Воспоминания Теобальда

(Печатается в ограниченном числе экземпляров, не для продажи).
Вильна. Типография п. ф. О. Завадзкого, Замковый переулок соб. дом.
1890. Дозволено цензурою 12 ноября 1889 г. Вильна.

Эпизоды из событий 1863 года

17-го мая 1863 года

   Есть люди, моя дорогая Ядвига, которые могут говорить целый день и не сказать ничего; предпочитаю им нашего эконома, из которого каждое слово нужно тянуть пробочником. Есть писатели, которые имеют способность исписать целые томы и не написать ничего; не встретишь у них ни одной мысли настолько глубокой, чтобы ее не могла перейти вброд курица.
   В настоящую минуту и я хотела бы обладать талантом какой-нибудь коммерческой или земледельческой газеты, чтобы писать к тебе много и много и беседовать с тобою без конца; а между тем, что я напишу тебе из глуши нашей деревни и чем наполню страницы настоящего письма?
   Жизнь моя течет спокойно и счастливо, как жизнь ласточки, которая свила гнездышко над моим окном; но та имеет еще свои заботы, а я беззаботнее и счастливее ласточки.
   Maman меня любит, ни в чем мне не отказывает, и я люблю ее от души; но иногда и между нами пролетают небольшие тучки по поводу того, что она слишком уж балует моего братишку Любомирчика.
   Это испорченный мальчишка, а матушка портит его еще больше. Отдали его в варшавский пансион, не захотел учиться; определили в гимназию, оттуда прогнали за шалости и нерадение, наконец, отправили в Гейдельбергский университет, и оттуда вернулся, не дойдя и до половины первого курса.
    - Теперь нужно спасать ойчизну, а не учиться! - сказал он матери в оправдание, а матушка не только не побранила его, но, напротив, горячо прижала к сердцу и прибавила:
    - Сын мой! Я узнаю в тебе старопольскую, рыцарскую кровь!
   И вот уже две недели, как матушка нянчится с ним и иначе не называет его, как «ты мой генерал, ты мой Косцюшко, ты мой Собесский!»
   Все это было бы еще сносно, если бы она хоть скрывала свои мысли и чувства перед теми людьми, которые могут повредить ей.    Все это было бы еще сносно, если бы она хоть скрывала свои мысли и чувства перед теми людьми, которые могут повредить ей. Тебя удивит, моя душечка, что мама громко высказывает свои патриотические чувства в присутствии военного начальника нашего уезда и офицеров, расположенных в нашем имении; мало того, она слишком откровенно и бесцеремонно издевается над русскою народностью, обычаями, воспитанием и т. п. и не желает знать, что самая вежливость и деликатность требуют щадить патриотические чувства и самолюбие даже врагов своих, коль скоро они находятся в ее доме.
   Поэтому я каждую минуту дрожу за мою мамашу. Хорошо, что наши военные гости - люди благородные и ни один из них, начиная с военного начальника, не захочет быть доносчиком; но ведь и из среды нашей может найтись такой, который не прочь наделать маме бездну хлопот? Разве нет на свете личной ненависти и зависти? Разве нет таких людей, которые находят величайшее удовольствие в причинении зла ближнему? Почем знать, не придется ли в будущем горько пожалеть о том, что было сказано или сделано в минуты увлечения?
   Ты спросишь, моя дорогая Ядвига, почему я так уверена, что военный начальник нас не погубит? Поговорим об этом несколько подробнее.
