выпуск 43

24.01.2000

Писание от Большой Буквы. Очередная "Старуха"; как эмигрировать в Голландию; героиновые будни; опыты партиципации и живительная понюшка "Эфира".

Дежа вю. Все это уже было: Москва, юго-восток, зима, снег, чашка кофе с молоком по-домашнему (это значит: много молока и чуть-чуть кофе, для аромата), половина четвертого утра. Читаю "Рассказы о жизни" с Большой Буквы. Действительно, все это уже было. Наваждение какое-то! Если бы не число 2000, фигурирующее в адресах, я бы вообще рехнулся.
На старых ошибках следует учиться. Например, не стоит заранее называть любительские тексты "литературой", это им только вредит. Один мой знакомый в период страстной (и безответной) влюбленности принародно брякнул о предмете своей страсти: "это настоящая европейская красота!" Поскольку дама его сердца, увы, обладала довольно миловидным, но простым личиком, а избыток недорогой косметики придавал ее внешности яркую вульгарность, неосторожная фраза поклонника обошлась ей дорого: прозвище "Вика - европейская красота" приклеилось к ней надолго, и вызывало у многочисленных друзей-приятелей предсказуемые приступы недоброго веселья. Поэтому предполагать, будто на конкурс "Большая Буква" присылают именно литературу, и ничего кроме литературы, мы не будем.
Называть же тексты произведениями я физически не способен. На мой взгляд, это так же отвратительно, как именовать вещи "изделиями". Гнусно звучит почему-то.
Но нельзя пренебрежительно называть эти тексты "писаниной". Во-первых, это обижает авторов, во-вторых, отнюдь не все, вышедшее из-под руки любителей - именно "писанина". В прошлом году в этом конкурсе принимала участие Татьяна Ахтман; кажется, отсюда же возник пресимпатичнейший Индеец Юра… Кто знает, что будет в этом году?
Поэтому пусть будут "писания". Во-первых, констатация факта, во-вторых, звучит вполне возвышенно, неизбежно ассоциируясь со Священным Писанием, в-третьих… забыл, что за третий аргумент у меня был, да и черт с ним. Поехали дальше.
Раньше я полагал, будто святая обязанность обозревателя состоит в том, чтобы заполнить 4 - 5 страниц собственным текстом, комментирующим все, что под руку подвернется. Но с тех пор я стал умнее. Теперь бОльшую часть площади занимают цитаты. А мои комментарии - меньшую. Так проще. И, главное, нагляднее. Читатель должен верить не мне, а тексту. Потому что текст - это наше все. Он состоит из букв. Больших букв.

Ее пугали фотографические портреты, висящие на стенах: ночью фигуры на них оживали. Поэтому приходящая работница завесила их старыми номерами "Литературной газеты". Но вскоре после ее ухода в открытое окно подул ветер, и газета с одного края отцепилась от стены. Тогда старуха (как ей удалось встать?) пошла на кухню. После двадцатиминутной борьбы с выдвижным ящиком она достала оттуда молоток, и, вернувшись в комнату, прибила газету обратно.
Машковский, "Старуха".
Рассказ, собственно говоря, ненамного длинней приведенной цитаты. В каком-то смысле "Старуха" - очень гармоничное произведение. Текст так же откровенно непригляден, как и описываемый предмет. Если бы текст был сочинением на вольную тему, написанным учеником восьмого класса на уроке литературы, ему бы следовало поставить четыре с минусом… или три с плюсом… или все-таки четыре с минусом?… Столь бодрое начало, сами понимаете, задает не совсем тот уровень беседы, к которому мы с вами стремимся. А что делать? Обозреватель - существо подневольное, он весь во власти обсуждаемого материала.

