Чужие здесь не ходят

22.02.99

Cегодня творятся странные вещи: - ликбез по искусству сновидения в журнале "Огонек" , скандал в онейрократических кругах + "Мертвая птица Юрка Корнеев" - не то эссе, не то исповедь - одним словом, нечто совершенно потрясающее.

Наши в городе!
В последнее время я всерьез пристрастился к поездкам в метро: единственный шанс почитать бумажную прессу: за утренним кофе приходится читать почту, за вечерним чаем - обеспечивать утренним чтением своих корреспондентов. Благодаря существованию этой подземной передвижной избы-читальни я и наткнулся на седьмой номер журнала "Огонек", в котором опубликована статья "Сны о чем-то большем" - своего рода рекламный проспект, доходчиво и убедительно разъясняющий читающим гражданам преимущества осознанного сновидения перед неосознанным. Некоторые аргументы показались мне истинными перлами:
"Если б пусть не вся жизнь, пусть хоть треть ее была бы наполнена счастьем, любой человек согласился бы: жизнь удалась. А именно треть своего пребывания на земле человек проводит во сне."
"Уже завтра человек сможет не просто помнить сны, как явь, но заказывать те ситуации, в каких ему хотелось бы оказаться. Заказывать любовь, славу, победы. И жизнь миллионов увечных, стариков, неизлечимо больных наполнится настоящим, ими пережитым счастьем."
"В конце концов вы достигнете того, что будете смотреть сны по заказу. Сны станут самым лучшим развлечением. Вы будете проживать как бы две жизни. Наяву вам не платят зарплату? Зато во сне вы проиграли в казино миллион долларов! Вам наскучила жена? Зато во "второй жизни" трахнули Шарон Стоун и Найоми Кэмпбелл одновременно..."
Блестяще! Ловушки расставлены, благоухающие ломти сыра разложены по мышеловкам. А теперь все желающие могут получить парочку дельных практических советов.
"Например, если по нескольку раз в день спрашивать себя: "Сплю ли я?", то постепенно вырабатывается рефлекс - и тот же вопрос приходит на ум уже во сне. Тут-то вы и понимаете, что спите.
Как ни странно, если у вас есть привычка к курению, она может облегчить вам "проникновение в сон" - нужно только пару дней не курить и всякий раз, когда тянет к сигарете, вопрошать: "сплю ли я?" Ночью вам обязательно захочется курить - и вопрос сработает.
Тот же самый вопрос можно задавать себе всякий раз, когда видишь наяву какой-нибудь предмет, часто встречающийся во сне: лестницу, автобус, унитаз... Можно взять в привычку дотрагиваться до косяка любой двери, через которую проходишь - все, что угодно, лишь бы рефлекс сработал во сне, а потом по привычке дотронувшись до притолоки, вы поймете, что спите. Кроме того, стоит научиться замечать во снах детали, которых не может быть наяву: полеты, "ватные ноги", нереальные пропорции предметов - тогда с осознанием проблем не будет. Упражнения займут у вас от полугода до года, но овчинка стоит выделки: дремофилы утверждают, что первое осознанное сновидение было самым ярким событием в их жизни!"
Ура, товарищи сновидящие! Революция, о которой так долго говорили сталкеры, свершилась. Наши в городе. Не знаю, что там с почтой, телеграфом и телефоном, но журнал "Огонек" эти самые "наши" уже захватили. Журнальчик-то, кстати, выходит тиражом 100.000 экземпляров, так что годик спустя тысячи желающих как следует трахнуть Найоми Кэмпбелл ринутся в дебри осознанного сновидения… Что ж, теперь будем читать "Огонек" и ждать инструкций по осознанному бодрствованию: проблема-то не менее актуальная! ;-)

P.S. Сновидения сновидениями, а история, оказывается, вышла чуть ли не скандальная: многочисленные сумбурные "отчеты" о сновидениях, обрамляющие авторский текст, взяты из "Библиотеки сновидений", расположенной на "Онейрократии" - Сновидческом Сервере Мирзы Бабаева. Все бы ничего, да вот только сослаться на "Онейрократию" огоньковские сновидцы почему-то не потрудились. Следственная группа под руководством Норвежского Лесного сегодня утром приступила к расследованию "дела о краже снов". Автор текста Патрикей Лисидзе был с пристрастием допрошен (будете смеяться - по телефон у) и клятвенно заверил нас, что линк на "Онейрократию" был честно пристегнут к тексту, но безжалостно вымаран в подвалах редакции "Огонька".
Позор похитителям сновидений! Мы им еще приснимся!