   Наш военный начальник, майор Нелюбин, молодой человек, прекрасно образованный, светлого ума, остроумный…
   «Ого! - подумаешь ты. - Аврора увлекается!..»
   Ах, нет, моя душечка! Напротив, я спокойна, совершенно равнодушна и только пишу с натуры. Ты знаешь, что имение наше находится в одной версте от уездного города. Нелюбин, посещая гусаров, у нас квартирующих, познакомился с нами, бывал у нас сначала редко, теперь чаще… Маменька сначала была этим недовольна, но потом освоилась с ним и даже полюбила его, потому что он, что называется, душа всякого общества.
   Наши гусары белые; но есть и красные, точь-в-точь как наши партии белых и красных; но Нелюбин доказывает, что красные гусары такие же белые, как и белые.
   Нелюбин очень много работает на поприще своей литературы, знаком почти со всею европейскою литературою и отлично знает нашу, даже переводил на свой язык "Dziady", "Wallenroda", "Witoloraudę" и много произведений Сырокомли, Деотымы, Поля и др.
   Итак, благородный Нелюбин постоянно просит мамашу, чтобы она была благоразумнее в своем патриотизме и не губила бы сына, дабы потом не раскаивалась и не роптала на себя, если бы, Боже сохрани, сына его встретила какая-нибудь беда, и дабы сам Любомир не роптал потом всю свою жизнь на мать… Но увы! Матушка моя глуха к словам рассудка и находит ообенное удовольствие задевать самые чувствительные струны военного начальника. Он все прощает ей.
   Мне жаль его.
   Однажды, разговаривая с ним о литературе и похваляя любовь его к нашей музе, я воскликнула:
    - Ах! Зачем вы русский!
    - Что вы этим хотите сказать?
    - То, что сказала.
    - Однако же, в этих словах заключается и много, и ничего. Ничего потому, что, быв рожден в России и исповедуя православную веру, я не могу переродиться в поляка и исповедовать католицизм, так как полагаю, что и для вас слова поляк и католик синонимы.
    - Конечно.
    - Много - потому, что слова ваши как бы выражают желание, чтоб я сделалася одним и другим; не правда ли, вы хотели сказать: «жаль, что такой светский человек не католик и, следовательно, не может надеяться на спасение»? Сознайтесь, что я угадал вашу тайную мысль.
    - Признаюсь, угадали.
    - Но почему же одни только католики могут спастись?
    - Потому что наша вера правдивая, лучшая.
    - А мне кажется, что моя вера лучшая и правдивая. Чем же вы меня разубедите? Всякая религия свята и не требует похвалы людской. Она говорит сама за себя. Кто громко хвалит свою религию, тот как будто старается скрыть ее темную сторону. Что свято, пред тем я благоговейно склоняю мою голову, я одинаково молюсь в церквах всех исповеданий, и клянусь вам, в будущей жене моей я стану уважать религию, какую бы она ни исповедовала.
    - И вы никогда не упрекнете религиею свою жену?
   Я взглянула на него долгим, нежным взглядом… Он положил обе руки себе на сердце и, с глазами полными чувства и счастья, произнес торжественно:
    - Никогда, никогда!
   Ты спросишь, зачем я его завлекаю, когда принадлежать ему не имею ни малейшего желания, да и не могу?
    - О, нет, я не завлекаю его. Мне так приятно быть в его обществе, приятно покоить на нем свой взгляд…
   А он?..
   О, он ко мне не равнодушен!
   А все-таки жаль, что он русский!!.