Когда мы отъезжали от югославской границы, там творился беспредел. Нас догнала машина. Мы находились на нейтральной территории. Нас с другом вывели из машины, заставили поднять руки и приставили автоматы к голове, я лишь тихо молился, был уверен, что все, жизнь моя закончена и чувствовал только легкое сожаление, что умру не на родине. "Покажите документы", - сказали они. "Что мне их хером доставать, руки-то подняты?" - спросил мой друг. После этого я плотно, до неимоверной боли закрыл глаза, ожидая выстрела, это я сейчас так спокойно рассказываю, тогда я дрожал от страха. Прошло несколько лет и я, наконец, открыл глаза. Югославцы смеялись. Но убить они нас еще не передумали. Это можно было понять по глазам. Глаза их были сужены, как у хищников, готовящихся бросится на дичь.
Евгений Троскот "Никогда не ездите на такси".
Ну… это еще ладно. Хотя все равно плохо. Написано неумело (есть такой особый "спотыкающийся" стиль письма, характерный для начинающих, которые почему-то никогда не могут воспользоваться доброй половиной своего словарного запаса, что, впрочем, компенсируется обилием словесного мусора и ненужных деталей). Но по большому счету, это не рассказ, а, скорее, зарисовка, что-то вроде короткометражного документального фильма: режиссерской и сценарной работы нет, только операторская. Тем не менее, атмосфера этой зарисовки трогает. Водитель машины живой, пассажир, от лица которого рассказана история, тоже живой, истории правдоподобны (и скорее всего, действительно взяты из жизни), настроение, возникающее, когда одна "родственная душа" подвозит на машине другую "родственную душу", вопреки технической беспомощности автора, передано очень точно. Финальная фраза: "да пошла она в жопу, эта Украина" звучит ужасающе нелепо, но душевно. Из рассказа, кстати сказать, я почерпнул информацию, что "сейчас можно получить статус беженца в Голландии, принимают они украинцев там, только нужно пожаловаться, что боишься иметь здесь детей, переживаешь за их будущее и прочий треп". Это -верный шанс для автора пробиться в число победителей, хотя бы за счет голосов граждан Украины, благодарных за добрый совет…

Мысль об новой квартире меня неожиданно не порадовала, напротив мне стало противно едва только я представил, как буду вставать каждое утро, сонно пить кофе, отвозить её на работу, потом отправляться на встречу с маслянистыми рожами и деловым разговорам, а по субботам ходить в гости к Шефу или Щегловым... Какая мерзость! Какая невыносимая мерзость!
АБ "Героин".
Ладно, с невысоким качеством работ, подаваемых на Большую Букву, я понемногу начинаю смиряться. Автору "Героина", по крайней мере, удалось блестяще изобразить удушливую атмосферу убогого благополучия обыденности. И когда его герой, завязавший в один день героинщик (сей удивительный медицинский феномен объясняется либо абсолютной некомпетентностью автора, либо феноменальной, почти мистической силой духа его персонажа - с этими любительскими рассказами никогда не поймешь) в конце одного из многих паскудных дней своей омерзительно-налаженной жизни возвращается в объятия героинового прошлого, а рассказ заканчивается, можно вздохнуть от облегчения. И порадоваться за всех: за героя, который наконец-то хоть немного отдохнет от своего шефа и прочих мерзопакостных личностей, за автора, который наконец-то домучил свое детище, и за себя, конечно.
Кстати, такой же последовательной мизантропией пропитан и другой рассказ АБ "Соседи сверху". Тенденция, однако.

