Два эпизода из Милана Кундеры

"Жизнь выстлана эпизодами, как матрас конским волосом, но поэт (по Аристотелю) вовсе не обойщик, и он должен всю набивку тщательно устранить из действия, хотя настоящая жизнь как раз и состоит из такой набивки."
Милан Кундера "Бессмертие"

О Милане Кундере я собирался написать так долго, что ленивое обещание самому себе - "Скоро, скоро я напишу о Кундере" - превратилось в привычку, жить с которой комфортно и необременительно. Писать я собирался о "Бессмертии", на 256-й странице которого Милан Кундера признается другу, что на самом деле этот (именно этот, а не какой-либо другой) роман должен называться "Невыносимая легкость бытия". Полагаю, собираться я мог еще очень долго, поскольку такого рода маленькие задолженности самому себе придают жизни особое обаяние, сообщают ей терпкий привкус ленцы. Но вышло так, что на глаза мне попался его ранний роман "Шутка", датированный 1965 годом. (Ну что за волшебник этот Кундера: заставил меня взахлеб читать о вещах, которые, по большому счету, мне глубоко безразличны: о мужчинах и женщинах, запутавшихся в своих отношениях, слишком сложных, чтобы назвать их "любовью"; о маниакальных радостях и параноидальных горестях социалистического бытия; об убогих окраинах нежно любимой мною Праги и еще более убогих провинциальных местечках, в конце-то концов.)

В романе есть два эпизода, которые произвели на меня неизгладимое впечатление - каждый в своем роде.

Эпизод первый: Людвик, бывший комсомольский активист, лишившийся всех благ, привилегий и даже отсрочки от армии, пытается скрасить серые тяготы солдатского быта визитом к самой бросовой проститутке, девице по прозвищу Канделябр ("уродина она была каких мало, да ничего не поделаешь: круг женщин, доступных нам, был чрезвычайно ограничен"). В разгар немудреной солдатской оргии ему становится противно. "Возможно, я был более чуток, чем другие, и мне опротивели проститутки? Вздор, меня пронзила печаль." Печаль Людвика, наверное, следует назвать метафизической, поскольку далее следует один из лучших внутренних монологов, какие мне когда-либо встречались:
"И меня охватил страх. Страх перед этим жалким горизонтом, страх перед моей судьбой. Я чувствовал, как моя душа замыкается в самой себе, как отступает перед окружающим, и одновременно ужасался тому, что отступать ей некуда."

Эпизод второй: роман, набирая обороты, движется к трагическому финалу; обстоятельства жизни Гелены, одной из главных действующих лиц, все недвусмысленнее намекают, что пора бы ей свести счеты с жизнью. В конце концов она пишет записку самого драматического свойства: "мое тело и душа не знают теперь, зачем... жить... Прощаюсь". Истерические поиски ("Мы выбежали в коридор и обнаружили там две двери: одна была в верхней своей трети застеклена, и сквозь стекло неясно вырисовывался двор; мы открыли вторую, ближайшую, дверь - за ней была лестница, каменная, темная, покрытая слоем пыли и копоти. Мы взбежали наверх...") приводят двух взволнованных мужчин к дворовому туалету. Напряжение нарастает, приближается кульминация...
"Я понимал, что молчание в запертой уборной означает самое страшное и что не остается ничего другого, как выломать дверь, притом сделать это должен именно я. Я снова вложил пальцы в щель между притолокой и дверью и дернул изо всех сил; дверь, запертая не на крючок, а, как часто бывает в деревне - на веревочку, без особого сопротивления распахнулась настежь. Напротив меня на деревянной лавочке в зловонии отхожего места сидела Гелена. Бледная, однако живая."
Вместо опасных в большом количестве анальгетиков бедняжка атаковала свой организм ударной дозой слабительного: ее коллега стыдливо прятал средство от мучивших его запоров в тюбике с другой этикеткой. Самоубийство не удалось. Сцена заканчивается вопиющим гротеском в духе Бенни Хилла: дама удирает от своих "спасителей": "выскочив из уборной в панике, она не успела привести себя в порядок, и ее спущенные до колен трусики <...> мешали ей двигаться (юбка была, правда, одернута, но чулки съехали, их верхняя, более темная кайма с подвязками сползла ниже колен, виднеясь из-под юбки)".

Два эпизода из романа Милана Кундеры. Метафизическая печаль, настигающая солдата во время визита к дешевой проститутке и самоубийство, по воле случая превратившееся в нелепый дешевый фарс. Между этими двумя эпизодами - весь номенклатурный список страстей человеческих.