Мода на деньги.

Максим Райскин

Около года назад в газете "Петровский курьер" была опубликована заметка "Митьки садятся в Мерседесы". "Петровский курьер" - бесплатная газета, издаваемая гигантским тиражом, разбрасывается по почтовым ящикам, так что практически каждый мог видеть эту заметку. Статья, написанная в духе обращения к народу, повествовала о том, что ушли времена бесшабашной митьковской юности, изменилась Россия - изменились митьки. Они уже не те что прежде, а именно, сменили ватники и тельняшки на "косухи" и больше похожи на респектабельных "новых русских", чем на романтических художников предперестроечной эпохи. Гвоздем статьи был Александр Флоренский, счастливый обладатель Мерседеса-600, чьей жизнерадостной фотографией вместе с братком Дмитрием Шагиным сопровождалась статья.

Понятно, что мой интерес к этой статье, был вызван не уникальностью художественного жеста: митьки, не первые, кто понял, что единственно крупная игра может идти только на территории масс-медиа. Любопытно другое, не столько желание митьков быть массовыми художниками, они и так были неплохо известны, сколько, в чем как раз и заключается основной посыл статьи, в респектабельности как "омассовлении элитарного". На практике такой посыл, совершенно очевидно, обладает определенными социально позитивными свойствами: ведь респектабельность - ничто иное как символическое выражение материальной и психологической стабильности, в тотальности которой совпадают стремления индивида и власти. Кальвинистская логика эпохи рынка гласит: справедливость торжествует, если власть обретает человеческое лицо, а достоинство индивида получает выражение в денежном эквиваленте.

Все, однако, не так позитивно, как это может показаться на первый взгляд. Поскольку события разворачиваются в России, где деньги - лишь условные единицы, и в художественной среде, в которой нет места нейтральному отношению к чужому успеху, происходящее может вызывать бурю эмоций. На этой стадии читатели, судя по всему, должны разделиться. Одна часть из них, может ощутить экстаз принадлежности к "своему кругу". Речь в этом случае в равной степени может идти как о других митьках, так и о владельцах Мерседесов 600 или о рядовых читателях газеты, не имеющих даже Запорожца, но склонных рассматривать прочитанное всерьез и обладающих врожденной склонностью к поискам социальной справедливости. Другие могут испытать чувство отторжения, в зависимости от темперамента читающего, плавно перерастающее в зависть, злобу или ненависть. К этой группе могут относиться читатели утратившие веру в эту самую справедливость, не столь безоглядно доверяющие прессе или представители художественных кругов, не пересекающихся с кругом митьков. Общей особенностью обеих групп является то, что и те и другие склонны расценивать свою индивидуальную причастность не как факт партикулярного порядка (есть множество социальных групп и та, к которой я принадлежу ничуть не лучше других), но скорее как единственно возможное отношение к происходящему. Впрочем, если не особо морализировать, и не солидаризоваться ни с теми, ни с другими, можно попробовать выработать свое, третье, отношение, к происходящему: а именно, попытаться понять причины такого животрепещущего интереса к тому, о чем говорится в этой статье, и проследить в какие реалии это выливается на практике.

Несмотря на вышеописанные страсти, любопытство, возбуждаемое этой статьей, генерируется вовсе не ее моральной проблематикой. В 1991 году Татьяна Москвина писала о фильме "Митьки в Европе": "Когда нам покажут митьков, волокущих из Европы огромные чемоданы, закадровый Шагин будет настаивать, что все это книги, и не просто книги, а Солженицына. И нам совестно становится о чем мы подумали." Сейчас же, дела обстоят с точностью до наоборот: можно утверждать, что это - как раз Солженицын, и чемоданы - Солженицын, и Мерседес - Солженицын. Действительно, последний давно уже никому не интересен, зато все остальное вызывает неподдельный экзистенциальный интерес. В этом смысле, рискну утверждать, что митьки являются неисчерпаемым источником смыслов, наполняющим текст о Мерседесе.

О чем говорят митьки? Понятно, что дорогой автомобиль сам по себе заслуживает внимания, но все же читать о нем, помимо того, что это гораздо менее интересно, означает нечто совершенно иное, чем читать о митьках, обладающих им. Во-первых, текст о Мерседесе как таковом, написанный в духе технической или рекламной заметки, функционировал бы иначе, чем статья о митьках. Он бы отсылал к непосредственной реальности объекта повествования. Во-вторых, этот текст скорее всего не предполагал бы под собой никакой подписи, либо эта подпись несла бы другое значение, отличное от подписи митьков. Автор у публикации о митьках есть, Оксана Мацкевич, но я больше чем уверен, что никто из массовых читателей не обратил внимание на этот факт.

