Воспоминания Теобальда

(Печатается в ограниченном числе экземпляров, не для продажи).
Вильна. Типография А. Г. Сыркина, Большая ул., собств. дом № 88.
1890.

   О том, что тысячи вылетают за окошко, вы, без сомнения, слышали, мой читатель. Разумеется речь идет о рублях. Но чтобы тысячи влетали в окно, в тот именно момент, когда они нужны, ручаюсь, вы не слыхали.
   Так вот вам истинное происшествие!    Больше 40 лет назад динабургским уездным казначеем был Август Константинович Гизберт, прекрасный молодой человек во всех отношениях: честный, благородный, умный. Недостатками его были разве излишняя доброта и неумение отказать тому, кто тянул бы с него даже последнюю рубашку. Пользуясь добротою этою, многие помещики выпрашивали у него в долг довольно крупные суммы, и он не имел духа отказывать, потому что просили денег все друзья да приятели. В те блаженные времена такие операции были возможны, лишь бы ко времени проверки казначейства, 1-го числа каждого месяца, все деньги бывали налицо; 2-го же числа призанятые на один день деньги возвращались по принадлежности. Будучи, однако, довольно осторожным человеком, Гизберт всегда хранил в казначействе, на всякий случай, по нескольку тысяч собственных денег.
   В один роковой день, в средине месяца, как снег на голову свалился чиновник из министерства финансов, предъявил Гизберту министерский указ и опечатал денежную кладовую.
   О ужас! У Гизберта недоставало 12 тысяч! Положим, достать их через день-два было бы возможно; но как вложить их в кладовую, когда она опечатана?
   К казначею зашел большой друг его, уездный стряпчий Шостак. Гизберт рассказал ему о своей беде и прибавил:
    - Спасай, если можешь!    Шостак завертел мозгами, закручинился и наконец сказал:
    - Ничто тебя не спасет теперь! Хотя бы деньги и были доставлены сию минуту, ревизор не примет их и постановит протокол о растрате. Остается одно: повинись пред ревизором, что ты нес из дому деньги в казначейство и случайно обронил их на улице. Конечно, ты пойдешь под суд; но на повальном обыске все присягнут за твою честность и за то, что ты не промотал денег, а действительно мог потерять их на улице. Это должно облегчить твою участь. Впрочем, я еще подумаю, авось удастся сколько-нибудь помочь тебе.
   Гизберт так и сделал: сознался ревизору, что не далее, как сегодня утром, случайно выронил 12 тысяч из карман.
    - Но как вы смели держать казенные деньги не в казначействе, а у себя дома? - спросил ревизор.
    - Виноват! Два дня по болезни, продержал у себя доставленные мне несколькими помещиками подати, сегодня нес их в казначейство, и вот какое несчастье случилось!
   Ревизор составил акт о растрате, устранил от должности казначея и отправил его в острог. Между тем полетели гонцы во все концы собирать с должников деньги. Стряпчий, городничий и другие лица большого света небольшого городка начали умасливать ревизора и упрашивать, чтобы он не губил молодого, всеми любимого и уважаемого человека. Ревизор оказался также человеком с сердцем, но дал заметить, что, покуда деньги не пополнены, о какой бы то ни было милости для Гизберта не может быть и речи.
   Дня через два после арестования казначея Шостак пригласил к себе на чай ревизора и других «великих мира сего». Вдруг во время ужина большой камень, разбив окошко, влетает в комнату, а вслед за тем и большой опечатанный пакет. Все встревожились, схватили пакет и нашли в нем 12 тысяч рублей, с следующим анонимным письмом на имя Шостака:

«Господин стряпчий! Я поднял оброненные г. Гизбертом на улице деньги и хотел их утаить; но совесть не позволяет мне этого сделать, ввиду тех ужасных последствий, какие ожидают несчастного молодого человека. Возьмите эти деньги и спасите его».

   Ревизор понял эту проделку и, кусая губы, только заметил:
    - Вот летучие деньги! Вылетели в трубу, а влетели в окошко!
