"Роман в сносках"

"Итак, самого текста книги не было, существовали только сноски, комментарии к тексту. Нечто похожее на схолии, на толкования загадочного текста, который нам недоступен. На основе этих примечаний, помещаемых под чертой в нижней части страницы, мы можем только вообразить себе роман или что-то, что находилось над чертой".
Милорад Павич "Корнель и нелинейное письмо"

Феномен "нелинейной прозы" подразумевает появление нелинейного способа чтения и, как следствие, нелинейной же литературной критики. "Пути к раю" шведского искусствоведа Петера Корнеля - текст, который состоит из ста девяноста девяти "комментариев к потерянной рукописи" (к рукописи, которой никогда не существовало, поскольку перед нами не "настоящее" исследование, а его искусная имитация). Практически каждый комментарий требует отдельного исследования - по крайней мере, дает возможность для свободных интерпретаций (т.е. позволяет сколь угодно долго трепаться на отвлеченные темы, лишь формально соотносящиеся с предметом обсуждения, если называть вещи своими именами).

"... что же такое "Пути к раю", как не одно из тех произведений, которые, избавившись от рабства линейности языка, открывают перед нами, читателями, возможность самим участвовать в создании определенного текста, возможность переместить процесс чтения на новый уровень. На уровень, где ветвятся наши мысли и наши сны, совершенно нелинейные, в отличие от языка, на котором веками писали классики".
Милорад Павич "Корнель и нелинейное письмо"

Я сам имею некоторый (впрочем, всего лишь игровой) опыт работы с нелинейной прозой. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что моя веселая попытка слепить "Идеальный роман" из двух сотен последних абзацев никогда не существовавших книг рядом с романом Корнеля выглядит как игра лучшего дворового футболиста на фоне матча с участием Пеле. Тем не менее, благодаря этому опыту, я, вероятно, имею несколько больше шансов содрогнуться перед величием авторского замысла Петера Корнеля (равно как дворовый футболист получит куда большее удовольствие, наблюдая игру Пеле, чем его сверстник, увлеченный, скажем, теннисом, или скрипкой). Задача нелинейного текста - позволить читателю составить представление о книге, которой никогда не было. Своего рода "литературный солипсизм". Поэтому далее вместо связного текста последуют обрывки мыслей, которые приходили мне в голову в полудреме, когда я откладывал книгу в сторону и гасил лампу.

О романтическом обаянии невежества.
В комментарии под номером 33 ко второй части речь идет о некоем Эрнсте Юсефсоне:
"Протокол допроса, который Эрнст Юсефсон записал автоматическим письмом на острове Бреа в начале своего заболевания шизофренией. В этом протоколе духи через посредство Сведенборга признаются в нарушении многих табу, касающихся инцеста и гомосексуализма, причем каждый из них пишет своим почерком. Бумаги протокола образуют настоящее досье, кипу сложенных пополам листов, каждый формата 18х11,5 см. На первой странице называется имя духа и как опознавательный знак дается его портрет в профиль, нарисованный семью росчерками пера."
В этом отрывке упоминаются два имени: Эрнст Юсефсон и Сведенборг. Багаж моих знаний (отнюдь не энциклопедических) содержит довольно обширные сведения об Эммануиле Сведенборге, однако имя Эрнста Юсефсона мне незнакомо. Необходимость теряться в догадках: является ли Эрнст Юсефсон химерой, одним из вымыслов автора, или все же историческим персонажем, отягощенным датами рождения и смерти, неоднократным упоминанием в текстах современников, наследниками etc - придает чтению особую прелесть. Забавно представить себе читателя еще менее компетентного, чем я: достаточно невежественного, чтобы не знать, кто такой Сведенборг, и в то же время, обладающего острым умом и живым воображением. Для него содержание комментария будет еще более многозначительным, ненадежным и лишенным "исторического смысла". Откровенно говоря, я ему завидую...

О точке зрения.
Комментарий под номером 58 к первой части повествует о надгробье Малевича: белый куб, на котором нарисован черный квадрат. Текст сопровождается фотографией надгробья, которую сделал ученик Малевича Суэтин.
"Суэтин сфотографировал надгробие, стоя прямо перед ним, так что оно выглядит как краеугольный камень супрематизма, "Черный квадрат", и хранит память о нем. И в то же время мы знаем, отойди Суэтин хотя бы на шаг в сторону, и мы увидели бы за углом более высокое измерение, геометрический рай".
Поскольку у меня (как, впрочем, у большинства моих современников) есть некоторый опыт фотосъемок, я прекрасно понимаю, что найти ракурс, в котором объемный куб покажется плоской картонкой (а именно так он выглядит на фотографии Суэтина), значительно труднее, чем сделать снимок, дающий представление об объеме куба, вводящий в "геометрический рай", о котором пишет Корнель. Точка зрения объектива фотокамеры Суэтина в точности повторяет общепринятую человеческую точку зрения на окружающий мир. Сколь же титанические усилия прикладываем мы, чтобы не сдвинуться с места, не сделать шаг в сторону, не обрести свой "геометрический рай", вообразить который не менее сложно, чем обитателю двухмерного мира вымечтать представление о кубе...

О путях и путешествиях.
"Итерология - термин, придуманный Мишелем Ботюром для науки, которую он отчасти в порядке шутки создал или хотя бы эскизно очертил. Итерология изучает связь путешествий и путешественников с письмом, чтением и литературными жанрами. Читать и писать, как и путешествовать, означает с помощью ручки, глаза или фантазии совершать своего рода бегство - бегство между словами, в другие времена, в другие места. Во время путешествия люди очень часто читают, а может быть, и пишут, и сама форма путешествия может окрасить текст, и наоборот".
Есть человеческие жизни, похожие на путешествие, и есть жизни, к путешествию никакого отношения не имеющие (есть ли нужда пояснять, что это сходство никак не связано с перемещениями в пространстве?). Расширив таким образом сферу интересов вымышленной науки итерологии, любопытно было бы разделить писателей на тех, кто подлежит изучению гипотетических ученых-итерологов и тех, кого они могут оставить в покое. В частности, я сразу же понял, что мое органическое неприятие Толстого, вероятно, связано с тем, что его жизнь "путешествием" никак не назовешь, она напоминает скорее затяжную оборону укрепленного феодального замка. Список писателей-"путешественников" каждый может попробовать составить самостоятельно; список читателей-"путешественников" не под силу составить никому, разве что гипотетическому ангелу, который записывает наши деяния в не менее гипотетическую книгу...

Размышления над нелинейным текстом вряд ли могут закончиться внятным финалом. Прожив наедине с романом Петера Корнеля почти две недели, я уже понимаю, что обречен то и дело дописывать, переделывать и завершать это эссе, вплавляя нерожденные абзацы в ежедневную телефонную болтовню с друзьями, внезапно переходя на невнятное пифическое бормотание в середине взвешенного, логически выверенного, линейного, как классическое уравнение из курса школьной математики, текста.

Возможно, именно так и должны прокладываться "Пути к раю". Которого, разумеется, не существует, равно как и текста, комментарии к которому составляют книгу Петера Корнеля.