Фото А. Ляшко (из серии "Камуфляж")
Вадим Флягин. Это первое интервью ... мда ... Инга должна быть первая.
С.С. Так, 33-ий вопрос к Флягину. Мы тебя именно всегда называем культовой фигурой.
В.Ф. Ха-ха-ха.
С.С. В чем ты видишь свою культовость?
В.Ф. Так нет, вы же так называете.
С.С. А как ты чувствуешь, что это за культовость?
Максим Райскин. Что она?
В.Ф. Не знаю.
С.С. Так, отлично.
В.Ф. Ха-ха-ха.
С.С. Так, вопрос 22. Ты обычно сидишь здесь и ждешь гостей. Так. Гости приходят и ты говоришь: а, Максим, а, Козин. Так?
В.Ф. Правильно.
С.С. Вот вы и пришли.
В.Ф. Вот вы!
С.С. Да. И что ты ждешь от них, кто к тебе приходит. И что это за ожидание и радость: вот они!
В.Ф. Нет, нет, вот они и пришли, другие какие-то люди, в то же время не другие.
С.С. Так, отлично, вопрос 25. Эти другие, они похожи на тебя или же они отличны от тебя.
В.Ф. Похожи как все. И естественно непохожи.
С.С. И сама радость от непохожести или от близости?
В.Ф. Естественно от непохожести. Но близость она уже подразумевается. Близость, она уже есть как бы. Да, в этом да.
С.С. Вот эта улыбка, которая у тебя была, что это все подразумевается. Сама что ли группа. Что это именно такое в таком жанровом контексте: это художники, и ты улыбаешься, что это еще одни художники приходят на слет.
В.Ф. Нет.
М.Р. Да, есть ли жанр, который ты предпочитаешь?
В.Ф. Нет, Сережа он так сформулировал очень сложный вопрос. Тут ряд вопросов ... Художник, он в широком смысле слова. Естественно, к людям, которые симпатичны. То есть не в узком смысле, художник, который там краску ... естественно не в этом, а в широком смысле.
С.С. И ты ценишь приходящих, как умеет что-то делать, тех, кто умеет сидеть за столом и разговаривать какие-то думы?
В.Ф. Хи-хи. Нет. Оно же в принципе нельзя отделить одно от другого. За столом ... и думы ... Нет, нельзя отделить. Оно одно, отделить нельзя.
С.С. Тебе кажется.
В.Ф. Не то чтобы кажется, дурацкое слово отделить как-то.
С.С. Ну вот, ты в смысле и разделяешь. Одно одно. Разделить нельзя.
В.Ф. Не то, чтобы кажется, оно одно. Разделить нельзя: сидеть за столом, думать думы, это все одно и то же. Разделять глупо. Я не понимаю. Сережа очень запутанно все в один вопрос свалил.
М.Р. Ты работаешь, по крайней мере, в двух жанрах, причем крайних. Один - это живопись, где ты достигаешь каких-то критических точек, а другой - это жанр перформанса. Как для тебя, в общем, разные жанры, разделяются? Каким образом они сходятся, не сходятся?
В.Ф. А, в этом смысле. В этом смысле, в общем-то, понятно, то есть, ну оно всегда так было. Не было, в общем-то, этих вот. На самом деле, Илья Ефимович Репин, он же не просто, он еще тот - он зимой спал: в гостиницу приезжает, то есть, открывает окно зимой, ложится спать, - перформансист еще тот. Не перформанс? Капусту ест одну, во-вторых.
С.С. Он хотел долго жить, чтобы делать искусство.
В.Ф. Понятно.
С.С. Главное для него - это, в общем-то, живописная стихия, и он об этом думал.
М.Р. Да, Вадик, а чего хочешь ты, когда ты ползаешь в октябре месяце по сырой земле?
В.Ф. Да, очень хорошо.
М.Р. Продления своей жизни? Когда ты ползаешь под дождем?
В.Ф. Ну да.
М.Р. А какой жизни и для чего ты хочешь продления?
