Звуки "Ю"

В Петербурге в Белые ночи размножаются фестивали.
На фестиваль всего на свете - театра, визуальных искусств, музыки, паратеатральных форм, всяческого синтеза и синкретизма с интертекстуальностью и прочими буто - "КУКart-IV" (город Пушкин, быв. Царское село, платф. Детское Село, 30 мин. от Витебского вокзала, 15 мин. от Купчино) меня занесло случайно - в Питере с ночевкой не срослось. Впечатление от старта мощного и торжествующего как Полонез в "Борисе Годунове" питерского феста "Звезды белых ночей" (худрук - великий горец и роскошный дирижер Мариинского театра Валерий Гергиев) было таким сильным, что топтать берега Невского взад вперед не хотелось. А хотелось возлежать под деревом Бодхи (в данном случае - дубом) у Запасного дворца в Пушкине, невдалеке от проползающего мимо Л. Гутовского (Новый Художественный Ансамбль, Челябинск, жестко поданные эксперименты с пластичной электроникой, стильная и лаконичная фантасмагория звуков и слабый перформанс с почти-что интерактивной инвалидной коляской и долгим выползом в поля на пузе под "Jesus Blood" Гэвина Брайарса), от соскальзывающего по-тихому со стены дворца мастера "буто" Тадаши Эндо, под декоративное средневековье ансамбля "The Reneccanse Wings", под фантазийный фри-саксофон архангелогородца Владимира Резицкого (он выходит на пенсию и начинает "творческий цикл" - то есть много загорает, длинно говорит, мастито очаровывает и играет теперь соло) в ожидании проч. "запланированных неожиданностей". Это такая стратегия фестиваля. Посему на нем, понятное дело, то пусто то густо. То происходит то висит. То концертно-театральный зал сгорел, то Вл. Тарасов не приехал, то к ползучему Гутовскому присоединился кто-то нежный и случайный, то Резицкому подтанцевал Тадаши Эндо, то вдруг показалось, что Арк. Шилклопер (валторна, сольная программа, поклонницы) и Джон Вольф Бреннан
(сольный клавирабенд с воспоминаниями о Кейдже, Курехине и Вен. Ерофееве) - это одно лицо. Обаятельное, изобретательное, корректное и с европейским лоском.
В перемещениях между Запасным дворцом, Мариинским театром и питерской Филармонией (с заходами на Пушкинскую, 10, где был юбилей сквота, во дворе клубились, в "Фиш Фабрик" показывали кино, а в "Галерее Экспериментального звука-21" аукцыоновский Леонид Федоров делал шумовой индастриэл с группами "Зга" и "Ска") у меня лично и вышел синтез с синкретизмом.
Горец ворожил сильными жестами, большими формами. Руинный Малер у него был весь разьят на тяжкие кирпичи, отдельно от конструкции стоящие опоры, сиротливо вздыбленные пьедесталы, разведенные, навеки задранные мосты. А "Башня-руина" в Царскосельском парке при луне стояла вся в лесах и была жалобна.
В Мариинском показывали сплошь сказки. Даже в полной зыбучего психологизма "Пиковой даме" реж. А. Галибина (спектакль сразу занял место самой эстетской постановки Мариинки) бесконечные шторы, ширмы и легкие занавеси отсылали и к пучинам бессознательного, делая зрителя довольным вуайеристом, и к сказочным превращениям (впрочем, в меньшей степени).
Как главное событие подавалась премьера новой постановки "Семена Котко" Прокофьева. Это такой оперный извод "Неуловимых мстителей" -- про гражданскую войну на Украине. Советская опера. Волшебная музыка. Гугнивый сюжет. Мелодраматический, с идейными корреляциями. И режиссера Ю. Александрова заглючило. Стопятнадцать кудреватых образов на один квадратный кусок места-времени-действия дали сказочку с дурцой. Особенно меня тронули не куклусклановские шапки красноармейцев, не великанского размера шланги, вьющиеся сквозь массовку, не заключительный хор, поставленный в духе величаний председателя Мао и последних достижений Deutsche Oper, и не ветхая машинка с серпом, молотом и шестеренкой для пущей убедительности (это все было похоже на трогательно-красочную эксцентрику детского театра). А потрясающая масшабом неконтролируемого галлюциноза сцена повешения двух наших бандой ненаших, наряженных под сорок разбойников. Парочку поймали, опустили в дыру (по всему видать, мироздания), а вытащили оттуда на свет Божий огромных - во всю сцену - страшно болтающихся серых кукол в серых колпаках. Но почему-то трех. Интрига. Вопрос, оставшийся на редкость без ответа. Видимо - до кучи. Видимо - Бог троицу любит, и стоит только повесить двух красных, тут-то и являются Отец, Сын и Святой Дух.
В оперной части феста "Звезды белых ночей" мне еще понравились Дон Карлос (вполне традиционная постановка, все смотрится современной сказочкой в духе забористых кинофэнтези, этакий "Горец-3") и премьера вагнеровского "Лоэнгрина". Тут вся хитрость была в том, что иногда лучшая постановка - это отсутствие всякой постановки. Беспомощность режиссера К. Плужникова и декор Е. Лысика в духе старых совмультфильмов дали так красиво прозвучать стройному мифу и гордому Вагнеру, что мила казалась и Павловская в роли Эльзы, но игравшая скорее более понятную ей Снегурочку, нежели арийскую чудачку, и Гуголева в роли Ортруды, трубившая аки Божий глас, и мальчик-лебедь с растопыренными ручками, символизировавший, наверное, трогательную растерянность режиссера, и все мизансцены, то есть их отсутствие. Действующие лица и хоры все стояли насмерть к сцене задом к залу передом, тщательно озвучивая вдохновенное горение Гергиева. Он на глазах превращается в мифологическую фигуру и вагнеровский пафос красоты, величия и бесконечной легендарности ему к лицу.