Вячеслав КУРИЦЫН
АПОФЕОЗ ЧАСТИЦ
(к выставке "Бедное искусство")

Почему не хочется выбрасывать старые вещи?

Ежедневно в мире умирают миллиарды вещей. Каждый из жителей земли за день что-нибудь да выбросит. Мусор уходит на утилизацию, превращаясь в новые вещи, мусор гниет в пригородных лесах, удивляя длительностью периода полураспада, мусор улетает в космос, и в космосе уже есть целая орбита, по которой кружится с десяток тысяч земных обломков.

Может быть, осознание недюжинной силы и массы брошенных, сломанных, ненужных предметов заставляет русских гуманитариев - от художника Ильи Кабакова с его конфетными фантиками до философа Михаила Эпштейна с его проектом "лирического музея", где хранились бы обмылки и затупленные лезвия для бритья - обращаться к теме никчемных предметов и материалов. Рост потребления означает прежде всего увеличение количества потребленного, "умерших" вещей гораздо больше, чем "живых" Именно на этой новости цивилизации строил Ж.Бодрийяр свой трактат "Система вещей": если раньше на одно поколение вещей - роялей, бронзовых умывальников и комодов красного дерева - приходилось несколько поколений людей, то теперь человек за одну жизнь меняет несколько поколений мебели, машин и магнитофонов.

Вещи, вышедшие в тираж, создают свой Космос (уже не в астрономическом, а в "греческом" смысле), и его нужно заново обживать. Заново обживать то, что ты уже пережил и выбросил - постиндустриальный вариант идеи вечного возвращения.

Но не менее важен и тот факт, что мусор - воплощение конкретности касания и частности переживания. Конфету съел кто-то, на выброшенном комочке жвачки остались отпечатки определенных зубов, банка из-под колы напоила определенное горло. Потребление - интимнейшее дело. Со старыми вещами так трудно расставаться, потому что на них налипла наша - а не всеобщая - история. Они согреты нашим дыханием, деформированы нашими руками, укутаны в нашу память. Произведение искусства, сделанное из старых вещей, может оказаться неумелым, нелепым, но оно гарантированно трогательно - в нем есть душа в самом бытовом, "материальном" понимании этого слова.

Западная цивилизация - цивилизация без ремонта. Кофемолку никому не придет в голову чинить, потому что можно купить новую, поприкольнее, да и потому, кстати, что производитель не очень старался сделать ее на века: ему выгодно, чтобы покупатель через год пошел за следующей. Классик поп-арта строит пирамиду из предметов обихода, но если это бутылочки с соевым соусом, то не пустые, а полные, и если это банки томатного супа, то парадные, с витрины, и весь товар сертифицирован, а потому безлик, - зато его можно употреблять. Хтоническая же Россия гордится иным отношением с вещами: поскольку их часто не хватало, они становились членами семьи. Игорю Смирнову принадлежит наблюдение: в литературе соцреализма особенно подчеркивалось умение советского человека пользоваться сломанными предметами, побеждать на испорченных танках. Солженицын клял Америку за ее нелюбовь к ремонту. Автор анекдота смеется над новым русским за то, что он выбрасывает мерседес, в котором засорилась пепельница. И дело здесь не в оппозиции "богатые-бедные" (дескать, станем богатыми, тоже начнем разбрасываться мерседесами), а в том, что бедность учит важной вещи - плотно обживать ближайшие пространства.