В.Ф. Продления. А-а, я хочу продления, кстати. Правильно. Продления именно вот некой вот художественной жизни, так скажем, именно художественной, то есть это же нормально, захотелось человеку поползать - он ползает, это же так классно. А люди, они же все запрограммированы, то есть, им хочется, а они этого не делают.
М.Р. Существуют какие-то аналоги? Вот когда я видел перформанс, связанный с прогулкой по гравию на “Фантомной боли”, так там, действительно, был такой зал с гравием ...
В.Ф. Там был звук. Там, главное - был звук.
М.Р. была пыль, которая поднималась...
В.Ф. А, пыль, да, была пыль.
М.Р. и потом этот шаг мерный заключенных, руки за спиной, вот, и это постепенно превращается в танец Матисса (в “Танец” Матисса) бешеный совершенно.
В.Ф. Ну да, естественно, совершенно.
М.Р. А потом, когда в этом зале уже не осталось людей, если бы мы направили камеру сверху, то смогли бы увидеть эти следы на гравии...
В.Ф. Да, эти следы, которых там не было практически ... этих следов.
М.Р. Но тем не менее там оставались какие-то неявные следы, которые, если смотреть сверху, чем-то похожи на картины Поллока. Может быть, эта интерпретация апостериорная, но тем не менее, интерпретация тем и хороша, что она апостериорна, а не...
В.Ф. Да.
М.Р. ... до. Иначе действие читается однозначно и уже не имеет смысла. А вот здесь, в плане ползанья?
В.Ф. Гм, гм. Гм, гм.
М.Р. Но есть быть может какая-то культурная привязка? Помимо того, что когда человеку чего-то хочется, то он это делает. Ну помимо этого.
В.Ф. Ну да. Сложный ответ. Нет, я не думал. Нет, в этом смысле, ха-ха, нет, не тупик, почему? Здесь что, во-первых существует? Здесь существует географический момент. Кто, вообще, это вот сказал: Рожденный ползать, летать не может. Это сказал Максим Пешков, который родился в Нижнем Новгороде, в котором я родился, ну и вот есть такие...
С.С. Культурные связи...
В.Ф. Да, культурные связи, которые, в общем-то, дурацкие связи, да.
С.С. Онтологические связи.
М.Р. Не то, чтобы онтологические, а такие земляные связи.
В.Ф. Да! В том-то и дело, что. Да. Ну тут, я не думал, и напрасно, наверное, не думал, потому что действительно, мне кажется, что это покруче, чем там “человек-собака”. Кто такая “человек-собака”? Непонятно. Потому что человек ползает, собственно говоря, хождение, оно же - собственно, ползание. А летание, оно же чем кончается, летание? Оно понятно, чем кончается. Летать он не может так, а посредством керосина, это все печально кончается.
С.С. Он поэтому и ползает в начале и в конце своей деятельности.
В.Ф. Да, он все время ползает...
М.Р. А вот, Вадик -...
В.Ф. Нормальный человек, он все время ползает, да, я не думал об этом, это, наверное, минус большой. Он должен ползать.
С.С. А ты не думаешь, что это мимикрия под систему животных. И ящерицы ползают, которые охраняют горы, и известно, что их хвост отваливается и является символом сохраненных сокровищ. Или змея с мудростью своей, которая ползает на брюхе, эта мудрость, на которую замахивается рукой Флягин...
В.Ф. Да.
С.С. Он на животе и пытается исползать эту систему, что ли мудрости.
В.Ф. Да, кстати, да.
М.Р. Это с одной стороны, а с другой стороны эта аналогия с Максимом Пешковым, она действительно, что ли...
В.Ф. Это поверхностно.
М.Р. Я бы не сказал, что поверхностно. Мне кажется, что когда люди родились в одном месте - в Нижнем Новгороде, не важно, пусть это называется Америка или Европа, но общность территории обязывает... (общее оживление)
С.С. Обязывает.
В.Ф. Да, обязывает, потому что, да, ведь ты ползаешь конкретно где-то, а летаешь - это очень непонятное явление, летание.
М.Р. В этом смысле я хотел бы спросить: летание можно условно обозначить как такое космополитическое искусство, а, скажем, искусство, как привязку к определенному топосу,...