Мертвая птица Юрка Корнеев

Этот текст был прислан мне по электронной почте в ночь со среды на четверг. К этому моменту я уже успел как следует приколоться по поводу курсов "дремофилии" при журнале "Огонек" и твердо решил, что это надо "давать в номер" (что, как видите, и сделал). И тут приходит самое странное письмо, какое только можно себе представить. Коротенькая записка (цитирую дословно): "Макс, мне обязательно надо, чтобы хоть кто-то это прочитал, так лучше уж отправить вам, чем кому-то еще. Женя Корнеева." К письму был приэттечен файл, причем преобразоваться сей гад соизволил только с четвертой попытки (я к тому моменту уж было совсем решил плюнуть на это дело, тем более, что за последний месяц уже успел подвергнуться нескольким атаками активных графоманов, вследствие чего окончательно перестал верить в светлое будущее человечества). А прочитав содержимое, я оцепенел. Во-первых, потрясающе написано (по крайней мере, местами, особенно ближе к финалу). Ребята! Такая проза - не то что на мониторе не валяется, она и на бумаге-то выходит не каждый год! Во-вторых, моя случайная добыча органично продолжает тему сновидений, столь развеселившую меня своим появлением на страницах журнала "Огонек". Но в эссе (остановимся на этом определении, поскольку все остальные еще хуже) Жени Корнеевой она приобрела столь жесткое, прямолинейное, недвусмысленное и драматическое звучание, что я со своими ерническими комментариями могу пойти в задницу.
И в-третьих… Нет, лучше мне помолчать. Читайте. Просто читайте.