   На другой день ревизор отнес деньги в казначейство, освободил Гизберта из-под ареста и донес по начальству, что часть денег, именно 12 000 рублей, он нашел не в казначейской кладовой, а у казначея на руках. За это Гизберт был устранен министром от должности, без вреда, впрочем, для его дальнейшей службы, и причислен к министерству.
   Всю эту комедию устроил добрейший Шостак: братья Гизберта собрали деньги и кинули в окно к стряпчему, который нарочно, к условленному часу, созвал к себе гостей.
   Стряпчий Шостак был хороший человек, тонкий, умный, понимал мошенников насквозь, и они не могли провести его: он всегда умел довести их до сознания. Но раз и он попался впросак.
   Незадолго пред случаем с Гизбертом, в динабургском уезде был пойман один каторжник-старовер, бежавший из Сибири и потом не раз ускользавший из рук уездной полиции. Шостак зашел к нему в тюрьму и сказал, что сегодня потребует его в свою камеру для допроса. Арестант отвечал ему:
    - Да что, ваше благородие! Поведем дело начистоту. Вот у меня 400 рублей. На, возьми, да ослобони меня, как знаешь.
    В те времена взятка не считалась ни преступлением, ни позором, но возводилась чуть не в добродетель, на основании изречения «всякое даяние благо». Это был только «доход по должности» на «доходном месте».
   Стряпчий спрятал в карман четыре сторублевки и научил арестанта, что он должен делать для своего побега.
   В назначенный час двое конвойных привели каторжника, еще не закованного, в камеру стряпчего, где находились лица, обязанные, по тогдашнему уголовному судопроизводству, допрашивать обвиняемого.
    - Прежде всего, - начал Шостак, - расскажи нам, каким образом бежал ты из режицкого полицейского управления?
    - Да вот каким образом: так, как вы теперь, сидел городничий; здесь, как эти господа, сидели квартальные надзиратели и понятые; а тут, как и здесь, стояли конвойные. Я вот таким манером подошел к двери, взялся за ручку, отворил ее и, выйдя в сени, крикнул: «Прощайте, дурачье!»
   Арестант показывает на практике, как все это он проделывал, и с последними словами захлопнул дверь камеры, повернул ключ - и был таков!
   Сначала присутствующие как бы поджидали возвращения преступника, но как прошло две-три минуты и он не появлялся, то стряпчий приказал конвойным выйти за ним. Конвойные бросились к двери, но она оказалась запертою снаружи. Все встревожились, подняли крик и стук в двери; но, как назло, на дворе ни одного сторожа не оказалось. Дело было зимою: в окно выскочить нельзя. Бросились к форточке, но не скоро увидали какого-то прохожего, которого и попросили отворить дверь. Между тем каторжник успел убежать к своим староверам, которые и скрыли его бесследно.
   Спустя два дня Шостак пошел в казначейство и попросил Гизберта разменять ему сторублевую бумажку. Тот, рассмотрев ее, сказал:
    - Помилуй, да ведь она фальшивая!
    - Как фальшивая? Я получил от одного моего должника с почты четыре таких бумажки. Неужели все они фальшивые?
   Казначей начал рассматривать остальные бумажки.
    - Разумеется, фальшивые, и вдобавок все под одним и тем же номером. Это известное нахичеванское изделие. Можешь своего должника привлечь к суду.
    - Ну, нет, я губить его не стану! Без сомнения, его самого надули.
   Так Шостаку по усам текло, а в рот не попало!
   Когда-то, перед венгерскою войною, в России находился такой огромный запас серебра, что буквально некуда было его девать. Бывало, при получении жалованья как милости просишь у своего полкового казначея: «Дай хоть одну бумажку».
    - Бумажку! - передразнивает казначей, швыряя мешок серебра. - Держи карман! Бумажки кусаются.
   Нечего делать, тащишь мешок серебра домой.
