из пятого номера Алина Витухновская "Мэр Москвы - абстракция" Юлиана Пучкова АЛИНА ВИТУХНОВСКАЯ. Женщина-поэт. Стипендиат Пушкинской премии Топфера (ФРГ). Автор 5-ти книг (последняя, «Роман с фенамином», только что вышла). В конце 1994 года была арестована за торговлю наркотиками. Ожидает нового суда под подпиской о невыезде. ОЛЬГА КУЧКИНА: «Я прочла гору ее стихов и могу свидетельствовать: гениальная одаренность и безумие». СЕРГЕЙ ГРИГОРЬЕВ: «Кому в Союзе писателей понадобилось делать из наркоманки «героя нашего времени»?» Из медицинского заключения: «Очень сексуальна, обладает сильной энергетикой. Мировоззрение на стадии грудного младенца: «я» и «не я». Ее девиз: «Уничтожение реальности». – Какие люди есть в твоей жизни? – Подростков люблю. Не дяденек, а людей лет до 25. Когда я была маленькая, уже тогда подсознательно стремилась избегать негативных эмоций и страшно полюбила зверей. Подростки для меня такая же альтернатива остальным людям. Я к ним отношусь очень хорошо, особенно если они умные, красивые, несколько депрессивные. – Обязательно депрессивные? – Ну не совсем, не в патологическом смысле, а, скажем так, недовольные своей жизнью, не приемлющие реальность. Но при этом функциональные, чтобы они еще делали дела. – Ты где-то сказала, что ненавидишь маленьких детей. – Что-то я не помню, чтобы я такое говорила. Это, наверное, из статьи маньяка Рютина... Хотя, честно говоря, я действительно не люблю маленьких детей. Я их ненавижу не самих по себе, а как символ человеческой патологии, патологии продолжения рода. Люди, те, кого Эрих Фромм называет биофилами, «любителями жизни», являют собой пример тотальной некрофилии. Потому что если бы не было людей, не было бы никакой смерти. – Ну понятно, жизнь – это дорога, ведущая к кладбищу. – Да, и пусть это звучит банально, но так оно и есть. – Тебе приписывают склонность к терроризму. – Я к терроризму совершенно равнодушна. Это внутренние разборки: революции, терроризм, войны между государствами. Тут же важны мотивы. Я ведь не испытываю никакого удовольствия от убийства людей, мне не нужно никаких сожженных деревень, городов. Но я и не гуманист. Если рассуждать логически, то именно при уничтожении реальности осуществляется настоящий гуманизм. Если остановить все жизненные процессы, уже не будет шанса, что родится тот самый ребенок, по поводу слезинки которого так долго рефлексирует шизофреническое человечество. Вот вы заводите ребенка и собираетесь его любить. Но вы же не знаете, что с ним будет. И пока существует шанс, что ему будет плохо, вы не имеете права говорить о гуманизме. Соединение гуманизма и патологии дает очень странный эффект. Меньше всего мне бы хотелось играть роль какой-то злодейки или антигероя, который занимается попранием общественных норм, кого-то эпатирует. Это не так. Я не плохая и не хорошая. Я адекватная. – В тюрьме ты писала: «Цель – эпатаж, средство – я». – Мне было смешно, потому что меня кто-то пытался напугать какой-то тюрьмой, нелепой, мифической, декоративной по сравнению с моими собственными ужасами. И мне показалось, что стыдно реагировать на ситуацию так, как от тебя ждут. Я помню, когда меня в милицию забирали, они мне каждые 10 минут говорили: «А ты знаешь, кто мы такие? Мы – Федеральная Служба Контрразведки». А я им: «Да? Ух ты, как прикольно, буду всем рассказывать». Меня как раз незадолго до этого познакомили с Бренером, Осмоловским, и все вокруг говорили: «Концептуальные акции, концептуальные акции...». И я подумала, что уж если делать эпатажное искусство, то из собственной жизни. Чтобы не просидеть в тюрьме, как банальный объект. Хотя понимала, что рискую. Я ведь по этой же причине и в тюрьму-то