WHAT IS РУССКОЕ ИСКУССТВО?

Западная критика нечасто обращает взоры к современному искусству России; еще реже она пытается рассмотреть его в общемировом контексте. Но уж если такое случается - это прежде всего урок самой российской арт-сцене. Всякое импортное внимание демонстрирует одну важную вещь - какое русское искусство согласны замечать.

В этом плане весьма поучительна изданная Phaidon Press в 1995 году и переизданная в 1997 г. в Германии издательством Kindler книга английского историка искусства Эдварда Люси-Смита "Искусство сегодня" (Art Today / Kunst Heute). Это огромный том, поданный как энциклопедия по современному искусству. И, как и всякая энциклопедия, она представляет собою еще и наглядное пособие на тему "Ценностная ориентация энциклопедиста". Важно не то, что автор написал, а то, что он счел достойным внимания.

Первые две трети книги - хронологическая последовательность стилей: от поп-арта к абстрактному экспрессионизму, от абстрактного экспрессионизма - к концептуализму, от концептуализма - к лэнд-арту и боди-арту (это не расписывание голых девушек, а любое искусство, где инструментом и иногда темой выступает тело, самый яркий пример - кровавые перформансы Джины Пэйн), оттуда - к арте повера, от арте повера - к неоэкспрессионизму (Феттинг, Базелиц, сюда же Бэкон). Далее автор меняет деление хронологическое на географическое, то есть стиль на школу: новая британская пластика, новое искусство Нью-Йорка (Джеф Кунс, Шнабель, Таафе, Роберт Гобер). А потом начинается самое интересное.

Большие международные выставки, обремененные необходимостью широкого охвата, нередко приглашают художников из стран "третьего мира" - даже не столько за их творчество, сколько за сам факт национальной принадлежности: мол, и там есть искусство. К такой этнографической репрезентации редко относятся как к чему-то важному, но без нее нельзя: некорректно. Последняя треть "Искусства сегодня" - чистая этнография: "Латинская Америка", "Искусство перестройки", "Дальний Восток" (в основном Япония и Тайвань, но там же и Нам Джун Пайк), "Африканское и афрокарибское искусство" и, в той же этнографической размерности, "Феминистское, лесбийское и гомосексуальное искусство".

Конечно, нас интересует глава "Die Kunst der Perestroika" - единственное место, где упоминается Россия. Помещенная между Латинской Америкой и Востоком, глава занимает 32 страницы. Статья сосредоточена на взаимоотношениях искусства и власти в СССР: сталинские репрессии, появление нон-конформизма, упоминается перепалка Эрнста Неизвестного с Хрущевым (без указания обстоятельств) и горбачевская оттепель. Корни "искусства перестройки" локализуются исключительно в русском авангарде, повод для него - собственно перестройка, и подборка примеров соответствующая: одна вещь Комара и Меламида ("Рождение социалистического реализма"), две - Булатова (псевдоплакат "Перестройка" - автор книги не прочитывает в нем ни капли иронии - и "Прощай, Ленин"). Остальное напоминает выставку молодежной секции Союза Художников - купающиеся юноши Евсея Моисеенко, умеренно экспрессивные птички Льва Табенкина и совершенно неотразимый "1937 год" Дмитрия Шилинского - по-школьному тщательно прорисованная сцена ночного ареста. Арестуемый персонаж в кальсонах с лицом деревенского святого, застывшие от горя мать и жена, дрожащие дети, трое энкавэдэшников, чьих лиц не видно. Картина в траурно-черной раме, в нижнюю планку которой врезан подлинный ордер на арест, а по верхней планке надпись золотом: "Посвящаю без вины погибшим во время репрессий и беззакония". Стоит ли упоминать, что год написания картины - 1987 и что принадлежит она Третьяковской галерее? Еще раз подчеркиваю: речь идет не о художниках и качестве их живописи, а о том, какое русское искусство заметил взгляд западного искусствоведа.

В главе есть еще две инсталляции Копыстянских, кусок фотосерии Франциско Инфанте "Артефакты" и засунутый в самый конец главы Илья Кабаков. Они, впрочем, поданы как-то скомканно, словно не вписываются в уже сформированный мэйнстрим. Работы трактуются с постоянным креном в социальность (что в случае Кабакова вполне правомерно) и критику режима (что является галлюцинацией автора, перестроечная арт-среда в большинстве своем держала позу отстраненности от режима). Слово "соц-арт" один раз упоминается, слово "концептуализм" - нет. На старших концептуалистах "искусство перестройки" естественным образом заканчивается, вместе с самой перестройкой. Дальше - тишина.

В переводе это означает примерно вот что:

1. Русское искусство - само по себе стиль "русское искусство", его корни - более раннее русское искусство, оно воспринимается не как часть мирового процесса с его течениями, а как самодостаточное образование, короче - как фольклор. Следовательно:

2. Русское искусство воспринимается тогда, когда в нем прочитывается привязка к социальному контексту; вне его оно неконкурентоспособно. Подтверждением тому - "русский бум" на мировом арт-рынке конца 80-х и полный спад интереса ко всему русскому после окончательного распада СССР: русское искусство вышло из поля актуальности вместе с "русской темой" вообще. Следовательно:

3. Русское искусство определяется сменами политических вех, стили и направления внутри его не улавливаются. Следовательно:

4. В русском искусстве принято читать тему, а не форму.

По написании вышеизложенного у меня возник план завоевания Эдварда Люси-Смита и в его лице мирового художественного рынка. Господа художники! Упомянутый рынок согласен видеть русское искусство только как рупор российской социальности - так завалим же его этой социальностью! Тема, согласитесь, благодатная. Наше коллективное подсознание - да и сознание тоже - настолько богато и цветисто, уродливо и трогательно, что лучшего материала, кажется, и пожелать нельзя. Выплеснутое мощной волной (которая тем не менее должна быть приемлема с точки зрения художественного качества) в пространство репрезентации, наше символическое безобразие вполне способно стянуть на себя векторы внимания и обеспечить себе в этом внимании место. А потом с этого места мы возьмем и завоюем весь мир.

М А К С И М К А 1 9 9 9 № 4