Арт-лито: мифы, сказки и просто культовые романы.

Ежегодная московская пытка мокрым мартовским снегом продолжается. Красивые девушки жалобно шмыгают покрасневшими носиками. Романтические прогулки по весеннему городу откладываются на неопределенное время. (Если эта информация к понедельнику устареет, я буду счастлив!) Озябшая душа, каковую я на этой неделе уже трижды безуспешно пытался продать Врагу Человеческому в обмен на радикальное изменение климата Среднерусской Возвышенности, просит позитиву. Будем считать, что она меня убедила: сегодня буду писать только о том, что мне нравится, и пропади все пропадом!

Дмитрий Горчев "Город - 3".
Своего рода исповедь демиурга. Престранная штука, скажу я вам, господа! С автором "исповеди" меня связывают, если можно так выразиться, "цеховые интересы": я и сам не дурак разрушать миры, любовно и кропотливо созданные собственными руками.
- Только не надо на меня кричать.
- Да, я разрушил этот город. Сам придумал, сам разрушил. Мой город - что хочу, то и делаю. Одним городом больше, одним меньше.
- Все равно вы не знаете ни одного обвинения, о котором я бы уже не подумал.
Так начинается рассказ Горчева. Эти три фразы - слово в слово! - не раз мог сказать я сам - да вот, не сложилось как-то… Поэтому - заранее предупреждаю! - я буду пристрастен и необъективен, возможно, как никогда. Я закрою глаза на (увы, многочисленные) шероховатости текста, своего рода "необработанные швы" на отлично скроенном "костюме", требующие как минимум одной бессонной редакторской ночи.
Горчев вступает на территорию одного из древнейших мифов и успешно балансирует на грани убийственной иронии и почти достоверного отчаяния: достойный и честный метод освоения этого опасного пространства.
Создавая свой Город, демиург старался - как мог. (Рассказ не зря называется "Город - 3" речь в нем идет о третьей попытке, первые две описаны походя, как откровенно провальные.) Он наверняка "хотел как лучше" и потому "придумал медленный снег на трамвайных путях...", он "сочинил дерево" посреди города, он "потихоньку обживал свое новое пространство, размечая улицы и кварталы желтыми каракулями на снегу и пеплом, сыпавшимся с измятых сигарет". Перехожу на горячечный шепот: Вы знаете, Горчев, сегодня ночью я возвращался домой и -будете смеяться! - видел ваш "медленный снег на трамвайных путях", а молчаливый водитель вдруг, ни с того, ни с сего, сказал мне, что в ПДД описано четыре разновидности сигнала светофора: красный, желтый, зеленый и еще - сигнал "бело-лунного цвета": трамвай. "Так и написано: "бело-лунного цвета?" - недоверчиво переспросил я. "Так и написано", - подтвердил он. И знаете, что еще я хотел вам сказать? Никаких трамваев там не было, Горчев - только трамвайные пути… Впрочем, домой я все-таки добрался, как видите!
Демиург Горчева - воплощение легкомысленного могущества и ошеломительной беспомощности. Инфантильный эгоизм бессмертного, пронизывающий каждый его жест - высокий реализм: именно так все и бывает. Созданная им реальность с угрожающей скоростью выходит из-под контроля - как выходит из-под контроля колеблющийся мир сновидений… как порой (слово "порой" присутствует в данном тексте исключительно ради ублажения воинствующих оптимистов) выходит из-под контроля, казалось бы, давным-давно освоенное пространство нашего повседневного бытия. "Мир сдвинулся" - на эту замечательную фразу в свое время набрел то ли сам Стивен Кинг, то ли его переводчик. "Город - 3" Дмитрия Горчева представляет собой короткое, но емкое описание данного процесса.
"Я же помню, я же переворачивал эту жизнь, почему же я не могу сдвинуть сейчас скользкую многотонную тушу, расползшуюся по улицам этого города как забытое кислое тесто? Если бы то, что я сделал сегодня, оставалось хотя бы до завтра... Но оно равнодушно шлепалось назад и лениво расползалось в ту же бесформенную лепешку." - Не нужно быть свихнувшимся демиургом, не нужно быть патологическим неудачником. Достаточно просто быть живым человеком (одним из тех немногих, кто, перефразируя меткое выражение Кнышева, живет, время от времени "приходя в сознание"), чтобы оценить прискорбную точность авторской метафоры - на уровне почти тактильных ощущений.
P.S. И знаете что, Горчев? Я был по-своему счастлив узнать, что вы расфигачили свой Город к чертям собачьим... Как вы сами сказали: "Все бред. Пыль и пепел".