Человек, о котором я хочу рассказать, был поэтом, но не опубликовал ни единой строчки. Все к лучшему: стихи, которые он писал в старости - то по тоскливому пьяному делу, то по случаю семейного праздника из числа тех, что становятся прелюдией для очередного приступа пьяной тоски - были ужасны, а его редкие рифмованные письма - сентиментальны, невыразительны и безграмотны. Других текстов, насколько я знаю, Юрий Иванович не создавал. Зато он был автором сказочного сериала о похождениях веселых безобразников лягушат, которые вволю хулиганили дома и в школе. Сериал создавался им на протяжении нескольких лет, исключительно в жанре устного изложения. А я была его единственным слушателем - потому, что Юрий Иванович Корнеев был моим отцом, и сказки про лягушат я сама выжимала из него во время наших субботних вечерних прогулок, буквально клещами вытаскивала: он был не таким уж великим любителем сочинять сказки, бедняга.
Он умер в конце сентября этого года. Наверное, умер. Известие о его смерти стало для меня почти фрагментом бессвязного сна. Телефонный звонок раздался в середине дня, мне как раз только-только удалось заснуть после очередной бессонной ночи. И тут телефонный звонок из офиса, в котором я работала в прошлом году, незнакомый женский голос (секретарши там меняются чуть ли не раз в неделю) говорит: "Извините, у меня для вас плохая новость, нам позвонили ваши родственники, они не знают, как с вами связаться..." - ну и так далее, в том же духе. К тому моменту, когда она решилась наконец добраться до сути, я уже знала, что она мне сейчас скажет. Я даже не уверена, что продолжала ее слушать. Вполне возможно, я положила трубку прежде, чем эта незнакомая женщина успела сообщить мне, что умер Юрка Корнеев, человек, который был моим отцом. Я положила трубку и - да, так тоже бывает! - снова закрыла глаза. А проснувшись, я уже не могла вспомнить: был этот телефонный звонок фрагментом сна, или шершавым кусочком мозаики, из которой складывается реальность (которая - просто другой сон?) Я не стала перезванивать незнакомой женщине, которая разбудила меня несколько часов назад. Более того, я так и не решилась снять телефонную трубку и набрать восьмерку (тоскливый гудок), а потом - код далекого города, который я все еще немножко люблю и отчаянно, слепо, бессмысленно ненавижу. Я не стала звонить родственникам, которые пытались разыскать меня - во сне, или наяву? - чтобы сообщить мне о смерти старого, беззубого, но когда-то почти виртуозного трубача, бесталанного, но самодовольного поэта, моего отца, который (господи, как поздно это до меня дошло!) больше всего на свете любил летать во сне... Я не поехала на похороны, поскольку не умею воскрешать мертвых. Иногда моя практичность отвратительна. Но я хочу как можно дольше сохранять некоторую... нет, не надежду - неуверенность. Не получать никаких подтверждений, что он действительно умер. Телефонный звонок, незнакомый голос, бормочущий что-то невнятное сквозь толстый войлок моих беспокойных утренних сновидений - не доказательство. Во всяком случае, я не хочу окончательно увериться в его реальности. Это в моих силах: никто не заставит меня набрать роковое "восемь - тоскливыйгудок - кодгорода - номермоегобрата - илисынабрата - илитетивали - или - или - или", и уж тем более, садиться в холодный поезд и ехать в маленький город на краю света... Я не поеду в город, на одном из кладбищ которого меня ждет почти неопровержимое доказательство, что Юрки Корнеева больше нет в живых. Это все, что я могу сделать для человека, который так и не стал моим другом, хотя его морщинистое лицо печальной обезьяны всегда пугающе походило на мое собственное, да и тяжелый, под стать нашим подбородкам, характер у нас всегда был один на двоих...
Он был умеренно несчастен и невероятно удачлив. Смерть столько раз топталась на его пороге, но ему как-то удавалось ускользнуть. В годы гражданской войны его родители не успели удрать в Польшу и умерли от тифа в маленьком рабочем городке с идиотским, неблагозвучным названием Шостка, на севере Украины, в 1921 году. По крайней мере, его мама умерла именно от тифа, а отец - от ядовитой смеси тифозного жара и отчаянной тоски, пережив свою жену всего на неделю. У нас в роду, знаете ли, сумасшедших однолюбов гораздо больше, чем требуется. Юрке было три года, его брату - два. Их довольно неохотно - а что делать! - забрали к себе многочисленные, многодетные и вечно голодные родственники по матери. Зажиточная родня отца осталась в Польше - по тем временам, почти в другой Вселенной! Сережу, румяного улыбчивого крепыша, впрочем, довольно быстро усыновили какие-то бездетные люди. Через несколько лет удивительно благополучной по тем временам жизни, Сережа погиб, раздавленный бревном на заброшенной лесопилке, где так любят играть мальчишки. Тощий, угловатый и совершенно "нетоварный" с точки зрения возможных усыновителей Юрка выжил. Он кочевал из темной и тесной теткиной мазанки в не менее темную и тесную халупу своей крестной, оттуда - в детский дом, а когда детдомовцев стало нечем кормить и их просто распустили, чтобы детский дом не превратился в одну большую братскую могилку - снова к одной из теток. Он научился рыбачить и охотиться чуть ли не раньше, чем говорить. Он отравлял мое безоблачное сытое детство подробными отчетами о том, например, что мясо у ворон темное и жесткое, а вот у скворцов - помягче, хотя, в сущности, тоже дрянь... Страшно подумать, сколько ворон, галок, скворцов и дроздов (голубей к тому времени уже успели съесть) он подстрелил из рогатки и отнес своей тетке, которая приспособилась варить из них суп. Охотник. Везунчик. Настоящий мужчина.
Он пережил не только эпидемию тифа, которая унесла его родителей, и печально известный голод на Украине в начале тридцатых, но и черт знает сколько лет войны - отделался двумя легкими ранениями. Его любили девушки, а как же: музыкант, футболист, да еще и похож на модного в те годы актера Алейникова. Он зарабатывал на пропитание чуть ли не с того момента, когда научился ходить. Охота на пугливых птиц была удачным началом, а в возрасте двенадцати лет он после (а иногда и вместо) школы помогал продавцу в хлебной лавке, и его труд оплачивался самой дорогой валютой: обрезками хлебных буханок. В тридцатом-то году! Я же говорю - счастливчик...
