Александр Бродский - Илья Уткин

Интервью Николая Молока

Александр Бродский и Илья Уткин работали вместе почти 20 лет. Но семь лет назад расстались. Как написал про них Семен Файбисович, "свою общую судьбу, как родину, они унесли каждый на подошвах своих сапог". Теперь они даже интервью давали порознь. Но многие вещи, в особенности, конечно, те, которые связаны с их общей - прошлой - жизнью, они вспоминают и оценивают одинаково.

- Как все начиналось?
Александр:
- Мы с Илюшей встретились, когда нам было лет по 15 или 16. 1970-й год, "Бяло Мицнэ", "Creedence" и так далее. Мы готовились поступать в Архитектурный институт. У нас было так много общего, что мы просто не могли не подружиться: архитектурные семьи (у Илюши, правда, более архитектурная, чем у меня), общие идеалы и источники вдохновения - портвейн, Пиранези, журнал "Америка". Тогда казалось, что единственное серьезное различие между нами - он курит, а я нет... Мы оба поступили. Никакой совместной работы не было, один совместный отдых. Время от времени мы собирались и рисовали огромные стенгазеты для каких-то загадочных комсомольских конференций. При этом, понятия не имели, что там на них происходило. Наверняка, ничего хорошего. Был просто лишний повод порисоватть, позубоскалить. Мы сидели ночами, рисовали сотни смешных рож с портретным сходством. Это называлось "делать оформление". Всем очень нравилось. Видимо, так все и началось... Потом был диплом.
- Вы и диплом делали вместе?
Александр:
- Да, мы учились у Бархина, начали делать каждый свой проект. Сидели рядом в крохотной каморке на Трубе (там в каком-то бывшем публичном доме был диплом Архитектурного института). И довольно скоро решили объединиться, попросили общую тему; в результате, защищались вдвоем. Но первый опыт совместной работы был еще до диплома: мы делали конкурс "Театр для будущих поколений" вместе с Егором Солоповым. Чудесный был период жизни - несколько месяцев. Мы жили и работали в квартире Илюшиной бабушки, сосланной на это время на дачу. Там была толчея, мы втроем пытались что-то проектировать, а вокруг постоянно гудело человек десять друзей, пришедших помогать. Пьянством это не считалось, так как "шла работа над международным конкурсом". По ночам мы почему-то играли в футбол во дворе, при свете фонарей...
Илья:
- "Театр" был первой нашей серьезной работой, в которой нужно было показать, на что ты способен, выйти на какой-то уровень. Конкурса было два, один - международный, второй - Союза архитекторов. Второй был посвящен как раз идее "работы вместе". Мы придумали некий театр без архитектуры. Он должен был находиться в квартале около Кузнецкого моста (сейчас на этом месте - станция метро "Кузнецкий мост"). Этот театр представлял собой двор, по периметру которого находились дома. Под двором в подвале мы разместили главный зал театра, а весь квартал делали молодежным большим театром, где было огромное количество студий и театральных школ. Смысл этого идеального театра для будущих поколений состоял в том, что самый пик творчества приходится на пик энергии человека, на время его молодости, когда он еще не связан ни семьей, ни деньгами, ни какими-то обязательствами перед обществом и так далее. То есть, когда он еще не обзавелся давящим грузом мудрости. Когда он фантастически свободен и от него очень многого можно ожидать. Поскольку здесь было много театров, то основой творчества становилась конкуренция. Соревнуясь между собой, они выносили окончательное свое произведение на суд умудренных преподавателей в центральный зал. Поэтому задача архитектора заключалась в том, чтобы создать необходимую среду. В этом и была главная идея проекта - архитектура человеческих взаимоотношений.
- И после "Театра" вы работали только вместе?
Илья:
- Потом мы вместе пошли работать в ЦНИИЭП зрелищных зданий и спортивных сооружений - нас туда распределили. Из всего этого вспоминаются лишь приятные отношения с интеллигентными людьми, которые там работали, буфет на 17-м этаже и поездки на капусту-картошку. Потому что в это же время мы делали конкурсы. У каждого была своя небольшая нишка. Саша делал иллюстрации, а я тыркался в других областях, рисовал картинки для директоров заводов. Для заработка.
Александр:
- Началась полоса японских конкурсов. Мы их делали один за другим и время от времени выигрывали. Это было что-то вроде спорта: команды, ограниченное время, азарт. Кроме того, куча времени уходила на изготовление бесконечных подарков. Тогда было западло пойти в магазин и купить что-то другу на день рождения. Надо было нечто смешное сделать самому - так было веселее. А компания была огромная, у всех дни рождения, потом пошли свадьбы, я уже не говорю о Новых годах, восьмых марта и т. д. Это было настоящее искусство ради искусства. Я думаю, наши лучшие вещи были сделаны именно тогда и в большинстве своем не сохранились. Три года в проектной организации, куда мы вместе попали после института, тоже, в основном, ушли на изготовление подарков - на сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетия симпатичных сослуживцев.
- Как это - работать вдвоем?
Александр:
- Водка, пиво, портвейн, реже - сухое. Конечно, "Led Zeppelin", реже - "Black Sabbath". Это был сплошной непрекращающийся праздник, возникавший там, где мы садились работать. В 80-е нас подхватила мощная волна самогоноварения. Илья был крупным специалистом, я - так, на подхвате. Хотя со временем и я научился. Центр был у него на даче, я тайно открыл свой маленький филиал в Москве... Конечно, мы рисовали, даже чертили, даже иногда размышляли и беседовали на архитектурные темы, бывало и такое. Но все это как-то урывками, под мерный рокот тостов и всяких шуток-прибауток. По настоящему сосредоточиться, слава Богу, не удавалось...
- Ну, хоть спорили?
Илья:
- Споры были всегда. Но споры о форме, а не об идеологии. Если бы мы спорили об идеологии, тогда бы мы не работали вместе. Когда задавалась тема, мы начинали думать об одном и том же, потому что был наработанный взгляд на существо вопроса, некое мировоззрение. Потом мы начинали спорить - о форме, о композиции, о деталях. Переводили огромное количество калек - на каждый проектный лист было переведено тонны калек.
- Каждый брал лист и рисовал?
Илья:
- Да, рисовали отдельно, потом сравнивали, это был постоянный конкурс друг с другом. Постоянный конкурс и постоянный компромисс.
- А дальше, когда дело доходило до офортов - их тоже делали вместе?
Илья:
- Ну, конечно. Мы делили доску на квадраты и скребли с двух сторон.
- И никакого распределения обязанностей?
Александр:
- Нет, никакого. У Илюши, правда, была одна тяжелая дополнительная обязанность, которую он безропотно выполнял все годы - заставлять меня работать. В остальном это был случай абсолютно равноправного и универсального соавторства.
Илья:
- Главным было изобразительное начало, общее пристрастие к офорту, графике, Пиранези, Доре. Но у каждого было и свое личное. Сашка любил рисовать людей с носами, а я - квадратики. Но это была одна работа.
- Ваша совместная работа была и совместной жизнью?
Александр:
- Конечно, в том смысле, что работа и была жизнью. То есть работа еще не превратилась в работу, вот что важно. У Илюши рождались дети, но это ничего не меняло. Жена у него сделана из того же теста, так что толчея и гульба только усиливались за счет всяких детских праздников, кукольных спектаклей и так далее. Я постоянно ошивался у них дома, был настоящим членом семьи. Как-то раз меня оставили на целый вечер с тремя малюсенькими детками. Младшей было меньше месяца, надо было ее достать с балкона, перепеленать и покормить из бутылочки. Пожалуй, мне никогда в жизни, ни до, ни после, не было так страшно. Но я справился.
Илья:
- Мы очень тесно работали, когда делали музей Грина в Феодосии. Эту работу придумал для нас Савва Григорьевич Бродский, который мечтал, чтобы мы работали вместе. Я ему понравился, и он почувствовал, что если я буду с Сашей, то будет очень хорошо - и для меня, и для Саши. Он думал, что эта работа нас очень объединит. Эта работа была очередным конкурсом, но только более реальным, который должен был нас приблизить к жизни - к жизни не на облаках, а к жизни настоящей. Так и случилось. Но к жизни не очень приблизила. Потому что к жизни приближаться на самом деле и не нужно - становится неинтересно.
- То есть, все оставалось так, как в студенческие годы, когда вы делали стенгазеты?
Александр:
- Какое-то время, да. Удавалось сохранять расслабленность и беззаботность, увеселять друзей-приятелей, что-то делать при этом. Все шло легко, без особого напряжения. Среди проектов, сделанных в то время, был один, изображавший наш тогдашний образ жизни. Он назывался "Корабль дураков, или деревянный небоскреб для веселой компании".
Илья:
- С бизнесом это не было завязано никогда. Мы случайно получали какие-то деньги от выставок. То есть смыслом нашего творчества никогда не были деньги. Это было просто ради удовольствия. И мы не считали, что искусство - это коммерция. Работа была в общении, в разговоре. Архитектура - такая штуковина, она как бы все объединяет - и философские, и идеологические, и графические решения.