попала, разозлила их этим. Они меня пугали: «Вот мы тебя сейчас повезем в страшную Бутырскую тюрьму». А мне там так понравилось, такие все сидят несчастные. Бытие определяет сознание. Как будто самого сознания нет, и оно может только поглощать информацию извне и превращаться в то, что диктует ситуация. И эти ФСБшники стали приходить ко мне каждый день и спрашивать, что я знаю про наркотики и про всяких людей. Особенно их интересовали дети влиятельных лиц. То есть я-то им была совсем не нужна, полковник так на суде и сказал: «Алина – это этап». В общем, они меня спрашивают, а я сижу и молчу. И думаю: «Дураки они, что ли? По-моему, уже ясно, что я ничего не скажу». И не только потому, что это, там, непорядочно, а просто... Чтобы я, значит, испугалась и тут же все рассказала? Нет уж. В конце концов, они меня совсем утомили, мне стало скучно, и я решила с ними пошутить. Я ж не знала, что они не понимают шуток. Вспомнила, что писала по этому поводу статью. Ага, думаю, сейчас я вам расскажу. И они на полном серьезе схватили листочки, ручки, думают, сейчас будет чистосердечное признание. И записывают следующую фразу: «В 1943 году швейцарский химик Альберт Хофман, работая в своей лаборатории, изобрел ЛСД». Они так взбесились... Не придем к тебе больше, сказали. Обиделись. Ну вот, все тот же тюремный уклон у нас получается. – Давай уклонимся в другую сторону. Как ты задружилась с проектом «Неофициальная Москва»? – У меня есть проект с людьми из Минска, «Красные звезды». Мне очень хотелось, чтобы у них был концерт в Москве. Я позвонила в «Неофициальную Москву» и рассказала, что у меня происходит, про презентацию книги, сайта «Уничтожение реальности», про «Красные звезды». Мне сказали, что готовится городской праздник, что можно поучаствовать, и все как-то очень просто, спонтанно устроилось. – На политику ты как смотришь? – Пока реальность нельзя уничтожить, ее надо хотя бы поиметь. Поэтому, естественно, мне хотелось бы иметь власть. – Для чего бы ты ее использовала? – Ну, допустим для того, чтобы объяснить людям свою позицию, свою идеологию. Сейчас не существует власти в том смысле слова, в котором мне ее хотелось бы видеть. Сейчас это какие-то люди, у которых какие-то свои интересы, их можно бесконечно менять местами внутри сложившейся системы. Мне хотелось бы, чтобы власть была более реальной. Нынешняя власть виртуальна, власть, которая навязывается средствами массовой информации. А что там на самом деле – очень сомнительно. – Допустим. Но человек, который прочтет твои рассуждения, может воспринять это как некую абстракцию, потому что это сложно пощупать, примерить на себя. – Да это мэр Москвы – абстракция! Мир слишком материализовался, уверовал в какие-то частности, детали. Как будто мэр Москвы – это реально, а все остальное – бред. Ничего подобного. Просто мэр Москвы слишком навязчив. То, что окружает нас на каждом углу, мыло Safeguard, жвачка Wrigley или мэр Москвы – это не значит, что это существует, что это реально, каким хочет казаться. То, что действительно существует, не нуждается в рекламе, в такой, лезущей в глаза. – Ты не замечаешь противоречия? Уничтожение реальности – и твоя жизнь, проекты, книги, сайт... – Никакого противоречия. Если я не могу уничтожить реальность здесь и сейчас, это не значит, что я должна все бросить, нигде не появляться. Я двигаюсь в своем направлении. Не хочу выглядеть идеалисткой, которая думает, что вот, сделала сайт, 30 человек уверовали в меня, и это как-то приблизит уничтожение реальности. Просто это единственная вещь, которую я считаю правильной. Я не собираюсь отказываться от своего направления, становиться каким-то мутантом, продуктом этого общества.