6-го июня 1863 года

   Так много пережила я, так много перечувствовала в продолжение тех трех недель, в которые не писала к тебе, моя Ядвига, что не знаю, достанет ли у меня сил и уменья связать в одну порядочную прядь разнообразные мысли, которые перепутаны в голове, словно цвета в калейдоскопе, и описать тебе мои впечатления, мои чувства?
   Нелюбин бывал у нас очень часто.
   С неделю назад пошли все мы - мама, Любомирчик, я, Нелюбин и двое из его товарищей на прогулку в нашу рощу. Я отдалилась на несколько шагов в сторону и села на любимом моем обрыве горы, с вершины которой мы с тобою так часто любовались очаровательными окрестностями и предавались мечтам. Нелюбин подошел ко мне и сел у моих ног.
   Поэзия опять была предметом нашего разговора и мы, говоря словами Мицкевича,
     Умчалися далеко от земли,
     В то небо мнимое, которое поэты
     На гибель нам изобрели.
   Я испугалась и, разом низреваясь долу, увлекла с собою на землю и Нелюбина.
    - Зачем вы ездите к нам всегда с казачьим конвоем? - спросила я, сама не зная, с чего начать новый разговор.
    - Вы желаете, чтобы я ездил один? Извольте, могу это для вас сделать. Мы имеем приказание не ездить без прикрытия, чтобы не подвергаться без надобности никаким опасностям.
    - О, нет, мой рыцарь! - воскликнула я торопливо. - Я отнюдь не шиллеровская дама, чтоб посылать вас на арену за перчаткою, упавшею между львом и тигром...
   Поздно спохватилась я, что сказала неосторожность. Нелюбин взглянул на меня пламенным взглядом, приподнялся так, что очутился пред мною на одном колене и сказал с чувством:
    - Аврора, Аврора! Прекрасная звезда востока! Сообразили ли вы, что сказали?.. «Мой рыцарь»!.. Ах! сколько небесного блаженства заключается в этом божественном выражении! Скажите же: вырвалось ли оно из уст ваших случайно, или вы хотели дать мне целую вечность блаженства?.. Я не думаю, чтобы вам захотелось лишь напрасно, лишь непроизводительно облить кровью преданное вам сердце. Скажите же... скажите: желаете ли вы, чтобы я был вашим рыцарем навсегда?.. Ежели так, то пойдем и бросимся в ноги вашей матушке...
   Я была в страшном затруднении, растерялась, сконфузилась, не знала, что делать и что отвечать. Чувствовала, что покраснела до самых плеч; сердце сильно билось, я готова была расплакаться и близка была к обмороку... Между тем он стоял предо мною покорный, с глазами, в которых сияло пламенное чувство. Я сознавала, что взгляд его жжет меня и пожирает... Он схватил меня за руку, но я тихонько высвободила ее и его руки опустились бессильно.
    - Monsieur Нелюбин! - отвечала я, успев несколько овладеть собою. - Будем благоразумны. Не смотрите серьезно на слова мои, произнесенные в опрометчивости и без всякой тайной мысли. Тяжело быть благоразумным, но необходимо… Несчастлив тот, чей разум преобладает над сердцем; жалок тот, чье сердце господствует над умом, и счастлив тот только, у кого обе эти нравственные силы уравновешены. Призовите же весь свой разум на помощь сердцу и рассудите хладнокровно: могу ли я и должна ли принадлежать вам? Ни народности наши, ни вероисповедания не дают нам на это права, тем более теперь, когда родной мой край весь в огне, когда обе наши народности, в братоубийственной войне, взаимно проливают кровь друг друга… Меня проклял бы мой народ, прокляла бы родная мать, если бы я поступила по влечению сердца…
   Нелюбин стоял предо мною разочарованным, убитый.
   Я собралась со всем своим мужеством, и чтоб разочаровать его окончательно и отнять малейшую надежду, присовокупила:
    - Наконец, г-н Нелюбин, я полька. Где же ручательство, что чрез несколько дней вы собственною рукою не прольете крови родного моего брата?..
   Мысль эта как громом поразила моего собеседника. Он вскочил, схватился обеими руками за сердце… я думала, что он лишится чувств и скатится с горы.
   Что чувствовала я сама?
   О, я одна, одна всему причиною!..
    - Ах! Аврора, Аврора! Благодарю вас за откровенность, благодарю за то, что вы не захотели меня обманывать и лелеять во мне несбыточную надежду… Вы правы, страшно правы! Действительно, в нынешней братоубийственной борьбе Любомир может убить меня, я могу убить Любомира… О да! Мы никогда не можем принадлежать друг другу!.. Простите мне невольное признание мое, забудьте мои слова и сохраните их в тайне от вашей матушки. Разум повелевает мне прекратить мои визиты к вам.
   Печально побрели мы домой.
   Нелюбин уехал, не оставшись на чай.
   Вечером я все рассказала матушке. Она нежно обняла меня, ласкала, целовала, говорила, что я делаю честь народу, из которого происхожу, что узнает во мне кровь свою и даже расплакалась от избытка счастья.    Я не заплакала… Но когда легла спать… о, тогда я дала волю моим слезам и оросила ими мою подушку. Я не сомкнула глаз во всю ночь.
   Зачем я собственными руками отталкиваю мое счастье? Кто меня вознаградит за это?.. Люди запрещают мне быть счастливою, а сами осчастливить меня не могут… Ойчизна, ойчизна, действительно ли ты требуешь таких страшных жертв от сердца женщины?.. Действительно ли тебя спасут эти жертвы?..
   Чтобы не заслужить несколько пустых названий от нескольких пустых людей - «дурная патриотка», «негодная полька», - растоптать собственными ногами счастливую будущность, в объятиях обожаемого человека, о, на такие жертвы способна только полька!..
   В то время, когда он стоял предо мною нежный и покорный, когда мне оставалось только броситься ему на шею и воскликнуть «твоя навсегда», я холодно сказала: «прочь навсегда!»
   Приезжай, моя Ядвига, если можешь, ко мне: по крайней мере я выплачусь вволю на твоем сердце!..