В.Ф. Да.
М.Р. ...можно заключить в рамки такого национального искусства. И в этом смысле можно спросить, что такое национальное искусство, для тебя оно существует, не существует. И ощущаешь ли ты себя национальным художником?
В.Ф. Да, национальное искусство существует. В Африке, в Австралии, может, где-то в Мексике. В центральной. В центральной Австралии, в центральной Африке. Если в Австралии, то в центральной Австралии, в Африке, естественно, в центральной Африке, и, наверное, в центральной, не наверное, а точно, в центральной Мексике ... ну там, где сахар выращивают ... там оно существует. А еще в Москве. В центральной. Так сложилось. Так сложилась ситуация... (смех) В центральной Африке существует национальное искусство и в Москве. А больше его нигде нет.
М.Р. А почему? Что ты имеешь в виду?
В.Ф. Нет, ну.
М.Р. Я могу понять Африку, Мексику, но не совсем понимаю...
В.Ф. Гм.
М.Р. ...в плане Москвы.
В.Ф. Нет, потому что Москва есть некий ... допустим...
М.Р. Там же родовые связи, очевидно, не действуют, там какие-то другие?
В.Ф. Да. Так нет, это и есть, то что там есть, это некие родовые связи новые ... они не новые, но в данном племени они именно так вот проявляются, в Москве, в данном племени.
С.С. Москва - это центр провинции, она думает о провинции в смысле как бы обеспечить ее идеями.
В.Ф. Я о том и говорю, что центральная Африка - тире - Москва: вот там они и существуют, а больше его нигде нет, потому что сейчас все уже так перемешалось, наверное, мне так кажется.
М.Р. То есть ты имеешь в виду скорее какую-то геополитическую привязку, чем родовую. Когда ты говоришь о Мексике или Африке...
В.Ф. Центральной Африке ... леса где ... голые ... где бегают люди определенные ...
М.Р....я вполне себе представляю ситуацию, и это то же самое, что говорил Сережа про ящерицу, так или иначе, природа - тот же род, это однокоренные слова.
В.Ф. Это с натяжкой, конечно с большой.
М.Р. А в плане Москвы? Здесь речь идет о чем? Речь видимо идет о какой-то традиции, да? О самоощущении художника как социального существа, и, как следствие, рисующего на заказ, на социальный заказ?
В.Ф. Да, так нет, шаман, он тоже в принципе в этом ключе разрабатывает: шаман там якут, он не просто так танцует ... громче? Нет, ну да, если так уж серьезно подходить к этому вопросу, то есть национальное искусство, оно везде есть, и непонятно, как к этому относится, то есть, ну, скорее всего, если серьезно отвечать, то, наверное, есть, наверное есть, как бы есть, наверное, если серьезно подходить, если очень серьезно.
М.Р. Я хочу сказать, так или иначе, ты же не зря заговорил о Пешкове, что даже ...
В.Ф. Это из этой серии (указывая на плакат a la Malevich или Petrov-Vodkin).
М.Р.... что даже, если ты сболтнул, то не просто так сболтнул.
В.Ф. Это из этой серии, да, из красной серии.
М.Р. Какие-то привязки существуют, привязки, о которых забывают, а на самом деле это ощущается как то, где родился. А где родился? И непонятно где. Существует уже масса родин, по меньшей мере две: Нижний Новгород и Горький.
С.С. Да, Горький, вот мы и вышли на культовую фигуру Флягина: почему он Флягин и почему он родился в Горьком. И почему Флягин любит все эти горькие виды искусства: отлученные от московской сладости жизни, от московских базаров. И у Флягина эта горечь всегда присутствует и в его работах и в его ползании. И он единственный из тупых, который транслирует эту горькую иронию, ни то линию, ни то горькое изобилие.
В.Ф. На самом деле вопрос отдельный. Если его воспринимать в ряду, это одно. Но он очень отдельный вопрос, мне кажется.
С.С. А ты когда-нибудь Флягин о Родине думаешь, задумываешься?
В.Ф. То есть о Родине?
С.С. Слово Родина у тебя присутствует в твоем кругозоре?
