Владимир АНТОКОЛЬСКИЙ
(Вильнюс)

Прежнее "современное искусство" закончилось, утверждают Мизин и Шабуров, и вопрошают, - каким же будет новое искусство? Именно в этом пафос их проекта, а не в проблеме плагиата, как может показаться, Они усматривают действительную проблему в том, что народ не принял современное искусство, ибо оно изолировано от него и ему непонятно – это не раз отмечается авторами проекта. Их добросовестный анализ вскрывает причины такого положения. На наш взгляд, следует развить и дополнить заданную Мизиным и Шабуровым тему, но для этого необходимо расширить рамки анализа, распространив его на более широкий контекст.

Тот же вопрос – почему широкие массы не понимают современное искусство и не принимают его? – рассматривал ещё Ортега-и-Гассет. Причину этого он обнаруживает в дегуманизации искусства (свою работу он так и назвал), то есть обесчеловечивании искусства. Ортега подчёркивает последовательную ненависть, с которой модернизм удаляет из искусства человека и его мир. Но он видит в этом и положительное зерно, считая это модернистской реакцией на человеческое, которое стало "слишком человеческим" (Ницше).

Постмодернизм или современное искусство – дело не в названиях, а в сути – действует в мире уже давно избавленном от человека и занимается ликвидацией остатков человеческих смыслов. Если обобщить, то всё это вместе основано на логике отрицания человека и мира вообще. Поэтому нет ничего удивительного в том, что простой человек не принимает современное искусство – он не находит в нём никакого человеческого содержания, ничего близкого для себя и своей жизни, скорее наоборот, - поэтому он и испытывает чувство беспокойства и отторжения, как при встрече с чем-то непонятным и враждебным.

Если, отталкиваясь от Ортеги, попытаться, хотя бы в общих чертах разобраться в этом непростом деле, то возможно мы и не найдём ответа на вопрос о новом искусстве, но может быть хотя бы определим, в какую сторону следует двигаться.

Но прежде нам следует более точно определить разницу между традиционным и современным искусством, а для этого рассмотреть тему, которой Ортега не касается.

Одним из показателей кризиса современного искусства является использование им традиционных форм и средств. Это уже как бы шаг назад. Только содержание и цель при этом всё же не становятся традиционными, но остаются прежними, постмодернистскими. Разница подходов традиционного и современного искусства к проблеме формы и содержания может быть определена при помощи понятий субстанции и акциденции, то есть сущности и случайности соответственно. Понятия эти были выработаны ещё в античной философии, и взгляд на их содержание с течением времени менялся. Говоря просто, субстанциальность - это то, что делает эту вещь, именно вот этой вещью. Это её основа, без которой эта вещь перестаёт таковою быть, но становится чем-то иным. Акциденция – это несущественное в вещи, какие-либо изменения в нём или полное его изъятие, не повлияют на вещь существенно, она всё равно останется той самой вещью.

То есть это то, что можно изъять без вреда для вещи, в отличие от субстанции.

Традиционная картина – субстанциальна. В ней всё связано, всё закономерно. Её форма и содержание имеют общую основу, то есть сущность или субстанцию. То же самое относится к изображаемому объекту и контексту картины, Поэтому традиционная картина представляет собой единство, это законченный мир – целостный, органичный и осмысленный. Свою задачу художник видит в том, чтобы выявить субстанциальное, смысл, и подчинить ему все акциденции – случайности.

А как же поступает современное искусство? Его игры с контекстами хорошо известны – это его основной приём. Объект вырывается из органичного и закономерного контекста и вставляется в контекст неорганичный и случайный. По идее, результатом такой манипуляции должно быть появление нового смысла. Однако, при более внимательном рассмотрении этот смысл оказывается слишком похожим на какую-то софистическую фигуру. Ибо вещь, лишённая органичного контекста, теряет и свою субстанциальность. После этого с ней можно делать всё, что угодно: вставлять в любые контексты, приписывать любые смыслы и давать любые имена. Всё это будет одинаково случайно. Поэтому, в противоположность субстанциализации, постмодерн использует принцип акциденциализации, то есть ставит во главу угла случайное. Становится проблематичным сам факт существования вещи. Ибо если вещь может быть всем, то сама по себе, она – ничто. Мы оказываемся в царстве каких-то призраков.

Нельсон Гудмен в статье "Когда есть искусство?" иллюстрирует приём акцидециализации следующим примером, Камень у дороги – не искусство, но тот же камень в выставочном зале уже искусство. Однако, возвращённый на прежнее место, он вновь перестаёт быть искусством. Что же тогда искусство и когда оно, вообще, бывает?

А теперь попробуйте проделать подобный номер с классической вещью, скажем, с какой-нибудь картиной Леонардо.

В этом приёме смысл модерна и постмодерна. Разница в том, что модерн применяет его более к форме, а постмодерн уже прикладывает его к сути. Концептуализм распространяет акциденциализацию на идеи, а акционизм – на смысл поведения и всех внешних действий, то есть пытается внедрить этот приём в жизнь. Современное искусство основано на акциденции.

Разрыв между формой и содержанием – это его принцип.

Сведение к случайному делает одинаково призрачными как вещи, так и смыслы, что вряд ли может быть пригодным в качестве основы нового искусства. После обращения к традиционным формам, необходимо совершить следующий шаг и сделать искусство субстанциальным. Поскольку субстанция это именно то, что обеспечит единство формы и содержания.

Теперь следует рассмотреть проблему собственно содержания искусства. Для этого надо совершить краткий исторический обзор эволюции этого содержания, а также вернуться к вопросу дегуманизации искусства, поднятому Ортегой. Это необходимо нам для нашей стратегической цели – определить, куда же нам двигаться.