27-го июня 1863 года.

   Страшное происшествие случилось у нас, моя дорогая, моя милая Ядвига!
   Но расскажу все по порядку.
   Прошло три недели. Нелюбин у нас не бывал. По обыкновению, мы каждое воскресенье ездим к обедне в наш уездный город. Он также ходит всегда в костел, но не показывается нам на глаза, а стоит где-нибудь сбоку; перед выходом же нашим из костела исчезает.
   В первое воскресенье он встретил нас на главной улице, когда мы шли домой. Мама обыкновенно идет через город пешком и садится в экипаж уже за заставою. Нелюбин ехал верхом и вежливо нам поклонился. Признаюсь тебе, что я испугалась, не начнет ли он гарцевать на коне, чтоб показать свою удаль и молодечество и не понесется ли марш-марш, как корнет; но свободно вздохнула, когда он проехал совершенно спокойно.
   На другое воскресенье он встретил нас пешком и, поклонившись, прошел мимо.
   В прошлое воскресенье, вчера неделя, мы увидели его издали. Матушка схватила меня за руку и сказала строго:
    - Довольно этого! Пойдем назад и сядем в экипаж. Чтобы ты не смела отвечать ему на поклон. Слышишь?
   В тот же миг послышался за нами тревожный крик мещан:
    - Держите, держите бешеную собаку!
   Мы не успели оглянуться, как перед нами появилась огромная собака, с свирепо блестевшими глазами и клубом пены, падавшей с языка, и бросилась на маму, которая прикрыла меня собою. Мы защищались зонтиками, но собака обеих нас повалила на землю. Любомирчик куда-то мгновенно исчез… После уж сказали, что он бросился в соседний двор за палкою.
   В страшном перепуге этом мы не успели еще и крикнуть, как Нелюбин появился пред нами с обнаженною саблею, схватил собаку за шею и вбил ей в горло саблю чуть не до эфеса, потом бросил собаку мещанам, которые ее и доконали.
   Мы с мамою, освободившись от собаки, ворвались в еврейскую кузницу; почти одновременно с нами вбежал туда и Нелюбин, с расцарапанною левою рукою. Не обращая на нас внимания, он выхватил из рук кузнеца горячее железо и прижег себе руку так хладнокровно, как бы зажег сигару… Дым от горелого тела повалил клубом… Мы не могли опомниться от страха, трепетали и не в состоянии были вымолвить ни слова, как Нелюбин исчез из кузницы.
   Все это совершилось так быстро, так мгновенно, что, право, я не знаю, продолжалась ли вся сцена долее одной минуты?
   Но вот прибежал и Любомирчик с огромною дубиною в руках.
   Мы осмотрели себя при помощи еврейки. Слава Создателю! Ни одной царапины ни у мамы, ни у меня! Любомир бросил в огонь наши растерзанные и измоченные собачьею слюною зонтики, а мы отправились поскорее к доктору. Он также тщательно осмотрел нас, обмыл нам руки и лица каким-то спиртом или кислотою, сжег верхнее наше платье и приказал, по приезде домой, взять ванны для успокоения нервов. Мама просила его навестить военного начальника, и доктор поехал к нему.
   Мы поехали домой, а Любомир пошел к Нелюбину.
   Вечером я сказала матушке:
    - Мамаша, как он благороден!
   Матушка молчала.
    - Ах, мама, мама! Ведь с ним может приключится бешенство!
   - На то он собака! - ответила она злостно.
   Я непритворно рассердилась на матушку и начала неутешно плакать.
   Матушку тронули мои слезы.
    - Ну, не плачь, Аврора! Я совсем не злого сердца и дам тебе тому доказательства. Во-первых, сейчас же пошлю к Нелюбину нашего овчара, котрый так успешно лечит от водобоязни, а во-вторых, завтра поедем с тобою к военному начальнику, навестить его и вместе с тем поблагодарить.
   Я бросилась матушке на шею и начала горячо целовать ее.
    - Ты любишь его, Аврора? - спросила матушка, ласково грозя пальцем.
    - Ах, нет-нет, моя красавица мамаша!
    - Меня не обманешь, дитя мое.
   Я была так счастлива в эту минуту, моя дорогая Ядвига, что не в состоянии тебе высказать всей полноты этого счастья. Но что же именно делало меня счастливою?.. Совсем не предстоявшее на другой день свидание с Нелюбиным, а скорее то, что он дал мне новое доказательство своего великодушия, то, что именно он, а не кто другой, имеет такое золотое, мужественное и благородное сердце. Быть может, тут играет не последнюю роль и мое самолюбие; быть может, я восхищаюсь моим вкусом, моим выбором; быть может, я люблю в нем самую себя? Довольно, что я была так счастлива, как никогда.
   На другой день мы были у него. Ах! Как он обрадовался, с каким жаром целовал руки мамы… Говорил, что не надеялся такой щедрой награды за свою ничтожную услугу…
   Мы осмотрели его руку. Рана страшная, черная, руку разнесло до самого плеча… Как бы не пришлось отнять ее!.. Я чуть не лишилась чувств…
   Выйдя от Нелюбина, мамаша сказала мне:
    - Он не сбесится, но с ума сойдет непременно.
   О, так! Я счастлива; а между тем я горько плачу!..

