"Бог стал человеком полностью, но стал человеком вплоть до его низости, человеком вплоть до мерзости и бездны. Чтобы спасти нас, он мог избрать любую судьбу из тех, что плетут сложную сеть истории: он мог стать Александром, или Пифагором, или Рюриком, или Иисусом; он избрал самую презренную судьбу: он стал Иудой."
Хорхе Луис Борхес "Три версии предательства Иуды"
Предательство Иуды Искариота - один из самых эмоциональных (читай: постоянно требующих переосмысления) библейских сюжетов. Неудивительно, что литераторы обращались, обращаются и (к гадалке не ходи) будут обращаться к этой теме - одни прельстившись отчетливостью и недвусмысленностью метафоры, другие - не избежав счастливого искушения в который раз по-своему пересказать древний миф.
Моя версия - не интеллектуальная игра, а порождение смертельной усталости и вечной занятости. Именно поэтому она имеет право на существование: увы, усталость и занятость - более традиционные условия человеческого бытия, нежели блаженная праздность, побуждающая к построению изящных спекуляций. Я полагаю, что на самом деле предательства Иуды никто не заметил.
"Не была ли его мысль кощунством против Духа, хулою, которой не будет прощения?"
Хорхе Луис Борхес "Три версии предательства Иуды"
Незадолго до известного исторического события все были очень заняты - как это всегда случается накануне центрального мероприятия большого проекта. Иисус готовился к распятию и вознесению, апостолы томились тревожными, но возвышенными предчувствиями, власти Иерусалима тщились принять стратегически верное политическое решение, римские власти надували щеки и экспериментировали в области производства хороших мин при плохой игре. Иуда со своим предательством (чем бы оно ни было мотивировано) только мешал занятым людям заниматься делом. Ужас, да?
Очевидно (отнюдь не я первый это подметил), что с точки зрения здравого смысла предательство Иуды - поступок непрактичный, избыточный, никому не нужный и даже нелепый: Иисуса знал в лицо весь Иерусалим, и не требовалось быть Филиппом Марлоу, чтобы проследить за его перемещениями по городу. В чем, собственно, состояло "предательство"? В том, что Иуда осознал себя предателем, а потом позиционировался как предатель в глазах общественности?
Забавно думать, что Иуда наверняка отчаянно рефлексировал по поводу своего "чудовищного поступка" (потенциальная способность совершить предательство подразумевает сложную натуру). Можно лишь попытаться представить себе всю глубину и драматизм его внутренних монологов: безграничные способности человеческого существа к самооправданию вызывают у меня почти неподдельное восхищение и почти научное любопытство. Еще забавнее представить себе, что творилось в душе бедняги Иуды, когда он начал понимать, что его предательства никто не заметил (воображение услужливо подсказывает мне, что он краем уха услышал вопрос одного из стражников, обращенный к коллеге: "а что здесь делает этот странный парень?" - "да кто его знает: крутится весь день под ногами...")
Самоубийство - не только (и не столько) смертный грех, сколько способ обратить на себя внимание окружающих. Многие истерики почти случайно поплатились жизнью за нерасторопность своих домочадцев. По моей версии самоубийство Иуды - один из таких случаев, возможно, самый типичный. Несколько дней он бегал по Иерусалиму, с замиранием сердца рассказывал приятелям и незнакомцам о своей подлости, пускал пьяную слезу по трактирам. От него досадливо отмахивались: его откровения не совпадали с медиа-ожиданиями населения. Тогда... Ну, в общем, и так все понятно.
Самое замечательное (для сотрудников и постоянных читателей газет вроде МК в этом не будет ничего неожиданного) - после того, как Иуда повесился, на него наконец обратили внимание. Припомнили его невнятные попытки что-то растолковать о каком-то загадочном "предательстве". Городские власти провели расследование. Наличные деньги, обнаруженные на теле самоубийцы, породили легенду о 30 серебряниках, живучую, как все простые и циничные версии.
Мы - "небогочеловеки" (писать следует именно так, одним словом), кризисные менеджеры собственных жизней (поскольку любая человеческая жизнь сама по себе - сплошь непрерывный затяжной кризис). На бегу мы отмахиваемся от очередного Иуды, который лезет к нам со своим утомительным, пошлым, неостроумным предательством: "потом, потом, старик, не до тебя сейчас." Мы не склонны драматизировать происходящее даже когда нас ведут распинать: подумаешь, нормальная рабочая ситуация.
Борхес пишет: "Бог повелел быть равнодушию". Вот именно
