В моей личной коллекции аргентинских чародеев прибавление: заканчиваю читать роман Эрнесто Сабато "О героях и могилах", вышедший в издательстве "Академический проект" в серии "Библиотека Латинской Америки". Сама серия (о, сладостная "сбыча мечт"!) заслуживает отдельного разговора, который тоже будет, но позже, когда в мои руки попадет еще несколько изданных в ней книг. А Эрнесто Сабато, который прежде был для меня просто "аргентинским прозаиком и эссеистом" (однострочный комментарий в конце очередного "избранного" Борхеса - все, что осталось в моей памяти), - теперь у меня есть фотографический портрет сморщенного старика на тыльной стороне обложки и 382 страницы его личных наваждений - вполне достаточно для близкого знакомства, правда?
"Существует род художественного творчества, через которое автор пытается избавиться от наваждения, ему самому не вполне понятного", - предупреждает читателя Эрнесто Сабато. И честно признается: "Хорошо это или плохо, но я способен писать лишь в таком роде". Это вступительное слово автора немного сродни знаменитому предупреждению Гессе "только для сумасшедших" - и правда, кто в здравом уме станет охотиться за чужими наваждениями?
Однако - "совершаем экскурсии с познавательной целью".
Те еще экскурсии...
Роман Эрнесто Сабато заполнен снами, сумасшедшими, сумасшедшими снами и снами сумасшедших. Из этого ненадежного материала аргентинский демиург создал мир недобрый, но чарующий, силу воздействия которого на читателя следовало бы измерять в тех же единицах, что и поражающую силу новейших видов ядерного оружия.
"Вся эта прадревняя земля сотрясалась от грохота грома, озарялась вспышками молний, омывалась кровавыми ливнями. Пока, наконец, зловещая радиоактивная луна не взорвалась, как фейерверк; осколки ее, подобно космическим искрам, прорезали тьму и зажгли леса; огромный пожар охватил все вокруг, и началось уничтожение, гибель всего. Слышались глухие вопли, кровавые клочья мяса трещали в огне и разлетались в воздухе. Земля разверзалась, трескалась или превращалась в трясины, в которых тонули и пожирали друг друга живьем люди и звери. Среди развалин бегали изувеченные живые существа. Оторванные кисти рук; катящиеся и скачущие как мяч, глазные яблоки; рыщущие на ощупь безглазые головы; ноги, бегающие отдельно от туловищ; кишки, сплетающиеся подобно лианам из плоти и нечистот; стонущие матки; жалкие человеческие зародыши, выброшенные и растаптываемые ордою чудовищ и заваленные мусором.
Вся Вселенная обрушилась на меня".
"Вся Вселенная обрушилась" и на меня, читателя. Правильнее будет сказать, что она продолжает рушиться, поскольку я не успел дочитать книгу до конца, а через два часа у меня поезд; следовательно, текст надо отправить в редакцию сейчас, а приканчивать последние пару десятков страниц я буду уже в дороге. Но это не имеет значения: позади остались тягостные часы, заполненные чтением восхитительного "Сообщения о слепых", а финал известен всякому, кто прочитал первую страницу:
"Данные первого осмотра показали, что бывший бельведер, служивший Алехандре спальней, был заперт на ключ изнутри самою Алехандрой. Затем <...> она застрелила своего отца четырьмя пулями из револьвера тридцать второго калибра. После чего разлила керосин и подожгла".
Поэтому роман "О героях и могилах" - это в первую очередь история самосожжения. (Слово "самосожжение" в данном случае следует понимать и буквально, и как метафору одновременно.)
О связи Эрнесто Сабато с Хайдеггером, Борхесом и Унамуно, его метафизике и архаичности блестяще написал Дмитрий Эссеринг в РЖ; не стану уродовать его замечательное эссе обильным цитированием, а ограничусь лишь настоятельной рекомендацией прочитать его непременно. Таким образом я снимаю с себя ответственность за не то что бы поверхностность, а полное отсутствие каких бы то ни было суждений о романе. Мои настоящие заметки - просто следствие душевного смятения; я сам не могу решить, являются ли они следствием желания посоветовать вам немедленно прочитать книгу Сабато, или попыткой предостеречь вас от встречи с ней.
Но даже это - не мне решать.
"Хотя я думаю, что мне не следовало бы с тобой встречаться, но мы встретимся, потому что ты мне нужен" - эта фраза Алехандры, обращенная к Мартину, кажется мне эхом авторского обращения к читателю. Его текст нашел меня, потому что я был ему зачем-то "нужен"; он найдет и вас, будьте покойны.