   Да, тогда был истинно «серебряный век» России, заменивший собою непосредственно каменный, бронзовый и железный века! Зато сколько встречалось и неудобств, если приходилось иметь при себе крупную сумму! Один оставался исход: менять серебро на полуимпериалы, которых также было немало; полуимпериалы все-таки занимали меньше места в кошельке, меньше рвали карманы и реже продавливали дно ящиков и сундуков. Но вот случай и с полуимпериалами.
   Гренадерский саперный батальон квартировал в м[естечке] Иллуксте, в Курляндии, в 18-ти верстах от Динабурга. Батальонный казначей Кренке обыкновенно ездил в Динабург, за разными казенными получениями, в беговых дрожках. Случилось ему получить мешок с 5 000 полуимпериалов, которые он, по обыкновению, положил в ящик под сидением и поехал в Иллуксту. По приезде домой он с ужасом увидел, что дно ящика проломалось и денег нет. Он немедленно поворотил назад, доехал до самого Динабурга, расспрашивал всех встречных о своей потере - ни слуху ни духу! Возвратясь в Иллуксту, Кренке явился к батальонному командиру полковнику Малафееву и доложил ему о своем несчастье. Пошла переписка. Вся полиция, как уездная, так и динабургская городская, была поднята на ноги; комендант крепости генерал-лейтенант Гельвиг объявил об этом по гарнизону. Но все было напрасно.
   Прошла неделя. Полковник Малафеев не мог долее скрывать происшествия, донес о нем по начальству, а казначея отправил в Динабург под арест.
   Прошла еще неделя.    К настоятелю динабургского военного собора, протоиерею Александру Погонялову, зашел солдат арсенальной роты.
    - Пришел я к вам, батюшка, не то с жалобою, не то с просьбою - не знаю, как уж и сказать. Все вот насчет жены-с. Недели две, почитай, не спит, не ест, ходит, плачет, хохочет, то лежит неподвижно, словно колода. Что с нею деется, не придумаю. Уж я и ласкою, и грозьбою, а раз даже постегал маленько - ничего не помогает: забыла и меня, и детей; просто свет опостылел ей. Боюсь, как бы не сделал чего дурного с собою, да, пожалуй, и со мною, и с детьми. Совсем ошалела! Думаю - наше место свято - не злой ли дух вошел в нее?.. Так вот и пришел просить, батюшка: отчитайте ее и спасите крестною силою.
    - Странно! - отвечал отец протоиерей. - А прежде ничего подобного с нею не случалось?
    - Никак нет-с. Вот живем вместе уже 12 годов, и никогда пальцем я не тронул ее: такая усердная и работящая всегда была!
    - Посмотрим. Помолясь Богу, авось и отгоним от нее всякую напасть. Приведи свою жену ко мне.
   Когда супруги пришли к настоятелю, муж остался в передней, а жена была позвана отцом Александром в его молельню. Долго длилась беседа старика-священника с солдаткою; муж слышал по временам стоны и рыдания своей жены. Должно быть, сила красноречия протоиерея была велика, потому что муж, когда был также позван в молельню, нашел жену свою успокоившеюся и с просветлевшим лицом.
    - Вот что, - сказал настоятель, - жену твою попутал лукавый; но Бог, по благости Своей, не отступился от нее и не попустил погибнуть душе христианской. Жена твоя нашла те пять тысяч полуимпериалов, которые потерял саперный казначей, спрятала их, боялась сказать тебе, чтобы ты не отнял их и не возвратил в батальон. Но когда узнала, что это деньги солдатские и что за них погибнет напрасно казначей, она начала борьбу с собою: совесть и боязнь наказания Божия приказывали ей отдать деньги, а враг человеческого рода искушал ее и поселил в ней грех сребролюбия. Теперь она покаялась пред Господом и возвращает деньги по принадлежности. Так вот, возьми деньги, которые у нее спрятаны, и отнеси к своему командиру арсенала полковнику Аглаимову.
   Муж поцеловал руку священника, а жена повалилась в ноги ему и мужу.
   Таким образом, Кренке был спасен. Полковник Малафеев поехал в Петербург и лично просил о нем великого князя Михаила Павловича, который великодушно повелел прекратить дело и даже не смещал Кренке с должности казначея. Арсенального солдата саперные офицеры щедро наградили.