Жизнь "счастливчика" оказалась длинной (в августе минувшего года папе исполнилось восемьдесят лет), унылой, безрадостной и бессмысленной, как почти любая человеческая жизнь на одной шестой части суши. Он выживал сам, помогал выжить многочисленным родственникам, потом - кормил жену, тещу, детей. Кормил, кормил, кормил. Иногда престарелых родственников приходилось хоронить, а на следующее утро после поминок бежать на работу, чтобы прокормить оставшихся. После выхода на пенсию он устроился в оркестр похоронного бюро, так что и хоронить и кормить стало сподручнее. Место на кладбище для себя он приобрел еще в семьдесят седьмом году и был весьма горд этим достижением. Его жизнь была долгой, бесконечной битвой за пищу. Лет за десять до смерти он остался почти без зубов, а играть на трубе с хреновым совковым протезом (о другом, ясное дело, мечтать не приходилось) оказалось совершенно невозможно. Он жил один в крошечной одиннадцатиметровой квартирке и по мере сил поддерживал некое подобие нежно любимого им абсолютного порядка, вечные дебаты по поводу которого порядком отравляли мою жизнь, пока мы не разъехались. Он быстро полюбил одиночество и наотрез отказывался съезжаться - сначала со своими престарелыми подругами, потом с семьей старшего сына (подозреваю, что его жена специализируется на убийствах пожилых родственников, во всяком случае, они раза четыре съезжались с какими-то полумертвыми старушками, так что теперь живут чуть ли не во дворце). Отказываться приходилось часто: предложения следовали одно за другим. Но за одиночество мой отец (узнаю родную кровь!) боролся еще более неукротимо и отчаянно, чем за пищу. Его пенсии сначала вполне хватало, потом перестало хватать, потом ситуация стала почти столь же катастрофической, как в дни его голодного сиротства. В последнее время папа жил на пятнадцать долларов в месяц - во всяком случае, именно столько он бы получил в банке, если бы решил обменять свою пенсию на конвертируемую валюту. Иногда он собирал окурки, не в силах дотянуть несколько дней до пенсии вовсе без курева. Но еда в его доме имелась всегда. Иначе и быть не могло: Юрка - хороший охотник. Я говорю это не насмехаясь, а отдавая должное его мужеству.
Его жизнь была бы страшнее и бессмысленнее его смерти, в которую я до сих пор до конца не верю, если бы не удивительный, кажется, врожденный дар летать во сне почти каждую ночь - не только в детстве, всегда. Когда мне наконец-то удалось поселиться отдельно от папы и квартирный вопрос перестал еще больше портить наш, один на двоих, непереносимый фамильный характер, между нами изредка возникало некое подобие той дружбы, которая могла бы прочно связать нас, если бы не проклятое кровное родство и сорок семь лет разницы в возрасте. И однажды за рюмкой купленного мною на предпоследние деньги коньяку, отец рассказал мне о своих полетах, смущенно признаваясь, что всегда боялся говорить на эту тему, потому что "ты же подумаешь, что папка, старый дурак, совсем с ума сошел". Но в тот вечер рухнула плотина молчания, и он говорил, говорил, говорил. Он рассказал мне, что существует много способов летать во сне: иногда бывает нужно разбежаться, нужно хорошенько потрудиться, напрягать мышцы плечевого пояса, иногда следует прыгнуть, а иногда - и это лучше всего, счастливый дар щедрой судьбы! - умение летать приходит к тебе само, совершенно внезапно, без каких-либо усилий с твоей стороны, даже без осознанного желания. Вдруг становишься легким, невесомым, и паришь между небом и землей (а иногда оказывается, что больше нет никакого неба и никакой земли). Его выцветшие зеленоватые глаза сияли как осколки янтаря в солнечную погоду. Изуродованные ревматизмом морщинистые руки легко порхали вокруг лица, помогая немощному языку. А я слушала его с немым восхищением, словно мне снова было пять лет, и пришло время субботней прогулки и новой истории про лягушат...
Я до сих пор благодарна ему за длинный, сбивчивый, грешащий многочисленными неуклюжими повторениями, рассказ. В тот вечер мой отец сделал для меня куда больше, чем один человек может сделать для другого. Он освободил меня от каких-либо обязательств, от подлого, рабского чувства вины, которое мне, по идее, полагалось бы испытывать при мысли о том, что я, скотина такая, живу какой-то своей жизнью вместо того, чтобы... Ну, я думаю, и так понятно, правда? Я вдруг поняла, что мое присутствие, или отсутствие в его жизни не имеет особого значения. В жизни Юрки Корнеева ничего не имело значения: ни я, ни его старшие дети, ни женщины, ни умирающие один за другим друзья, ни его ежедневная битва за пропитание, ни стремительно растущие цены, ни унизительные поиски окурков в темноте вдоль и поперек перекопанного двора, ни маленькая уродливая истеричная собачка, которую он привел в свое убогое жилище после одной из одиноких прогулок. Все это чушь: каждую ночь он закрывал глаза, терпеливо ждал несколько минут (он и тут оказался счастливчиком: бессонница его не терзала) и превращался в странную человекоподобную птицу, в легкое как ветер существо, которое не просто умеет летать, а видит в этом единственный смысл своей жизни. Он был абсолютно счастлив почти каждый день, примерно восемь часов в сутки - господи, кто из нас, более-менее сытых, более-менее устроенных, более-менее молодых, более-менее людей может сказать о себе то же самое?!
Эта странная птица умерла где-то далеко, почти на краю земли, в сентябре, когда тепло солнечных лучей перестает казаться назойливым, а морской ветер пахнет не солью, а мятой, и виноградные лозы гнутся под тяжестью переспелых ягод, которые одна за другой падают на выгоревшую за лето траву. Впрочем, я знаю, что мой отец никогда не обращал внимания на все эти поэтические подробности. В юности я думала, что он слишком туп, прозаичен и малообразован, к тому же почти всегда слегка "под шафе", а теперь я знаю: ему просто не было дела до декоративных украшений его тюрьмы, скучного, неустроенного мира, физические законы которого не позволяли его жилистым натруженным ногам оторваться от земли. За несколько дней до его смерти к моим ногам упала мертвая птица. Ворона, мясо которой, если верить утверждениям Юрки Корнеева, черное и жесткое, но вполне съедобное... Я могла бы догадаться, но скажу честно: не догадалась.