В.Ф. Родина - мать. В общем-то, Родина-мать.
С.С. И ты это слово, в общем-то, повторяешь раз в день.
В.Ф. Ну, то есть несколько раз в день, несколько раз в день (смех) ... как будто бы.
С.С. Кстати, об этой Родине. Ты доволен, что ли, что эта Родина тебя и родила?
В.Ф. Ну, естественно. Доволен. Она все-таки родила же.
С.С.(непонятно что говорит полминуты) знание, оно обеспечивает это рождение: что тебя Родина и не зря, что ли появила, ты ей ни то отплатишь, ни то заплатишь, ни то украсишь, ни то взорвешь. У тебя какие внутренние отношения?
В.Ф. С Родиной что ли?
С.С. Твоя задача, твоя миссия, что ты есть по отношению к этой Родине.
В.Ф. Мне очень сложно на эту тему говорить в том смысле, что... Ну, то есть, всем известно об этом фильме “Ностальгия”. И у нас были такие разговоры с Сергеем Шапкиным: он так ясно чувствовал все эти вещи, ну - русское, он сейчас в монастыре да, всем ясно. А я говорю: я этого не понимаю, не понимаю этого. Мне, чтобы испытать ностальгию, мне надо куда-то уехать. Я не знаю, что такое ностальгия, поэтому я не знаю, что такое Родина, потому что я на Родине. Мне надо куда-то уехать и там жить, и тогда я, может быть, и пойму, что такое Родина. Вот. То есть например уехать в (неразб.) и жить там, я не знаю, где угодно. Хоть на Украине. Я не жил там. Мне трудно. Потому что я нигде не жил.
М.Р. Вадик, ты заговорил о Шапкине...
В.Ф. Ну, да, потому что он как бы чувствовал, ему не надо было никуда уезжать, хотя он тоже нигде не был... (смех) ... он как бы чувствовал, что вот, он так себе говорил, что если я уеду, то я буду испытывать вот это, понимаешь? А я говорю: как я могу так думать, если ... (смех). А ему было это так понятно, а мне это непонятно. Все время мне казалось, что это какая-то рисовка. Ну как человек может говорить, если он не испытал реально?
М.Р. Уже понятно, что по Родине ты ностальгию не испытываешь.
В.Ф. А как я могу испытать, если я здесь нахожусь.
М.Р. Испытываешь ли ты ностальгию по тому времени, когда жил с Шапкиным?
В.Ф. А, это интересно.
М.Р. И как бы делал банки.
В.Ф. Да, это интересно.
М.Р. И в этом смысле, по чему ты испытываешь ностальгию, и что для тебя были эти банки?
В.Ф. Ну, нет. Ностальгию я конечно не испытываю. Сто процентов. Потому что, с одной стороны, ностальгии нет, банки ... ну ... в этом не есть конечно что-то ... ну, это были учебные работы ... и все. Такой момент ученичества: учишься же! Даже не думаешь, что ты учишься, а ты учишься, все равно же есть ученические работы.
М.Р. Почему, скажем, банки, а не жестяные коробочки?
В.Ф. А. В этом смысле. Ну они красивые такие, прозрачные, стеклянные. Это было забавно, конечно, было забавно. Такой мини-мини-мини такой, такие штучки, когда их делал и почти одновременно потом узнал, что существует такой мало почему-то известный здесь, хотя его много ... мне о нем много говорил Жуков Дима, что там в Штатах, там это человек наследил где только можно и где нельзя, то есть такой известный художник. По-видимому, он как бы, когда все эти дела были в Германии, а он же в Германии ...
(неразб. кто и что)
В.Ф. Нет, это Йозеф Корнель. Такой. Художник. Известен. Он очень известный художник Йозеф Корнель. А он, у него работы такого вот формата. Там в коробочках из-под гуталина. Я потом узнал. Но здесь он почему-то неизвестный. Но это какой-то такой опять-таки. Ну как они все были, они же все были сюрреалисты, дадаисты, все вот эти, там такая каша.
М.Р. Это искусство мелочей? Что это?