   Простой народ из денежных носил при себе деньги в особых поясах, повязываемых вокруг тела под одеждою и называемых черес. Теперь вышли из употребления череса, потому что деньговладельцы обвязывают все свое богатство вокруг ноги.
   Раз по динабургскому шоссе ехал верхом казак. Заехав на станцию Египтино, в 20 верстах от Динабурга, он остановился в тамошней корчме ночевать. Содержатель корчмы, еврей, заметил, как казак отпоясывал украдкою свой черес, который носил под чекменем, и вынимал из него целковые. Узнав, что казак едет в Динабург, жид начал к нему приставать с изъявлениями своей дружбы и поить его бесплатною водкою, пивом и медом. Накатив казака до бесчувствия, он отвязал его черес, посчитал в нем деньги и подвязал его обратно.
   Утром рано, когда казак еще спал, корчмарь уехал в Динабург, явился к стряпчему Шостаку и сказал, что проезжий казак обокрал его, вытащив из сундука 137 целковых. Шостак с полицейским чиновником и жидом-доносчиком встретили казак на переправе чрез Двину и отвели в участок. При обыске у казак действительно нашли большое количество серебряных рублей.
    - Сколько, ты говорил, он украл у тебя рублей? - спросил стряпчий у жида.
    - Сто тридцать семь чалковых.
   Посчитали - ровно 137.
    - Стало быть, деньги твои! Получай их.
   Жид алчно бросился на целковые, начал собирать их и второпях уронил один на пол. Рубль не издал металлического звука, но шлепнулся как черепок.
    - Это что значит? - спросил стряпчий. - Постой! Дай-ка его сюда.
   Звякнул о стол, посмотрел ближе - э! Да он оловянный! Начали осматривать остальные - все оловянные.
    - Где ты взял эти рубли? - спросил стряпчий у казака.
    - Виноват, ваше благородие: украл у этого жида.
    - Ай вай мир!!. - возопил жид. - Неправда, гашпадин штрябчий! Он в мене не вкрал, это его деньги.
    - Ну, брат, шалишь! Ты дал нам доказательство, что они у тебя украдены. Почем ты знал, что у него в чересе ни больше, ни меньше, как 137 целковых?
   Казака и жида отправили в острог, в котором продержали их более двух лет и, наконец, по тогдашнему правосудию, обоих, после телесного наказания, сослали в Сибирь на поселение: жида за хранение у себя фальшивых денег, а казака - за кражу их, с целью распространения.
   Куда же потом девалась вся масса русских целковиков? Какой министр дохозяйничался до того, что потом серебряный рубль начал составлять собственность только мюнц-кабинетов?
   После венгерской войны все рубли как бы сразу провалились сквозь землю. Последовало и высочайшее повеление о воспрещении вывоза серебра за границу, и строго наказывали нарушителей этого повеления; но серебро на русские рынки не возвратилось и даже в мелкой разменной монете уплыло за границу, как будто венгерская война отворила русскому серебру неизвестные ему дотоле ворота в Европу.
   Очень хорошо помню, как в начале 50-х годов на динабургском шоссе, не доезжая Новоалександровска, загорелась отчего-то огромная жидовская балагула, нагруженная несколькими бочонками мелкого серебра. Балагула сгорела дотла, а находившееся в ней серебро сплавилось в слитки. Жид-извозчик, боясь ответственности, отпряг лошадей и пропал с ними без вести, а полиция завладела слитками.
   Исчезновение серебра крепко беспокоило и возмущало императора Николая Павловича. Он начал заботиться о сокращении расходов повсеместно. В то же время его величество помышлял и о нравственности народа, желая уменьшить среди его пьянство, чрез уменьшение числа мест продажи питей; но в последнем случае он всегда встречал препятствие со стороны министра финансов. Еще граф Канкрин твердил государю:
    - Одын кабак менше - одын батальон менше!