Потом Бродский и Уткин расстались. И расставание свое объясняют теперь по-разному. Но оба согласны с тем, что разошлись не из-за конфликтов, а просто потому, что так должно было случиться. Что это закономерность работы вдвоем.

Илья Уткин
- Что же потом случилось?
- Театр, когда он создается, всегда имеет свой пик при жизни того режиссера, который его создавал, а потом происходит умирание и распадание. Взять группу "Битлз", у которой был свой пик. И у нас с Бродским был пик. "Битлз" объединяла молодость, а потом постепенно они начали конфликтовать по бытовым каким-то даже причинам. Меня Бродский абсолютно не раздражал по бытовым причинам. Он был идеальный партнер. Но в последнее время мы, наверное, слишком долго спорили. Меньше дело делали, а больше спорили.
- Но ведь ваше расставание совпало с концом бумажной архитектуры?
- Как явление она закончилась гораздо раньше. Бум кончился в середине 80-х годов - русские перестали выигрывать конкурсы, интерес к ним пропал. А потом уже накопленный опыт пошел по всему миру в виде выставок и творческих акций. Это уже был не творческий процесс, а спекуляция на достижениях прошлого.
- То есть ты не считаешь, что вы расстались потому, что наступило время индивидуальных карьер?
- Я об этом не думал и не знаю. Речь шла о комфортном внутреннем состоянии. Мечта уже осуществилась - мы вышли на крупный международный уровень.
- Работа вдвоем не стала привычкой? Ты не думаешь о том, что когда-нибудь снова будешь работать в соавторстве с кем-то?
- Потом я пытался найти себе партнера. Потому что в архитектуре очень важен какой-то разговор, контакт. Для того, чтобы понять, прав ты или нет, необходим собеседник. Ты задаешь вопрос и сразу ищешь ответ - это как бы разговор. Мне кажется, в этом отличие архитектора от художника. Потому что для художника важно авторство, и чем его работа кажется необыкновенней, неожиданней, тем это лучше. В архитектуре художник может задавить собственным "я" все окружающее. А в настоящей архитектуре все немножко по-другому.

