Особенности национальной спонтанности

Максим Райскин

"Среднерусская возвышенная тупость" в рамках фестиваля "Анатомия искусства Петербурга - 2", галерея "Арт Коллегия"

Существуют два вопроса, которые возникают сразу, если речь заходит о деятельности товарищества "Новые тупые". Первый, касающийся состава группы, является вопросом о том, кто в нее входит и исходя из какого принципа происходит включение или исключение участников. Второй заключается в том, является ли какая-нибудь конкретная акция, выставка и так далее аутентичным отражением того, что подразумевается под эстетикой или, точнее, стилистикой группы "Новые тупые". Последние, впрочем всегда избегали вопроса эстетики или ответственности за нее, ссылаясь на то, что только непредсказуемость может быть единственной отличительной характеристикой любого художественного события, будь то выставка или перформанс.

На этот раз "Новые тупые" в какой то мере отошли от провозглашенного ими же самими принципа спонтанности. Выставка в галерее "Арт Коллегия", разыгранная как спланированная четырехходовка, оказалась донельзя продуманной.

Ход первый: встреча и унижение

Зритель, заходящий в "Арт коллегию", прежде чем попасть в основное пространство галереи, должен пройти по длинному узкому коридору, соединяющему зал и лестницу. На этот раз одна из его стен от пола до потолка была завешана автопортретами Олега Хвостова. Выполненные на листах бумаги длиной чуть больше трех метров и шириной около метра, все портреты с небольшими отличиями изображали художника в полный рост в его домашнем облачении - синих кальсонах и темной футболке. Увидеть эти работы целиком во фронт не представлялось никакой возможности, слишком узок был коридор: попытавшись сделать это, вы неизбежно натолкнулись бы на противоположную стену. Взглянуть на них можно было только в перспективе, и тогда они вызвали какие-то отдаленные ассоциации с гробницами египетских фараонов. Единственное, что при этом снижало пафос зрителя, - нарочитая непритязательность в одежде, которая связывалась уже не с гробницами, а с атмосферой коммунальной квартиры, где живет еще куча разных дядек один другого сильнее, и все ростом под 3.30.

Ход второй: испорченное искусство и власть фона

С грехом пополам миновав коридор, вы попадали в основной зал практически пустынный, если не считать развешанных на стенах разных смешных рисунков Владимира Козина и большого круглого стола, покрытого белой скатертью, стоящего в центре. Но о столе чуть позже. Впрочем, повернувшись на 180( можно было заметить еще группу черных стульев, расположенных в одном из углов и псевдоготических картинок, развешенных над ними. На стульях лежало нечто камнеобразное зеленого цвета. Все это вместе оказалось ничем иным как инсталляцией Сергея Спирихина "Завтрак альпиниста".

Последний, вдохновленный идеей "плохого искусства" как испорченного искусства, с февраля месяца по март пестовал на своей кухне разного рода продукты, как то хлеб, сваренные яйца и овсяную кашу, пока они не позеленели и не приобрели всех внешних отличительных черт зеленой яшмы или малахита. После чего, упорный Спирихин, выкрасив посуду, в которой все это находилось, черной краской, переместился в Арт Коллегию, где разместил домашние заготовки на стульях, сопроводив их горными пейзажами, написанными в коричнево-желтых тонах, а по духу близкими гравюрам Деблина или Каспара Давида Фридриха.

Зрители, завороженные неземной красотой, первым делом, естественно, бросались в этот угол. Первое время, они правда не могли понять, что же это такое. Потом, поняв наконец, долго не могли поверить, что "все это настоящее", а не муляжи. Затем, поверив, долго удивлялись, а где же запах? - Какой уж тут запах, дорогой зритель, если все это простояло на коммунальной кухне полтора месяца, если это не плод больного воображения, а точно рассчитанный художественный прием. Впрочем, надо отдать должное хитрости автора: эти вопросы, равно как и ответы на них, вероятно подразумевались с самого начала.

Помимо вышеописанного, были еще разного рода картинки, и объекты, как, например, глыба льда (автор Игорь Панин) 1.5х1.5х0.5 метра, лежащая в мягком кресле, с надписью под ней "Растопим лед в своих сердцах". Все они, со склонностью к языковым играм, смотрелись куда более традиционно, если не сказать больше: "Тупые", желая предстать перед публикой во всей своей красе, переготовились, притащив несколько больше работ, чем нужно. Впрочем, я бы не сказал, что это портило экспозицию. Более или менее нейтральные работы либо прятались за колоннами, либо занимали пустые участки стен, по крайней мере взгляд не раздражали, но играли роль насыщенного, из-за своей вербальной нагруженности, смыслового фона.

Ход третий: особенности национальной спонтанности.

Однако, без спонтанности все таки не обошлось. Кульминационным моментом открытия выставки были два перформанса один другого неожиданней. Перформанс Игоря Панина "Русский/шведский стол", представляющий хлебосольство настоящего русского хозяина, накрывающего тот самый круглый стол на европейский манер (вилки слева, ножи справа), медленно варящего кипятильником борщ в антикварной, мейсенского фарфора супнице, а затем чинно, с салфеткой перекинутой через левую руку, выливающего его на накрахмаленную скатерть (тарелки Панин, естественно, не поставил), демонстрировал то ли ту утрату функциональности и причинно-следственных связей, которая свойственна всему тупому и средне-русскому, то ли перманентную русскую забывчивость в отношении мелочей, о которых следует помнить, если желаешь слыть "шведом" или хотя бы просто культурным человеком.

Ход четвертый: боди-арт и эпилог

Описать второй перформанс, с не менее русским названием "Ванька-встанька", пожалуй, труднее всего, поскольку он представлял собой повторение однообразных действий, продолжающихся в течение полутора часов. В этот промежуток времени, голый Вадим Флягин методично пытался улечься и обрести покой на пяти стульях, которые разъезжались под ним, в результате чего он падал и медленно покрывался ссадинами и синяками. К концу действия, изрядно измотавшего публику, на его, уже не белое, а красное тело, стали проецировать слайды с картинами. Видеопоказ сопровождался комментариями. - Мартирос Сарьян, "Гита становится взрослой", 1936-ой год, холст, масло. Щелчок зажигалкой, пленка от нагревания кое где плавится, в других местах покрывается темными пятнами, а тело Флягина напоминает уже скорее марсианский ландшафт - "Новые тупые", "Гита становится взрослой", 1999-ый год ... и так далее. Потом свет включили, но Флягин, может быть по инерции, продолжал еще какое то время падать.

Как можно видеть из четырех вышеприведенных описаний, пусть даже и весьма гетерогенных друг в отношении друга, на этой выставке "Тупые" вполне сознательно пытались создать некую "антропологию русской души", со свойственными последней боязнью и одновременным желанием унижения, тягой к просроченным, испорченным идеям, забывчивостью или утратой причинно-следственных связей, с насилием, с которым она всегда вписывается в тело. Тем не менее, прежняя аморфность, непроявленность их действий и полная ампутация цели, сопутствующая им, возможно, говорили бы об этой антропологии больше, чем заранее продуманные перформансы. На самом деле, если "Тупые" что-то и пытались реконструировать на этот раз, так это историю авангарда 90-х с его темами высокого и низкого, "плохого", вниманием к телу, попытками угодить зрителю и в то же время поиздеваться над ним, стремлением быть полемичным в отношении власти и желанием бороться сразу против всех. Если все обстоит именно так, то следует констатировать, что реальность "русского" для "Тупых" не столь несомненна, сколь реальность художественной практики.