. Отчасти она была связана с фотографией, хотя мы специально ничего не снимали - это были реди-мейды. Зато мы специально на заказ изготовили 400 лекал и сами их потом гнули. Евгений:
- Там была проблема столкновения искусства и жизни. Брутальная реальность и красивые абстрактные линии. На том проекте мы соприкоснулись с очень сильным материалом из архивов Музея криминалистики.
- И искусство уступило место жизни? Так случилось - лекала ушли... Лев:
- Таков был мейнстрим. 90 процентов нашей совместной работы уходят не на сами проекты, а на формулирование контекстов, полей этих проектов. Что, по-моему, для русского художника является основной задачей, поскольку он всегда на обочине и стремится куда-то в центр. Как китайский или иранский художник. АЕСы всегда понимали мейнстримную ситуацию, а началу 90-х была свойственна исповедальность, брутальность и шок.
- То есть АЕСы - расчетливый коммерческий проект? Лев:
- Я бы даже сказал - развиваемый с некоторой исступленностью. Русскому дискурсу такое противопоказано. Я помню разговор с Пашей Пепперштейном - мы сидели и смотрели фильм про англичан Гилберта и Джорджа. И тут Пепперштейн сказал: "Вот в чем разница между русским и английским художником. Английский художник - всегда витрина, это примитивные внутренние драмы и фрустрации, выставляемые на продажу. А русский художник живет в своем непонятном мире, непонятно подающемся публике". И сидя рядом с великим русским художником Пепперштейном, я про себя подумал, что являюсь английским художником. Мы всегда занимались понятными и понятно поданными проблемами, что в России всегда звучало несколько непристойно. Мы чувствовали холод вокруг себя, и он был доказательством того, что мы идем правильным путем. Однажды мы услышали о себе от американцев: "Наконец-то появились русские художники, которые нам ничего не рассказывают про Россию. Мы давно этого ждали". С нашей западной ментальностью мы даже хотим запустить машину АЕС в пространства вне арта - бизнес, кино (даже написан сценарий в 120 страниц "Рука императора", опять в соавторстве с новыми людьми), кое-что еще. Нам очень интересен опыт по апроприации новых сфер.