В.Ф. Я не знаю. Ну, он в таких коробочках, я не знаю, из-под монпансье или что. Он выкладывал, и там такие названия: отель такой-то..., отель такой-то... Оказывается, там этого много. Но почему-то мы этого не знаем.
С.С. Мне кажется, что эти флягиновские банки, которые он заполнял вещичками, которые из-под руки, что ли, ...
В.Ф. Поэтому я и считаю, что это учебные работы.
С.С. ... учебные работы, но здесь есть еще одна главная ассоциация, как с Горьким, так и с фамилией Флягин: Флягин, который закатывает во фляжки эти работы, и вот тебе вопрос: считаешь ли ты, что есть вещи подлинные и не подлинные, эти фляжки - это подлинное Флягиновское искусство, потому что оно свое по всем этим ассоциативным уровням? Или ты считаешь, что художник может творить и подлинное и не подлинное одновременно - и вообще это не является критерием для искусства?
В.Ф. Нет. Да. В этом смысле ты, конечно, прав. Конечно, это подлинное. Любой человек, который нормальный, он все время... Это подлинное. Другое дело, что есть какие-то вещи, которые. Здесь есть момент переживания, как ты это переживаешь. Можно ведь там, ну, вот тот же самый Дюшан, его писсуар, как его можно пережить - вот художник, он учится, молодой человек, он узнал, что есть Дюшан, он выставил писсуар, естественно, он это переживает, он должен понять , и здесь как раз возникает вопрос... (голос из кафе):
-Вадик.
-Да,
-Там пришел Олег.
-Хвостов. И тут возникает вопрос: как это можно пережить. Ведь можно просто тупо взять, на поверхности...
В.Ф. Допустим, я могу сказать: писать иконы пошло. Это естественно: писать иконы пошло. Это же ничто не сказать. Это ничто. Или картины. Здесь отношение одно и то же. Вот я и говорю, как художник может переживать... это очень интересно. Писсуар Дюшана. Человек учится, он молодой, он же может тупо взять еще один и принести... это же обезьяна. А именно, как пережить это?
С.С. Ты это у кого спрашиваешь? У тех, кто интервью создает или сам у себя?
В.Ф. Сам у себя.
М.Р. Риторический вопрос.
В.Ф. Да, риторический вопрос. И вот как бы я все время вспоминаю работу Ели о картинах Крымова. Качество. В чем качество? Конечно, писать иконы пошло, с одной стороны, а с другой, как к этому относиться.
С.С. Слушай, ты славишься в мире своими жесткими определениями: ты топишь на корню художественную мысль в том смысле, что сразу же ее определяешь: это было, ...
В.Ф. Да.
С.С. ... это мы знаем.
В.Ф. Да.
С.С. Это не так. Есть ли у тебя загадки, что ты не уверен точно, и отгадки, что это не так. И от чего зависит твое знание или сомнение?
В.Ф. Это очень сложно. Во-первых, это не так (неразб.), это раз, во-вторых, все это сложно, в общем. От человека все зависит.
С.С. Скажи три определения: в чем ты уверен точно.
В.Ф. Да-а.
С.С. Ну, смерть неизбежна, воробей - птица, искусство...
М.Р. М-м.
В.Ф. ... Польша - не заграница (смех), да-а.
М.Р. Или наоборот, поскольку ты известен в основном своими негативными ответами, то скажи, в чем ты не уверен.
В.Ф. Гм-гм ... Да-а ... Ну вы мастера, конечно, задавать вопросы...
М.Р. Ну хорошо, можно конкретизировать: в чем ты не уверен в современном искусстве?
В.Ф. А, так его нет современного искусства.
М.Р. Почему нет, есть Новая Академия, Митьки.
В.Ф. Это политика, не искусство. Это политика. Ты говоришь о политике. Есть политика Тимура, то есть художественная политика, есть политика Флоренских, это как политика Марата Гельмана есть, а искусства то нет. Где искусство?
С.С. А не умерло ли искусство?
В.Ф. Нет, оно, как бы, художник занимается политикой, а между делом ... он хи-хи. Между делом.
