Обратная версия

Александр Скидан

Я бы рискнул все-таки назвать это скульптурой. В том смысле, что единственное число - по сути единственное, что еще способно придать цельность этому апофеозу частиц. Возможно, только видимость цельности, но о видимости - и о ее пределах - и идет речь. В отличии от множественного (“скульптуры”), каковое здесь очевидно не требует преломленного в слове доказательства.
Например. Я не представляю себе, как эти осколочные задымленные частицы, будучи с другой стороны своего рода сыпью, выступившей на теле нашего (бессознательного) представления о скульптуре, о том, какой она “должна быть”, собираются преломлять свет в помещении галереи, месте, которому по-прежнему надлежит вмещать искусство как ни в чем не бывало, как будто оно не затронуто той же дрожью, что сотрясает художника. Преломляют ли они свет вообще? Их стускленность словно бы говорит о том, что если и преломляют, то тот, который приближается к нам со скоростью тьмы.
В чем прелесть их ублюдочных форм? Сказать, что искусство в них умаляется - вплоть до ничтожествования, ничтожествования, какое влачат на умозрительных помойках ума целлофановые обертки, целый бомжатник целлофановых оберток из-под оприходованных сигаретных пачек у тебя на столе - значит ничего не сказать. Потому что искусство, ты скажешь умаляется уже энное количество лет, оно становится мальчик-с-пальчик, доходяга, проходящий, втянув спичечную головку в хливкие плечики, в пещеру Ласко, в верблюжье ушко, в царствие небесное вечных форм.
Иногда я сплю и вижу, как лежу культурным пластом: бок о бок с завшивленным стариком, который живет у меня на лестнице, промышляя картонными коробками, благо продуктовый магазин здесь же. В петлице того, что некогда называлось пальто, цветет харкотина, он денди, он знаком с мусорным ветром, его принимают в салоне вторсырья на вашей бывшей Гороховой в специально отведенные для этого дневные часы. Отгадай, зачем я это пишу?
Допустим. Или представим себе, что первовзрыв был, что атомная бомба и впрямь взорвалась в поэме Парменида, как утверждает один сумасшедший немец, большой поклонник античности, хотя я знаю, это с трудом умещается в голове. И тогда то, что мы в простоте душевной принимаем за то да сё, за цикл там чего-то такого, есть лишь настигающий нас период полураспада, ударная волна, которую мы принимаем на грудь. И - счастливы, потому что это, оказывается, почти не больно.

home

галерея Гельмана

письмо в редакцию