27-го августа 1863 г.

   Сегодня ровно месяц, как я писала к тебе, моя милая Ядвига.
   Опять приходится мне говорить о матушке. Слушай.
   Мы навестили Нелюбина еще два раза. Он выздоровел совершенно и отдал нам визит, но матушка его не приняла.
   Сегодня разыгралась у нас очень неприятная, поразившая мое сердце, сцена.
   Я тебе не сказала еще, что матушка снарядила и отправила Любомирчика, против его желания, в партию повстанцев и строго приказала ему не возвращаться домой иначе, как генералом и в таком только случае, когда ни одного русского не останется на польской земле. Любомирчик, как избалованное и нежное дитя, отлынивал от этого всеми возможными мерами, откладывал отъезд свой со дня на день, пока революционный организатор нашего уезда, по просьбе матушки, не увез его насильно и не определил в отряд Лютынского.
   Коротка была служебная карьера моего братца; не прошло и трех недель, как русские войска рассеяли отряд, и моего Любомирчика, в числе прочих пленных, доставили к нашему военному начальнику.
   Г. Нелюбин привез его сегодня лично и отдал матушке.
    - Сударыня, - сказал он строго, - я не хочу губить вашего сына, потому что знаю, что больше ничего, как жертва безрассудства матери. Великий князь наместник милостиво повелеть соизволил возвращать родителям, без всякого наказания, несовершеннолетних повстанцев, не достигших еще 18-летнего возраста. Хотя сын ваш имеет около 20 лет, не менее того, однако же, я принимаю его на свою совесть и причисляю к категории несовершеннолетних. Говорю это не для того, чтобы хвалиться или требовать для себя какой-либо благодарности, но единственно для того, чтобы предостеречь вас, что в другой раз освобождение его уже не будет в моей власти; а потому берегите его как зеницу ока.
   Что же, ты думаешь, матушка ответила?
   Она с неистовством набросилась на военного начальника.
    - Как! что?.. - воскликнула она в сильнейшем гневе. - И вы надеялись получить от меня благодарность за то, что осмелились опозорить мой дом, весь мой род, привезя единственного и последнего потомка его, как схваченного на улице бродягу, не изувеченного и не израненного, и не защищавшего своей свободы до последней капли крови?.. Как могло случиться, что он, с оружием в руке, как баран подставил свое горло под нож?.. Уж не струсил ли он? Не лежал ли где-нибудь под кустом?.. Может быть, он был кашеваром и готовил пищу для повстанцев? Может быть, он чистил сапоги довудце?.. О, вечный позор!.. Отказываюсь от сына, негодного труса... Прочь с глаз моих, вон из моего дома, презренный выродок, покуда я не прокляла тебя в этой и в будущей жизни!..
   Я бросилась на колени перед матушкою и со слезами умоляла простить Любомира и не подвергать его новой опасности, ежели милосердному Богу угодно уже было раз спасти его от смерти.
    - Сударыня, - прибавил военный начальник, - не искушайте Провидения, не оскорбляйте его и не привлекайте на голову свою и вашего сына карающей десницы Всемогущего...