М.Р. Тимур говорит о том, что он делает сейчас и о тех выставках, которые он устраивает, как о возвращении к определенным ценностям, которые можно ...
В.Ф. Ну это лажа, полная лажа.
М.Р. ...зачислить в разряд “вечных”. Он в этом смысле играет роль иконописца, пишет иконы ...
В.Ф. Это все политика, художественная политика, это то же самое, что одевать ошейник, бегать и говорить, что я собака. Он же не собака. Так же и это: он говорит, что он - иконописец, он же не иконописец.
М.Р. То есть, иконы он не пишет?
В.Ф. Естественно. А хоть бы и писал.
С.С. С другой стороны, как и политик, художник тоже занимается символическим планом, пишет абстракцию и говорит, что это последний день творения. Вот, ты в этом смысле, к ангажированности словесной относишься негативно: художник и политика - две вещи несовместные?
В.Ф. Нет, почему, художественная политика - это традиция, это уже стало традицией, авангардистская традиция, традиция там Ларионова, все это в общем-то, все нормально, но новизны в этом нету. Они же подают это как новшество. Абсолютно нового ничего нет.
С.С. Мы от тебя слышим слово новость каждый день. Новость. Новость. А новое, а старое. Ты бы смог как-то определить эту новость, и как ты пытаешься эти новости, ну, что ли этим новостям сделать выставку.
В.Ф. Порошок, “Новость”, стиральный, сигареты прибалтийские “Новость” называются.
М.Р. Да, и Новые тупые тоже, там есть два слова: новые и тупые, что это такое? А в чем, как бы, новость тупых?
В.Ф. В чем новость? Гм. Ну, вы мастера, конечно. Проще было бы конкретно: раз, два то есть ... (звуки наливания из горлышка на дно стакана) Залудили.
С.С. На это вопрос я бы мог ответить. Максим, новые и тупые - это два прилагательных, новые и тупые - но что именно, там нет ни одного существительного, нет, как будто бы, существа дела: “новые тупые” - но кто именно? Например, “новые тупые - ножи”.
В.Ф. Мда-а.
С.С. Слово “ножи” - отсутствует.
В.Ф. Отсутствует. То есть, что “новые тупые”? Ха. Ха.
С.С. То есть все новое оно что ли тупое. Их нужно править, их нужно затачивать, слегка что ли облагораживать.
В.Ф. Да. Доводить.
С.С. Да, до-во-дить. И одна из версий названия - это два прилагательных неизвестно чего. И что доводить (кого доводить) - это вопрос.
В.Ф. Да. С другой стороны - да, это вопрос.
С.С. Да, и являясь как бы культовой фигурой, подходит ли это название для тебя?
В.Ф. Нет, ну, во-первых, оно соответствует, это раз, то есть потому что, собственно говоря, это прежде всего вопрос, это раз, это вопрос. Потому что если мы имеем “Митьки”, то это ответ: ответ. Это ответ. “Митьки” - это ответ. “Новая Академия” - ответ. Это не вопрос. Это ответ. Там уже все ясно. А здесь в том-то и дело, как ты говоришь, что гениально конечно, в этом смысле - что без прилагательных...
-Мы это не будем публиковать.
- Не будем. Хы-хы-хы-хы. Да. Почему?
М.Р. Нет.
В.Ф. Почему? То есть, почему?
М.Р. Это политика, но это политика вопроса?
В.Ф. Это политика, это, естественно, политика. Мы же в своем времени живем. Поэтому занимаемся художественной политикой. Но! Как бы, если там у них одна политика, сплошная, ничего больше нет, то мы еще пытаемся как-то, то есть. Если там одна политика и одни ответы, то у нас одни вопросы, так скажем. И, может быть, даже без ответов. Естественно. Потому что ответ - это уже конец. Потому что, если ты назвался груздем, то тебе уже больше ничего не остается, как полезать в кузов. А это уже конец. То есть, если он, гриб, уже в кузове - процесс закончен. Ну, дальше - сковородка, понятно, или там банка опять эта самая ... (общий смех).