А несколько дней назад мне приснился сон, подробные воспоминания о котором наутро испугали меня своей противоречивой достоверностью. В этом сне я училась летать. Теперь я знаю, каким образом следует напрягать мышцы плечевого пояса, если... О господи! Тренировки продолжаются почти каждую ночь. Эти сны больше не пугают меня, впрочем, счастливой я себя тоже отнюдь не чувствую. Возможно, когда-нибудь я найду в себе достаточно силы и мужества принять эту - не мою, чужую! - странную и немного заманчивую, не сулящую никаких надежд судьбу. А пока... Я знаю одно: мертвая птица по имени Юрка Корнеев лежит на холодном песке пустынного пляжа, и неуклюжая судьба одного из ее глупых птенцов больше не имеет никакого значения...

[Тенета] [Арт-Лито] [Большая буква] [Зопеска-98] [Нетский  мир] [Овес] [Золотой котец] [Золотой графоман] [Десять лягушат]

[Чаво? Куды? Туды!] [Свежий фрайбургер] [Чертова дюжина Макса Фрая] [Черствые фрайбургеры] [Архив новостей] [Что почитать] [Чужие здесь не ходят] [Коллекция МАКСималиста] [Безумное чаепитие] [Баннеры] [Современное искусство в сети] [КурицынWeekly] [Яркевич по пятницам] [Dr.SYM] [Голос Ехо] [Mr.Lion]

Кириченко Наташа
Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1