   Ничего не помогло! Матушка в отчаянии рыдала и осыпала Нелюбина упреками за то, что он насильно вторгается в ее дом с позорным предложением держать сына дома, тогда как будто бы целый край борется за свою свободу, и присовокупила:
    - Да знаете ли вы, милостивый государь, что вы больше доставили бы мне удовольствия, - что я говорю, - вы осчастливили бы меня, если бы привезли ко мне окровавленный труп сына, с полученными в славном бою ранами, а не в позорном побеге!.. Тогда я бросилась бы к вашим ногам с благодарностью, потому что видела бы, что сын мой свято исполнил обязанность славных своих предков. Я гордилась бы смертью сына, теперь же оплакиваю свой позор!..
   После этого военному начальнику осталось только поклониться и уйти, что он и сделал; но матушка кричала ему вслед:
    - Возьмите с собою этого выродка! Отправьте его в цитадель, сошлите в рудники, расстреляйте, выпейте до последней капли черную кровь его, он мне не нужен, я отказываюсь от него навсегда...
   Ах! моя милая, моя дорогая Ядвига! что со мною делалось, ты не можешь даже вообразить себе!
   И что ты скажешь? Мамаша до тех пор не успокоилась, покуда бедный Любомирчик не исчез из дому...
   Он не попрощался с матушкою, но нежно меня обнял, заплакал и сказал:
    - Исполню волю матушки и возвращусь домой генералом или трупом.
   О, Пресвятая Ченстоховская Дева! Приими под Твой святой покров это доброе и чистое дитя и сохрани его от всяких бед!!.

15-го сентября 1863 г.

30-го сентября 1863 г.

   Слава Богу! Матушка не имела неровной горячки, которой так опасался доктор. Но матушка сделалась неузнаваемою.
   Куда девалась ее живость и энергия? Сидит по целым часам тихая, задумчивая, не отвечает на вопросы и все шепчет молитвы.
   Я пробовала развлекать ее известиями о военных действиях, но они производили на нее потрясающее впечатление, и я теперь тщательно скрываю от нее газеты.
   Сегодня уехал от нас в какой-то другой город майор Нелюбин.
   Он заехал к нам проститься. Матушка прижала к груди его голову и долго, тихо плакала…
   О, много, много было высказано этими слезами!..
   Нелюбин поднял лицо также орошенное слезами. Он прильнул устами к моей руке… Я впилась в его чело долгим поцелуем…
   Вероятно, я больше не увижу его в жизни… Да и не должна, потому что между нами лежит свежая могила моего брата.
   Кто-то другой приехал на его место.
   Давно ли я хвалилась, что я счастлива и беззаботна, как поднебесная птичка?.. Вероятно, враг человеческого рода подслушал эти слова, схватил их лету, смял, истерзал и с злобным смехом бросил мне в лицо… Душа истерзалась, изныла… К чему я родилась на свет? Кому я нужна? Какая от меня польза?..
   О, лучше бы я исчезла в воздух струйкою перелетного дыма!..
   О, лучше бы умереть! Пусть бы тело мое зарыли глубоко, глубоко, на дне океана, чтобы воздух земной его не касался, чтобы воспоминания земли до него не достигли, чтобы самая душа не отыскала его в день судный…