С.С. Если начало философии - это не удивление, а именно (подбирает слово) - вопрошание: ты удивляешься и вопрошаешь: а что такое? Вот. Это само начало. А как ты думаешь о конце новых тупых? Чем закончат эти ребята?
М.Р. Хотя бы, чем ты закончишь?
С.С. Да.
В.Ф. Ну, мне кажется, конец, он будет чисто физический, потому что такого конца в принципе быть не может. Поэтому конец чисто физический. Ну, механический. Искусственный. Но мы же не будем до такого опускаться. Там. Там: “Новая Академия” или “Митьки”. Они обозначили себе все, они сами себе конец сказали, сами себя закончили, мы же не будем сами себя заканчивать.
М.Р. Вадик, у меня вопрос, его можно задать, видимо, только тебе: “Художественная воля”, вполне себе газетка, понятно...
В.Ф. Это игра, там еще виньетка такая.
М.Р. ...речь идет о чем: вечные ценности. С одной стороны, а с другой...
ГОЛОС ВОЛОДИ КОЗИНА: Здравствуйте, ребята!
С.С. (возбужденно) Запись, запись.
М.Р. ... православие, можно ли говорить, что Тимур стал православным? Ну и “Митьки”, которые всегда были православными, и в этом смысле...
В.Ф. Непонятно, то есть, то ли православные, то ли католики.
М.Р. ...в плане, я тебя спрашиваю, как художественного политика, хотя тебе велели туда не соваться... Я тебя спрашиваю как политика: это художественная конгрегация, то есть с какой целью ребята объединяются - или они сами этого не замечают, ведь речь явно идет об одном?
В.Ф. Нет. Нет. Во-первых, если это происходит, то это нужно понимать как положительный процесс, то есть, не негатив, это положительно, ну, нормально: адаптация к жизни. Это естественно, другого-то нет. Здесь проблема: а насколько это интересно? Мне, допустим, как художнику, то что происходит - нельзя же сказать, это - хорошо, это - плохо, тот же там Тимур. Речь-то не об этом. Насколько мне это интересно? Мне это не интересно, потому что понятно, поэтому ни есть ни хорошо, ни плохо, это просто нормально, нормально. Или я не правильно ответил?
М.Р. Я спрашивал тебя как политика.
В.Ф. Ну, это сложно, понимаешь, Максим, это сложно.
М.Р. Какой смысл имеет это схождение, ведь существовали две линии, а сейчас они практически слились ...
В.Ф. А это заигрывание, это чисто художнические штучки, страшно, и тут что-то просыпаться начинает, на грани, они сами даже не понимают, с чем они заигрывают, они чувствуют, что это именно страшно, вот тут-то... (неразб.) сейчас такие факты всплывают, что Марина Влади чуть ли не коммунисткой была, что ли, и прочее... и именно стр-аашно пройти по этой грани... (в сторону Козину) Игоря нет, у Тани день рождения... у Панина... Это заигрывание нормальное.
М.Р. Заигрывание с чем, опять-таки?
В.Ф. С тем, чего пока нет... Оно как облако.
М.Р. Если его нет, то это тогда не ответ.
В.Ф. Может быть, да.
М.Р. Но все-таки, что?
В.Ф. Гм. Гм.
С.С. Мне кажется, что здесь элемент какой-то идеальности.
В.Ф. Элемент расплывчатости. Здесь что мы имеем - это расплывчатость, но в этой расплывчатости существует... (непонятные шорохи, тиканье часов, конец пленки)
В.Ф. Сейчас ситуация как облако, такая ватная, вроде это есть, вроде этого нет, почему бы, как бы, да не стать тем, заиграть с этим, потому что конкретики нет, нет конкретных привязок.
С.С. Ты сейчас о ком или о чем говоришь?
В.Ф. Обо всем.
М.Р. И, в частности, о политике, которую предлагают “Новая Академия” и “Митьки”.
С.С. К “Новым тупым” это относится?
В.Ф. Это надо решить.
М.Р....Известно, что...
В.Ф. Потому что вы гоняете вопрос и я не успеваю отслеживать...
М.Р. Известно, кого из русских художников ни спроси, они скажут: я асоциален.