Выпила сейчас анальгин.
Звук клавиш в ночи - очень романтично.
Итак, приступим?
Мыльная опера.
ИСПОВЕДЬ БРОШЕННОЙ ЛЮБОВНИЦЫ
Нет, какое-то идиотское название.
Но название мыльницы и должно быть идиотское.
"Мыльная опера
ИЗ ЦИКЛА "ИСПОВЕДЬ ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ"
ЯНА
Опаньки! Кажется, повезло наконец-то. Рассказ так и называется "Мыльная опера". И автор действительно Яна. В ее аквариуме живут рыбки по имени Розенкранц и Гильденстерн. А Яна не спит по ночам и пишет рассказ о том, как она пишет рассказ. Метод акына, "что вижу, то пою" - не слишком оригинальная идея, особенно для начинающего автора, но тут особый случай. Легкость руки необычайная. У нее вообще легкое дыхание, но не по-бунински легкое, а как-то по-иному. Но легкое. Возможно, гениальное словосочетание Милана Кундеры "невыносимая легкость бытия" здесь было бы уместнее. Яне присуще счастливое девчачье умение видеть себя немножко со стороны и в презабавном таком ракурсе, что бы ни случилось. Превращать маленькую личную трагедию в трагикомедию. Написать: "Партиципация, то бишь мистическая связь вещей, - это такая фишка первобытного мышления, которая тайно и в нашем сознании живет-поживает, исподволь влияет...", а потом почти сразу же назвать свет монитора "русалочьим светом", "квази-лунным". А еще через несколько минут возмутиться: "Какая-то, извините, сволочь по ту сторону зеркала тычет иголкой в мой портрет". И вспомнить, что творила, когда ее оставил любимый с неожиданно обыденным именем Валера:
"Я тогда сидела перед зеркалом, рыдала и смотрела на себя, рыдающую, и не старалась плакать красиво, а, напротив, смаковала свою неприглядность. А потом от горя решила совершить что-нибудь отчаянное. Акт протеста против всего мира. И придумала. И решила создать новое направление в моде. Наполовину содрала с ногтей лак, - остались красные неряшливые островки на длиннющих когтях, - сделала начес с метр, надела колготки, исчерканные стрелками, мятую юбку, пуловер наизнанку, поношенные туфли, стоящие одной туфлей в могиле. Облила плечи и шею "Тройным одеколоном". В кухне вытрясла из мешка остатки картошки, соорудила из мешка сумку, перевязав его веревкой. Эти действия доставляли мне огромную радость."
Без таких женщин мир бы давно рухнул. Без таких женщин я бы и сам давно рухнул. Без Яны я бы, возможно, закончил сегодняшний обзор фразой: "боже, боже, чем я маюсь, взрослый, вроде бы, занятой человек, а ведь мог бы на ночь глядя Брайена О'Нуаллайна дочитать!" - и все в таком роде. А теперь я пойду спать счастливым (давно пора, между прочим, это у Яны на часах 2.32 ночи, а у меня - так и вовсе 4.54). В сущности, мне сейчас решительно плевать на литературные конкурсы вообще и на Большую Букву, в частности. В мире есть вещи поважнее. Например Яна, которая с самого начала откровенно заявила, что рассказик этот для нее - своего рода эксперимент, акт ворожбы. Опыт прикладной партиципации, будь она неладна.
Удалась ли твоя ворожба, сестренка?

Внезапный P.S.
Я вдруг вспомнил, что Алексрома еще в начале зимы советовал мне обратить внимание на рассказ "Эфир" , номинированный в Большой Букве в категории "Приключения и фантастика". Спохватился. Прочитал. Ну, дела!
Мне на пейджер пришло сообщение: "РАЗЫСКИВАЕТСЯ АЛЬТИСТ".
Первая же фраза предупреждает читателя (по крайней, мере, читателя моего поколения), что сейчас начнется литературная игра. (Кодовое слово "альтист", если кто-то еще не понял.) Игра - это уже само по себе приятно. Но сыграть можно хорошо, или не очень, тут все зависит от класса игрока. Поэтому читаем дальше.
Мой герой учился в школе для дураков, уже много лет. И вот последний год, близится экзамен, учителя становятся немножко сентиментальными, дня убыстряются, и т. д. Все пребывают в радостном предвкушении. Наконец, вот он, последний перед экзаменом урок. Входит нарядная учительница. Инвалид Петя вылезает из-за первой парты, вручает ей огромный букет цветов от имени учеников. Учительница немного смущена, улыбается, видно, что ей очень приятно. Она подходит к доске, берет новенький кусок мела и пишет: "тема последнего урока - обман". Потом поворачивается к классу. Класс не узнает ее. Она обводит притихшие парты долгим взглядом: так смотрит айсберг на плывущий к нему корабль. Ледяным тоном она произносит: "Мы вас обманули. Не будет последнего урока. Вы будете учиться всю жизнь, идиоты". В гробовой тишине цокают ее каблуки, хлопает дверь, поворачивается в замке ключ. Автор "Эфира" свою партию отыграл отменно. Литературные герои, обреченные легкомысленным автором на вечное заключение в стенах "школы для дураков" (еще один элемент игры), каким-то образом вырываются на волю и разыскивают автора. Начинается дуэль, исход которой - за пределами короткого рассказа.
Резюме: читать обязательно, не откладывая на завтра!