   Случилось, что в самый разгар борьбы за удержание звонкой монеты в России, один польский помещик в Белоруссии, Р., имевший в Государственном Банке сто тысяч рублей и испугавшийся за свой капитал, потребовал возврата его, но не иначе, как звонкою монетою; а ее-то тогда и не было. Доложили государю.
    - Что ж, он не верит мне? Боится банкротства России? Возвратить ему капиталы его звонкою, но медною монетою.
   И вот нагрузили несколько телег бочками, наполненными тогдашними огромными пятаками, нарядили к ним конвой и отправили к помещику на его счет. Помещик ужаснулся, должен был отвести особый сарай для хранения своего богатства, держать при нем часовых, принять много хлопот и перенести большие потери, покуда всю эту массу звонкой монеты не разменял опять на ассигнации.
   Знаменательный урок этот так подействовал на прочих помещиков, что ни один уже не осмелился требовать в возврат своих капиталов

Динабургская старина
Сколько помнится, впервые было опубликовано в конце 1880-х гг. в петербургском журнале «Русская старина», но проверить сейчас недосуг, так что были б крайне благодарны любезности читателей «Индоевропейского диктанта», соблаговоливших б самостоятельно навести соответствующие справки и проинформировавших б о сем г-на Херуку. Переиздано: Воспоминания Теобальда. Часть III. Динабургские воспоминания. Вильна, Типография А. Г. Сыркина, Большая ул., собств. дом № 88, 1890. С. 108-119.

…уездный стряпчий… - судебный чиновник; должность упразднена судебной реформой 1862 г.
…городничий… - до 1862 г. начальник города, осуществлявший исполнительную и отчасти судебную власть в уездном городе.
…«всякое даяние благо»… - выражение из Соборного послания апостола Иакова, ср. в современном переводе: «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены» (1, 17).
…из режицкого полицейского управления… - Режицей до 1920 г. назывался город Резекне в Латвии, где родился, в частности, филолог и писатель Юрий Н. Тынянов (1894-1943).
…перед венгерскою войною… - речь идет о подавлении венгерской революции 1848 г.
…на полуимпериалы… - полуимпериал - российская золотая монета, в 1755-1897 гг. достоинством в 5 рублей.
…в м[естечке] Иллуксте, в Курляндии, в 18-ти верстах от Динабурга. - Известное с XVI в. селение, город с 1892 г., ныне город Илуксте.
…комендант крепости генерал-лейтенант Гельвиг… - генерал-лейтенант Густав Карлович Гельвиг (1776-1855), из дворян Эстляндской губернии, участник войн с Наполеоном, комендант Динабургской крепости в 1822-1846 гг.
…великого князя Михаила Павловича… - великий князь Михаил Павлович (1798-1849), четвертый сын императора Павла I Петровича и его второй жены Марии Федоровны, генерал-фельдцейхмейстер со дня рождения (фактически вступил в управление артиллерийским ведомством в 1819 г.) и генерал-инспектор по инженерной части с 1825 г.
…на станцию Египтино, в 20 верстах от Динабурга… - в 21 версте от Динабурга, т. е. в 17 километрах по шоссе Даугавпилс - Рига, располагается селение Аужгулени, в коем 151 житель пользовались клубом и библиотекой в 4710 книг (1965); именовалось ли оно когда-нибудь Египтино и сохранилась ли там библиотека, следует поинтересоваться у обитателей тамошних мест.
…под чекменем… - чекмень - верхняя одежда с длинными полами у казаков.
…собственность только мюнц-кабинетов… - мюнц-кабинет (немецк. Munze «монета») - нумизматический кабинет, собрание монет.
…не доезжая Новоалександровска… - Новоалександровск, уездный город Ковенской губернии - ныне город Зарасай в Литве.
…императора Николая Павловича… - Николай I Павлович (1796-1855), российский император (1825). …граф Канкрин… - граф Егор Францевич Канкрин (1774-1845), писатель и государственный деятель, министр финансов (1828-1844).
…один польский помещик в Белоруссии, Р. … - вероятно, князь Лев Радзивилл (1808-1884).

Подготовка текста и комментарии © Павел Лавринец, отец и сын

Последний друг