Известно, что Ренессанс был началом как раз гуманизации искусства и всей культуры, её очеловечивания. В центр мира был поставлен индивидуальный человек, наделённый атрибутами божественного – всё исходило от него и возвращалось к нему. Одновременно это было и началом атеизации – вытеснения божественного из жизни человека. Атеизация была условием гуманизации - это две стороны одного процесса. В эпоху Просвещения этот процесс достигает пика: человек верит только в собственный разум и полон решимости устроить жизнь по его законам. Однако позже его решимость теряется - наступает романтическая реакция.

ХIХ век полностью атеистичен. Однако, предоставленный себе, человек мельчает, человеческое становится "слишком человеческим" (Ницше). ХХ век – век дегуманизации искусства, то есть отрицания в нём человека, (Ортега). Ренессансный человек ощущал себя центром мира, почти равным божеству. Но уже в ХХ веке человек находил себя заброшенным в противостоящий ему внешний мир, бесконечный и враждебный, который он не мог ни понять, ни изменить (экзистенциализм). У него оставалось только его "я". Наконец в постмодернизме и это маленькое "я" распадается на части, как и противостоящий ему мир.

Можно сказать, что модернизм завершает процесс дегуманизации, он разрушает человека и мир и на их месте возникает хаос. На огромных полотнах в стиле экспрессивного абстракционизма мы видим освобождённую от всего живопись - бесконечный хаос пятен цвета. Потом исчезают и пятна. Остаются только совершенно чистые холсты. Завершение модернизма – это конец формы.

Постмодернизм (современное искусство) уже интересует не столько форма, сколько содержание, смыслы, с которыми он начинает делать то же самое, что модернизм делал с формой. Используя и традиционную форму, он сосредотачивается на манипуляциях с её смыслом. Он действует уже в самом хаосе, где всё фрагментарно и неустойчиво, где нет ничего целостного, органичного, субстанциального.

Тут надо оговориться. Когда речь заходит о разрушении и хаосе, то имеется в виду не реальная жизнь, а её смысловая сфера. Поскольку искусство всегда имеет дело со смыслами жизни, а не с ней, как таковой. Правда, справедливости ради, надо сказать, что постмодернизм предпринимает попытки вторгнуться в непосредственную жизнь.

Имея перед глазами эту историческую ретроспективу, мы можем сделать некоторые выводы и поразмыслить над тем, какой может быть перспектива будущего.

Для того, чтобы искусство стало понятным и нужным людям, в него должны быть возвращены хотя бы человеческий смысл, то есть оно должно гуманизироваться, очеловечиться. Однако, ренессансная гуманизация, сопровождавшаяся атеизацией, в конце концов, привела к своей противоположности – к самоотрицанию человека.

Божественное и человеческое нераздельны: упразднение первого приводит к деградации, разрушению и исчезновению второго. Божественное является необходимым условием существования человеческого, поэтому характер отношений с ним имеет решающее значение, Новая гуманизация должна не только сопровождаться теизацией, но и происходить, главным образом, через теизацию. Божественное должно стать условием утверждения человеческого.

Прошу не спешить причислять меня к ретроградам и религиозным мракобесам.

Я не говорю об обязательном вхождении в церковь или о необходимости стать последователем православия, ислама или ещё какой-либо религии, не призываю начать писать иконы. Это личное дело каждого. Я вообще не говорю о религии, тем более, как о чём-то организованном. Речь идёт о божественном, как таковом, об опыте божественного. Лишённому такого опыта, современному сознанию, следует стать открытым для него. Это глубоко личный опыт, не предполагающий посредничества каких-то внешних организаций. Здесь происходит та же история, что и с современным искусством. Прежняя атеистическая основа культуры исчерпала себя. Маятник пошёл в другую сторону. Возможно, что это общий кризис культуры. Во всяком случае, стихийная теизация уже сейчас идёт полным ходом в самых разных формах и на разных уровнях. С этим сталкивается всё большее число людей. Проблема божественного становится всё более актуальной. Идёт количественный рост, который приведёт к возникновению нового качества, когда придёт время. Возможно, что этот процесс приведёт к некоему синтезу религий. Это отдельная тема.

Итак, теизация, гуманизация и субстанциализация. Вот три необходимых характеристики нового искусства Три его стороны, представляющие собой триединый процесс.

Теизация без гуманизации приводит к полному поглощению человеческого божественным, как мы это можем видеть на византийских иконах. Гуманизация без теизации приводит человека к самоотрицанию, чему примером – современное искусство.

Несубстанциальность (акциденциальность) – делает всё случайным и эфемерным.

Исходя из сказанного, можно утверждать, что искусство должно стать традиционным по форме и теистически-гуманистическим по содержанию, то есть божественное и человеческое должны обрести в нём равновесие и гармонию. Оно также должно стать и субстанциальным, что обеспечит единство его формы и содержания.

И последнее. Это необходимость изменения отношения к искусству. Если современное искусство – это игра, то есть что-то несерьёзное, насмешка над человеком, над миром и над собой, то сомнительно чтобы такой взгляд способствовал возникновению нового качества искусства. Скорее всего, он исчезнет вместе с уходом постмодерна. Искусство – это серьёзная вещь. И, хотя оно само по себе и не способно спасти мир, что доказал ХIХ век, который, отвергнув веру, попытался заменить её искусством, - но оно может способствовать этому спасению путём субстанциального воплощения божественных и человеческих смыслов.