В.Ф. Ха. В этом смысле. Ха-ха. Я романтик.
М.Р.... а я космополит, и так далее.
В.Ф. Очень интересно.
М.Р. А как тебе это?
В.Ф. Ну, нет, дело в том, что художник всегда асоциален, он космополит, но он все время оказывается в конкретной ситуации, в конкретном месте, как любой человек, ведь ты же везде находишься конкретно: сейчас же... Понятно, что я гражданин мира, но как ни странно, ты не можешь распылиться, ты где-то сидишь, или там в Ленинграде, или в Москве, или в Тель-Авиве, где угодно: ты сидишь каждый раз в конкретном месте. Сказать - это бред, конечно, асоциален, это романтическая такая установка...
М.Р. Ты хочешь сказать...
В.Ф. Я хочу сказать, что художник не может быть асоциален, или социален, это полная чушь.
М.Р. То есть, здесь появляется социальность другого рода.
В.Ф. Да, она появляется, она не может не появиться.
М.Р. А в чем она выражается?
В.Ф. М-да.
М.Р. Только ли в том ли, что каждый раз сидишь в одном и том же месте, или что в этом месте уже сидели до тебя?
В.Ф. В смысле места, топоса?
М.Р. Да.
В.Ф. Естественно, и сидели и стояли, и ходили, и лежали, естественно до меня. И будут, естественно, будут.
С.С. А нет ли у тебя зависти?
В.Ф. Нет, зависти нет. Неправильно, когда считают, что кто-то может занимать не свое место. Этого в принципе быть не может, это абсурд. Сальери никогда не займет место Моцарта, сколько бы он там ни пытался. Но! Но, в этом смысле я с тобой прав. Свои сто картин, наверное нужно сделать.
М.Р. Есть группа “Новые тупые”, вернее даже не группа, а товарищество. Все разные, но по какому-то принципу объединяются ...
В.Ф. Ну, это очень сложно: здесь опять вопрос в вопросе, на вопросе и вопросом погоняет. Вопросы должны быть более... Недостаток этого интервью - непродуманность вопросов... Я думаю, может быть вы зря мне задаете вопросы, их очень много...
С.С. В такой ситуации нужно сразу же задавать существенный вопрос именно Флягину. Он - Флягин, у него фляжка на боку. Не мог бы он сказать, как он относится к алкоголикам и депрессантам. И как эта культура градуса связывается с культурой культур?
В.Ф. Нет, я ничего не думаю: это все индивидуально. Одному не надо совсем, другому ... (звуки алкоголя о стекло). Пока это в каких-то нормах, это нормально ... (продолжение звуков). Если ты это имеешь в виду.
С.С. Любая деятельность - это охмурение мира. И чтобы ты хотел сделать с миром, онегативить или, быть может, опозитивить его?
В.Ф. То что существует - это позитивно ... Но! Но! Но! Бывают такие штуки - интересные! Бывают такие Всплески! Я с этим сталкиваюсь. Понятно, что сексуальная революция - никакая не революция. Это детский сад. Но! Это здоровые какие-то вещи, потому что люди то зажаты, они зажаты. Девушке 15 лет, внешне она может быть как угодно расхристана, но чуть что - на ее месте видишь высохшую, сморщенную штучку-бабушку. А казалось бы: а-а-а- . А тут - чик - и все.
С.С. Да, в любом из действий, ты показываешь главное из качеств: что ты более свободен, чем все остальные, что ты дашь сто очков любой бабушке и девочке ...
В.Ф. Хы-хы-хы ... Но это так. Шутки шутками, но это так. Потому что идеология, она главенствует. Понты какие угодно могут быть. А чуть что ... никто никому не доверяет.
С.С. Ты замечательно сказал о революции: свобода и искусство. Есть ли здесь точки соприкосновения? И свободно ли твое искусство?
В.Ф. Вряд ли ... Вряд ли ... Это попытка. Это попытка. Я не могу сказать, что оно свободно. Это попытка свободы. Естественно попытка.
С.С. И ты бы пожелал художнику быть свободным?
В.Ф. Естественно.
home
