С огромным удовольствием публикую здесь небольшой отрывок из интервью с Олегом Постновым - о литературных вкусах бога и не только. Его рассказы стали для меня светлой тенью "улыбки Альмутасима", в поисках которой я несколько месяцев бродил по архивам сетевых литературных конкурсов - нынешних и давно завершившихся. Мне, кстати, всегда было интересно, о чем же говорил с Альмутасимом нашедший его студент? А традиционный для всех богоискательских сюжетов вариант: "они пребывали в безмолвии", - почему-то никогда не вызывал у меня особого доверия.
Полностью интервью вот-вот появится в РЖ, в разделе "Net-культура".

М.Ф. Я уже, наверное, всем в Сети надоел тем, что ношусь с рассказом Борхеса о чешском драматурге, который получил год времени, уместившийся в одно мгновение перед расстрелом, чтобы дописать свою пьесу. Меня там помимо всего восхищает фраза: "он писал даже не для бога, поскольку не знал его литературных вкусов" (привожу по памяти, так что наверняка неточно)... Но мне очень хочется еще раз обратиться к этой метафоре и узнать: у вас никогда не было странного чувства, что вы ЗНАЕТЕ "литературные вкусы бога"? Потому что у меня несколько раз появлялось смутное ощущение, что вы в каком-то смысле "знаете", хотя меня, конечно, сложно назвать крупным специалистом по божественным предпочтениям...

О.П. Да, вопрос у вас, конечно... (следует пауза)

М.Ф. Я ведь сейчас говорю не о самомнении каком-то и, уж тем более, не о мании величия. Скорее - о некоем глубинном ощущении.

О.П. Вы знаете, у меня был такой интересный период в жизни, когда некий филолог, тем более, в советское время начитавшийся всякой литературы (той, которую читать тогда не рекомендовалось), задумался над темой бога. Тем более, что я с детства владел старославянским языком, благодаря своему дедушке (которого, кстати говоря, я довольно четко вывел в романе "Страх", так что о нем можно сказать, что он является очень точным прообразом). В общем, я начитался всякой такой литературы, и мне очень хотелось поверить в бога (смеется), но это у меня никак не получалось. Дело было в Университете, и я тогда, помню, делился своими проблемами с Женей Горным. А он по этому поводу сказал афоризм (по-моему, тотчас пришедший ему в голову: пока он говорил, он еще даже не знал, чем заканчивать). "Знаешь, - говорит, - если бог есть, зачем в него верить? А если его нет - то и подавно."
Так вот, я оставил свои поиски... богоискательские замашки бросил. И некоторое время я об этом не думал. Но потом произошел один любопытный случай. Когда я писал повесть "Падение", она писалась очень долго и очень трудно. Я отношусь к числу тех авторов, которые отделывают каждый абзац. Когда я перебрал черновики "Падения", обнаружил, что это две толстых папки, страниц под тысячу, наверное будет, если опубликовать все. Там есть места, переписанные до двадцати-тридцати раз. И писалось это все в два приема... Было настолько тяжело, я настолько разуверился на середине работы в том, что мне удастся когда-нибудь эту повесть написать, что я ее забросил. А потом произошел некий внутренний "скачок", который современная психология, разумеется может объяснить совсем другим способом. Но мне вдруг, ни с того, ни с сего, открылось, как все надо сделать, и я понял, что это пришло "откуда-то". Во всяком случае, именно так я все это и воспринял. Можно сказать, что тогда-то я и уверовал в "нечто" - на собственном творческом опыте.

М.Ф. После этого пришла легкость?

О.П. Пришла... нет, не легкость. Я бы не так это назвал. Пришел образ, удерживая который в сознании, я мог позволить себе продолжать эту очень трудоемкую и долгую работу. Образ был мне настолько интересен, что он удерживал меня за письменным столом множество часов. Тогда, конечно, о компьютерах речи еще не шло, приходилось писать от руки - и ничего, я это дело, так сказать, высидел. Так вот, если считать, что такого рода образ как-то выражает "литературные вкусы бога"...

М.Ф. Ага!

О.П. Ну вот, пока его нет, я ничего никогда не пишу. Но может оказаться, что это вовсе и не он?