Сказки Дмитрия Горчева, опубликованные здесь же, в Арт-Лито, в категории "сборники рассказов" выстроены в полном согласии с простым, но выигрышным принципом "все не так". У автора с этим самым принципом складывается самое что ни на есть гармоничное сосуществование, что не может не радовать. Его сказки обворожительно забавны на поверхности и чертовски печальны "на дне" - все правильно, так и надо. У всех талантливых зубоскалов грустные глаза, а Горчев - зубоскал милостью божией, как говорили наши трепетные прабабки. "Нет, я конечно все знал про любовь и ненависть, про жизнь и смерть, про свет и тьму. Но оказалось, что между ними располагается огромное количество совершенно неизвестных мне обязанностей, подлостей, предметов, понятий, причин и следствий, правил и законов, кошек и мышек, жучек и внучек. Откуда они повылезли? И где прятались раньше?" - этот абзац из "Сказки старого короля" мог бы стать великолепным эпиграфом не только к сборнику сказок Дмитрия Горчева, но и к любой человеческой жизни, методы юзания каковой "освояются" нами исключительно в ходе погружения, как правило, весьма тягостного... "Совершенно прозевал я тот момент, когда стал говорить одни глупости и подлости, когда походка моя стала дурацкой и пахнуть я стал чем-то невкусным. Прозевал. На кого обижаться?" - Такие пронзительно холодные осколки разбросаны по страницам сказок - их там куда больше, чем мин в игре "Сапер". В текстах Горчева вовсю резвится веселый и безжалостный "внутренний шут", каковой должен бы в обязательном порядке наличествовать при "внутреннем короле" каждого из нас - один из немногих способов не погрязнуть в свинстве.
"Сказка, которую все знают"; "Один благородный рыцарь"; "Бывшая сказка"; "Сказка старого кроля" - все они хороши, поэтому не стану пересказывать свои впечатления: читайте сами, они того стоят!

Мэри Шелли, Перси Шелли "Паутина"
Прежде, чем перейти к делу, я хочу выразить официальную благодарность авторам за изобретение (или, по крайней мере, за популяризацию) гениального термина "худл" - впрочем, за время пребывания в моей голове он непреднамеренно обогатился лишней гласной и превратился в еще более уничижительное, но мелодичное "худло". Я абсолютно убежден, что наш брат, пишущий прямоходящий примат, должен знать слово "худло", повторять его как мантру и не забывать о нем ни на мгновение. Наилучшая прививка от головокружения: "Чем занимаешься?" - "Да вот, худло варю потихоньку!" Самое смешное, что при этом необходимо столь же дисциплинированно помнить об ангеле, который стоит за твоим плечом, пока… да уж, пока "варится худло", лучше и не скажешь! И если удастся примирить в своем сердце два этих образа, возможно, вы сумеете удержать равновесие и пройти по лезвию бритвы. Уцепившись только за "худло", или только за "ангела", вы неизбежно окажетесь в пропасти. Другое дело, что подавляющему большинству пишущего населения пропасть сия кажется уютными местом, в котором не грех скоротать жизнь - другую, но это уже проблема иного порядка…
Так, с лирическим отступлением покончено. Что же касается самой "Паутины"…
Скажу сразу: мои "информационные ожидания" были обмануты (и это скорее радует, чем нет: см. мой диалог с Приговым). Признаться, я ожидал, что первый русскоязычный роман об интернете окажется чуть ли не сплошным гипертекстом. Хренушки: это просто текст, только и радости, что переход от одной главы к другой осуществляется путем неистового кликанья мышью по иллюстрации внизу страницы. Опять же "измененные состояния сознания", каковые, по утверждению авторов, подстерегают доверчивого читателя при разглядывании оных иллюстраций, нам с вами не светят… Куда побежали? Иллюстрации разглядывать?! Да я же говорю: шутка это, шутка. Милая, впрочем…
С другой стороны, неоднократно обжегшись при чтении сетевой литературы, я предполагал, что обещанный "культовый роман" окажется очередным концертом художественной самодеятельности для более-менее узкого круга посвященных. И - сам дурак! "Паутина" не нуждается в снисходительном отношении: это во всех отношениях качественная вещь, которая так и просится на бумагу - не в порядке "гуманитарной помощи талантливым ребятам", а просто потому, что ее публикация сделает честь любому издательству, специализирующемуся на массовой литературе.