Александр Бродский
- Но ведь такая счастливая совместная работа могла продолжаться еще сколько угодно времени?
- Не знаю. Видимо, сколько угодно времени ничего не может продолжаться. Началась новая фаза нашей жизни - путешествия. Мы бесконечно ездили по разным странам, делали выставки, читали лекции, строили всякие инсталляции и скульптуры и, в конце концов, зверски устали. Чем больше мы все это делали, тем больше было предложений. Это уже была работа. Хорошая, интересная, но - работа. Куража часто не хватало, а предложения все сыпались, и грех было отказываться: "в другой раз ведь не предложат". То есть в любой момент собираемся и едем куда-то далеко, и выдаем нечто в сжатые сроки. Так прошло пять лет, мы столько повидали разных мест и разных людей - всего уже не вспомнить. И, конечно, это тоже было чудеснейшее время. Но усталость накапливалась, не физическая, мы еще были вполне ничего, а какая-то другая. К тому же характеры у людей, ты же знаешь, с годами не улучшаются. А механизм все набирал обороты и соскочить было уже почти невозможно. Ну и, в общем, мы решили отдохнуть. Завершили все совместные дела, набрали побольше воздуха и отказались от пары предложений, "от которых невозможно было отказаться". И действительно, предлагать что-либо тут же перестали. Наступила оглушительная тишина. А дальше началась новая история, у каждого - своя. Наверное, мы сделали то, что нам суждено было сделать вместе, хотя явно еще не выпили всего, что суждено вместе выпить. Войти еще раз в ту же речку мы уже не пытались, так как знали с детства, что это невозможно. А что будет дальше - посмотрим.
- А не повлияло на ваше расставание то, что в начале 90-х мода на русскую "бумажную архитектуру" прошла и вам пришлось расстаться просто потому, что работать вместе оказалось бесперспективным?
- Нет. Я уже говорил, что в тот момент, когда мы решили разделиться, мы были на взлете и на горизонте маячили серьезнейшие заказы. Но было очевидно, что мы это уже не потянем, не было куража. И мы отказались...
- Но расставшись, вы оба лишились карьерного успеха?
- Безусловно, в одну секунду мы съехали далеко-далеко вниз.
- А почему, зная, что многого лишаетесь, вы не стали заниматься каждый своим делом, оставаясь в рамках дуэта. Ну, подписывали бы двумя именами?
- Именно это и было страшнее всего: быть втянутым в совместную деятельность, уже не зависящую от каждого из нас в отдельности, в некую машину, которая нас куда-то везет, может быть, к чему-то очень хорошему, но не контролируемому. Вот мы и решили машину остановить, и с этого места идти пешком - каждый в свою сторону.
- Расставшись, вы стали заниматься разными вещами. Можно сказать, что ваши различия обнажились?
- Может быть... Хотя, пожалуй, нет. Просто обстоятельства сложились так, а не иначе. Я думаю, мы еще недостаточно сделали порознь, чтобы о чем-либо судить.
- И чем же для тебя было это сотрудничество с Ильей?
- Это были чудесные годы, которые я с большим удовольствием часто вспоминаю.
- Ты говоришь просто как о периоде жизни.
- Я говорю о периоде размером в полжизни, который в силу разных причин закончился.
- А сейчас приходится преодолевать стереотипы?
- Смотря что ты имеешь в виду? Лет семь уже прошло, а я постоянно слышу: "Это какой Бродский? Тот, который Бродский-Уткин?". Я отвечаю: "Да-да, тот самый".
- Работа вдвоем не стала привычкой? Ты не думаешь о том, что когда-нибудь снова будешь работать в соавторстве с кем-то?
- Нет, не думаю. То, что я делаю, я вряд ли захочу делать с кем-то еще. Слишком уж приятно это делать одному.

Бродский и Уткин начали работать вместе в романтическую эпоху общей коллективной судьбы. Веселая компания друзей, для которой они проектировали деревянный небоскреб, или сообщество "бумажников" - жизнь и искусство переживались вместе, все было "нашим". Они создали свой стиль, в котором что-то было от Бродского, а что-то от Уткина, но непосвященный воспринимал их проекты как органичную вещь, выполненную одной рукой. Сейчас вдруг оказалось, что идеалы коллективной судьбы давно ушли, их вытеснила идея индивидуальной карьеры, и что "бумажная архитектура" - всего лишь этап в их творчестве и, соответственно, жизни. Художественный проект, который предназначался для определенного места и времени. Когда они разошлись в начале 90-х, они выбрали разные художественные стратегии. Бродский лепит из глины и делает выставки и инсталляции в Москве и на Западе. По существу, он продолжает то, что делал вдвоем с Уткином, но "в материале" и объеме. Уткин пытается проникнуть в архитектурную практику, и его проекты, естественно, далеки от "бумажного" прошлого. Сами они признают, что с точки зрения успеха, вдвоем достигли большего, чем теперь, работая по отдельности. Впрочем, о своей работе вдвоем вспоминают не столько в терминах успеха и карьеры, сколько как о беззаботной жизни и удовольствии, как о празднике и - неработе.

Избранные ссылки:
www.guelman.ru/artists/brodsky.html
www.sccamoscow.ru/infocenter/artists/art/utkin.htm



Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1