Твоя Аврора.

Спартанка. Эпизод из событий 1863 года Первая публикация: Спартанка. Эпизод из событий 1863 года. Соч. Теобальда. Приложение к «Вилен. Вестн» № 96. Вильна: Тиография А. Г. Сыркина, Больш. ул., собств. дом, № 37, 1885. Дозволено цензурою 22-го апреля 1885 года, г. Вильна. Переиздано: Воспоминания Теобальда. Часть IV. Варшавские воспоминания. Вильна, Типография О. Завадзкого, Замковый пер., собственный дом, 1890. С. 71-93; Русская литература в Литве: XIV-XX вв. Хрестоматия / sudarė Pavelas Ivinskis… [et al. ] [фрагмент; вступит. ст. и подготовка текста П. Лавринца]. Vilnius: Lietuvos rašytojų sąjungos leidykla, 1998. С. 235-237.

Спартанка… - женщинам древнегреческого государства Спарта предписывалась суровая преданность родине, превозмогающая материнскую любовь.
…спасать ойчизну… - польск. ojczyzna «отечество».
Косцюшко… - талантливый польский полководец Тадеуш Костюшко (1746-1817), руководитель восстания 1794 г.
Собесский… - талантливый польский полководец и дипломат, король польский (1674) Ян III Собеский (1629-1696), воевал с казаками, татарами, шведами, Московией и в 1673 г. остановил турецкую экспансию в Европу победой над турками в битве под Хоцимом.
…"Dziady" … - драматическая поэма польского поэта Адама Мицкевича (1798-1855) «Дзяды» (1823-1832).
…"Wallenroda" … - историческая поэма А. Мицкевича «Конрад Валленрод» (1828).
…"Witoloraude" … - историческая поэма о прошлом Литвы «Витолиорауда» (1839) польского прозаика, поэта, публициста, историка, издателя Юзефа Игнацы Крашевского (1812-1887).
…много произведений Сырокомли… - польский поэт Владислав Сырокомля (наст. имя и фамилия Людвик Кондратович, 1823-1862).
…Деотымы… - Деотыма - псевдоним польской поэтессы Ядвиги Лущевской (1834-1908).
…Поля… - польский поэт Винценты Поль (1807-1872).
…говоря словами Мицкевича, «Умчалися далеко от земли, / В то небо мнимое, которое поэты / На гибель нам изобрели» - цитата из части IV поэмы А. Мицкевича «Дзяды» (стихи 169-170) в собственном переводе Теобальда.
…отнюдь не шиллеровская дама, чтоб посылать вас на арену за перчаткою, упавшею между львом и тигром... - имеется в виду героиня баллады Фридриха Шиллера (1759-1805) «Дама с перчаткой» (1797), известной в переводе (1831) В. А. Жуковского (1783-1852).
Великий князь наместник… - великий князь Константин Николаевич (1827-1892), второй сын императора Николая I, наместник Царства Польского в 1862-1863 гг.
довудце - польск. dowodca «командир».
…от большой штуцерной пули - т. е. от пули штуцера, крупнокалиберного ружья с винтовыми нарезами в стволе.

Подготовка текста и комментарии ©Павел Лавринец - сын, 1999.

Динабургская старина