Прежде всего, это просто увлекательное чтение (комплимент в устах человека, почти забывшего о том, что существует чтение ради удовольствия, весьма увесистый). Скажу больше: даже я, замордованный вечным цейтнотом, прочитал ее от начала до конца - и это при том, что для обзора вполне достаточно было бы проглядеть первую и последнюю главы… ну и заглянуть наугад куда-нибудь в серединку. Очаровательная, ироничная (и, что самое забавное, весьма достоверная) антиутопия, из каждого абзаца которой мне с заговорщическим видом старинного приятеля подмигивает автор - живейшее свидетельство того, что "Паутина" - роман все-таки не столько "цеховой", сколько поколенческий (блин, докатился до казенной терминологии на старости лет, дяденька!) Ничего не попишешь: именно на страницах "Паутины" я обнаружил строки, из которых вполне можно было бы слепить манифест нашего поколения - если бы нам требовались какие-то дурацкие манифесты, чего с нами, хвала аллаху, никогда не случится!
Я всю жизнь старался ни к чему не прикрепляться особенно сильно: ни к людям, ни к городам, ни к работе. Забираясь поглубже в воспоминания детства, я видел, откуда происходит эта отчужденность. Слишком быстро прошел тот светлый период жизни, когда родители кажутся самыми большими, самыми умными и самыми красивыми людьми на свете. Уже в школьном возрасте я видел, что мать - обычная истеричка, далеко не умная, но настойчивая в своем желании контролировать все вокруг... или хотя бы в своей семье. А отец - замкнувшийся в себе пьяница, в котором погиб художник. Но при всех ссорах и постоянной нервозности, их союз был крепким, как симбиоз водоросли и гриба в лишайнике. Ее окрики и его окурки - чем дальше рушился мир вокруг них, тем крепче была эта связь, основанная на простом психологическом дополнении, которое иногда называют любовью. В свою сеть они пытались затянуть и меня. "Зачем ты закрываешься в комнате? Что ты от нас прячешь?" - кричали они. А я, тогдашний школьник, не мог понять, чего они хотят: ведь я ничего не прятал, я просто читал "Последнего из Могикан" и не хотел, чтобы мне мешал их шум с кухни. С годами я учился "закрывать дверь" все лучше и лучше: я не проживал больше года в одной и той же комнате общежития, я не имел друзей - да-да, как герой Лермонтова, я имел лишь приятелей, но не друзей, у которых плачутся на плече. Я ненавидел все эти русские "разговоры по душам", эти пьяные кухонные "ты меня уважаешь?", когда выворачивают свое грязное белье друг перед другом, заставляя тебя делать то же самое, заставляя связываться с другими таким сомнительным "душевным родством".
Многочисленные прикольные "шифровочки" "для своих" переполняют текст как изюмины в кексе, испеченном щедрой хозяйкой. Собственно вся "Паутина" - одна большая "шифровка", отправленная пианисткой Кэт… пардон - Мэри! - на Большую Землю.
Именно по этой причине я не ограничился собственным драгоценным мнением, а обкатал "Паутину" на парочке добровольцев, каковые в сеть не заходят, а посему совершенно неспособны испытать бурную радость узнавания при упоминании, к примеру, "вернеровского робота Мистер Смех", или лекциях Лебедева по "урловодству" и Мирзы Бабаева по искусству сновидения. И почему "Лабиринт отражений" Лукьяненко написан в стиле "фидорпанк", не понимают. Думают - опечатка…
Оказалось, что поначалу "Паутина" идет как по маслу, хотя отдельные абзацы (вроде пародии на "Вечерний Интернет" в пятой главе) вызывали у моих подопытных приступы несанкционированной зевоты. Да и "теория виртуальной личности" им глубоко не интересна. К слову сказать, поначалу я был уверен, что необходимый "кандидатский минимум" для получения удовольствия от чтения "Паутины" - знакомство с "Балладой о Добром Робине". Но к финалу моя экспертная комиссия откровенно заскучала, погребенная под грудой "невнятных непонятностей", что доказывает несостоятельность моей теории: очевидно, подготовка к чтению труда виртуального семейства Шелли должна быть несколько более фундаментальной. С другой стороны, это проблема касается не столько авторов, сколько читателей, так что пущай выкручиваются как могут!
Кстати, на месте крупных отечественных провайдеров я бы подсуетился с изданием "Паутины" на бумаге: чем черт не шутит, вполне могла бы получиться недорогая, но эффективная рекламная кампания! Я почти уверен, что некоторые участки текста вполне способны спровоцировать валандающуюся по офф-лайну прогрессивную молодежь на массовую закупку недорогих модемов…