В этой связи можно высказать два предположения. Первое, поскольку подпись все таки существует, можно предположить, что заметка носит характер скрытой рекламы (текст, обладающий всеми отличительными свойствами авторского, повествует о том, что автора заинтересовало, хотя подразумевает нечто другое), и как любой материал такого рода была оплачена кем ...? Сами знаете кем ... Вторая гипотеза заключается в том что, статья не имеет никакого отношения к реальной действительности, будь то физическое наличие упомянутого Мерседеса или золотая карточка в швейцарском банке, и была написана исключительно из любви к искусству. В этом смысле можно утверждать, что и Мерседес, и статья - ничто иное как художественное произведение. Я намерен предпочесть вторую гипотезу, ну а вы сами решайте, что вам больше нравится.

Тем не менее, рискну предположить, что читать о неизвестном художнике, купившем Мерседес, было бы гораздо интереснее, чем о митьках, купивших, скажем, жигули пятой модели: быть владельцем Мерседеса 600 сейчас гораздо престижнее чем художником, пусть даже широко известным в народных массах. В подтверждение этого тезиса могу сослаться на статью в одном из номеров газеты "Под ключ" (ежеквартальное приложение к глянцевой газете "Петербург на Невском"), где об Анатолии Белкине говорилось как о самом "богатом и дорогом" художнике города. Автор статьи при этом не склонен был задаваться вопросом, хороша ли живопись Белкина или насколько он известен как художник, а не как состоятельный человек. От себя могу сказать, что живопись его - так себе, а как художник он, конечно, известен (персональная выставка в Русском Музее, работы в коллекции отдела Новейших течений и т.д.), но все же его популярность в широких массах вряд ли может сравниться с популярностью митьков.

Здесь мы возвращаемся к тому о чем уже говорилось выше, к респектабельности как определенному функциональному принципу, согласно которому в нашей культуре ограничивают, выбирают и исключают, посредством которого препятствуют свободному обращению, свободному действию, разрушению, производству и распространению культурных смыслов. Мы привыкли относиться к деятелям культуры как к гениям, постоянным источникам ее инноваций, забыв о том, что сами они - ничто иное как ее идеологический продукт. Художественный критик или журналист пишет для читателя. Тому, в свою очередь, интересны не просто статьи о художниках, но статьи о модных художниках. А моду, как вы может быть знаете, создает, в зависимости от времени, общественный спрос на ценности, т.е. на идеологию. Так в эпоху гласности и перестройки была потребность в художниках андеграунда с незапятнанной репутацией, а сейчас существует спрос на респектабельных "новых русских" как гарантов социальной стабильности. В этом смысле, статья "Митьки садятся в Мерседесы", вне зависимости от того, кто является ее автором, говорит сама за себя. Полностью отвечая этому заказу, она есть ничто иное, как идеологическая фигура, с помощью которой можно определить, какого рода распространения культурных смыслов мы опасаемся.

Теперь, учитывая эти идеологические предпосылки, можно попробовать переформулировать классическую марксистскую формулу товар - деньги - товар в отношении искусства. Согласно логике рынка она должна бы выглядеть как искусство - деньги - престиж. Но поскольку речь идет об идеологическом отношении, в котором товар обладает ничуть не меньшим символическим потенциалом, чем деньги, а последние - ничто иное как условные единицы, то они могут с легкостью меняться местами. Таким образом, вышеназванная формула искусство - деньги - престиж может незаметно превратиться в деньги - искусство - престиж. Здесь есть над чем поработать критикам, ведь искусство в результате этой метаморфозы не только не утрачивает свою "эстетическую привлекательность" или романтическое обаяние гениальности, но еще и получает в довесок свойства идеального медиума, превращаясь из товара, как средства обмена, в газетную статью как средство сообщения.

И последнее, как известно сегодня одним из самых животрепещущих вопросов является не "что", не "как" и даже не "кем" это сделано и выставлено, но кто принял решение о конкретной программе и конкретном художнике и на какие деньги это сделано. Несколько месяцев назад, один из кураторов выставок на вопрос: "Откуда же Вы берете деньги на проекты и публикацию каталогов", - ничуть не удивившись, заметил: "Как ты думаешь, почему мы выбираем именно этих художников?!". Действительно, в Петербурге подобная постановка вопроса вряд ли кого-нибудь может удивить: только так, в условиях почти полного отсутствия финансирования, могут осуществляться художественные проекты. Так что у нас с вами все еще впереди: возможно, следующим шагом в этой цепи трансформаций станет формула деньги - престиж - искусство. Тогда придется писать об искусстве делать деньги. Хотя хочется надеется, что до этого еще далеко.