Борис Акунин

ДАРЫ ЛИМУЗИНЫ
Рождественская сказка

Один олигарх спал и видел сон. Разумеется, неприятный, потому что жизнь у олигархов тяжелая и хорошие им сны никогда не снятся. Но этот сон был уж совсем из ряда вон, так что и пересказывать не хочется. Не хочется, но придется - иначе непонятно будет, как началась эта история, которой, между прочим, было суждено изменить судьбы России.
Олигарху снилось, что он идет по тоненькой жердочке и вот-вот упадет вниз, в яму. А в яме кишмя кишат жабы, гадюки и крокодилы, причем последние разевают свои багровые пасти и облизываются длинными, липкими языками.
От этих самых противоестественных языков олигарху стало так противно, что спать дальше сделалось совершенно невозможно. Он по-детски всхлипнул, открыл глаза и вдруг увидел, что спальня наполнена переливчатым волшебным сиянием, а откуда-то доносится тихий и мелодичный, будто бы хрустальный звон. Олигарх был человеком материалистического мирововосприятия и поэтому сразу же нашел явлению рациональное объяснение. Это светится елка, сказал он себе. Потому что скоро Рождество. А звон оттого, что дует сквозняк и золотые шары постукают один о другой.
Тут надобно пояснить, что детство у олигарха было безрадостное и бедное, почти совсем лишенное праздников, и оттого, став богатым и всемогущим, он принялся наверстывать недополученное. К примеру, уже с начала декабря в каждой из ста тридцати восьми комнат его дома стояло по елке, и под каждую елку для хозяина с вечера клали подарки - часы "роллекс", купчие на швейцарские шато и видеопленки с компроматом на политических недоброжелателей. Утром олигарх разворачивал скрипучую фольгу, смотрел на подарки и радовался. Конечно, и грустил тоже, по поводу безвозвратного детства, но утешал себя соображением, что лучше поздно, чем никогда.
Полежал он на своей пуховой перине, вспоминая противный сон, и вдруг слышит - кто-то его зовет: "Боря, Боренька". Олигарх очень удивился, потому что последние десять лет его все называли только по имени-отчеству, даже жена и дети, иностранцы же звали "мистер", "сеньор" или "мосье" и прибавляли фамилию (только японцы называли сначала фамилию и потом прибавляли "сан").
Повернул олигарх голову и видит, что светится никакая не елка (на ночь лампочки-то выключили, он совсем про это забыл), а полупрозрачная дама в бриллиантовой короне и с сияющей палочкой в руке, да и звенят не стеклянные шары - маленькие хрустальные колокольчики на радужном платье.
Сначала олигарх подумал, что подчиненные решили сделать ему не вполне скромный подарок, но, заметив, что прекрасная незнакомка просвечивает насквозь, догадался: это фея.
"М-м-м, здравствуйте. Вы мне снитесь?" - спросил он и на всякий случай незаметно запустил руку под подушку, где находилась кнопка вызова охраны.
"Нет, Боря, я тебе не снюсь, - строго, но в то же время ласково (бывают такие чудеса) сказала волшебница. - Я добрая фея Лимузина, и я явилась сюда, чтобы сделать себе подарок". "То есть как "себе"? - удивился Борис Абрамович (будем уж называть олигарха по имени-отчеству, а то как-то не по-людски получается). - Но, собственно, насколько я помню из детской литературы, феи м-м-м обычно делают подарки м-м-м не себе, а тем, к кому приходят". "Это правда, - согласилась Лимузина, - но сегодня день моего ангела, и я решила себя побаловать".
На душе у олигарха стало неспокойно - он вовсе не был уверен, что подарок, который задумала сделать себе фея, сулит ему, Борису Абрамовичу, что-то хорошее. Ведь всем известно, что сказочные волшебницы отличаются определенной негибкостью в своих представлениях о добре и зле. "А при чем здесь я?" - осторожно спросил он, положив палец на заветную кнопочку.
"Лучший подарок для доброй феи - сделать кому-нибудь добро. Сегодня я придумала вот что: найду самого несчастного человека в самой несчастной стране и сделаю его счастливым".
Борис Абрамович немного успокоился, но в то же время и обиделся: "Ну, насчет самой несчастной страны м-м-м - допустим. Однако с чего вы взяли, что в этой стране самый несчастный - именно я?" "Потому что тебя, мальчик Боренька, не любят девяносто девять целых и девятьсот девяносто девять тысячных процента обитателей этого государства - разумеется, из тех, кто слышал о твоем существовании," - грустно сказала Лимузина.
У олигарха упало сердце. "Неужели так много? А моя служба информации утверждает, что меня не любят только восемьдесят четыре процента". "Твоя служба информации врет. Ты - самый нелюбимый человек во всей Российской Федерации. А политик, которого никто-никто не любит, - несчастнейшее существо на свете. Он как балерина без ног или продавец без товара. Ведь политик и есть продавец, он покупает голоса в обмен на любовь. Чем больше любви у него на прилавке, тем больше голосов ему достается".
"А Гайдар? - встрепенулся олигарх. - Его тоже никто не любит". "Да, сначала я собиралась наведаться к мальчику Егорке, тем более что... - Фея запнулась - видимо, не хотела говорить Борису Абрамовичу неприятные вещи, но из-за своей природной честности все же закончила. - ...Тем более что он мне нравится гораздо больше, чем ты. Но мальчика Егорку все-таки любят целых полтора процента жителей: интеллигентные пенсионеры западнической ориентации, матери-одиночки с двумя высшими образованиями и сотрудники толстых литературных журналов. Если бы я выбрала мальчику Егорку, это было бы нечестно". "Почему вы всех называете "мальчиками"?" - поинтересовался Борис Абрамович, чтобы потянуть время - еще не решил, жать на кнопку или нет. "Потому что вы для меня и есть мальчики. Мне всех вас жалко. А тебя жальче всех. Вот я и захотела сделать тебя счастливым. Дам тебе то, о чем ты мечтаешь - сделаю тебя президентом России. Хотя лучше бы, конечно, Егорку," - вздохнула Лимузина. "Ну, сделать Мямлика президентом не под силу даже фее, - мстительно заявил олигарх. - Он навсегда останется со своими полутора процентами".
"Вовсе нет. В образе, как ты выражаешься, "мямлика" скрыт огромный электоральный потенциал. Уж как минимум 25% голосов в первом туре я Егорке обеспечила бы. А во втором туре, за него проголосовали бы все, кто боится этого ужасного мальчишку на букву "З."". "Двадцать пять процентов? - недоверчиво переспросил Борис Абрамович. - Гайдару? Вы, госпожа Лимузина, должно быть, шутите".
Фея взмахнула волшебной палочкой и рассыпала по комнате шлейф ярких, медленно гаснущих звездочек. "Боря, ты ведь хорошо успевал по арифметике - значит, умеешь считать. Половина избирателей - женщины. Это сколько будет? Правильно: пятьдесят процентов. А что такое женщина в электоральном смысле?"
Олигарх подумал-подумал и не нашелся, что ответить.
"Женщина соединяет в себе два могучих инстинкта: инстинкт жены и инстинкт матери, причем второй с годами делается намного сильнее первого. На него и нужно ставить. Образ "мямлика" импонирует материнскому началу в избирательницах. Егорке нужно всего лишь избавиться от своего ужасного зачеса, почаще шмыгать носом, выглядеть неухоженным и, конечно, не использовать слова длиннее трех слогов - это разрушает имидж заброшенного ребенка".
Не так глупо, подумал Борис Абрамович. Хорошо, что она не отправилась к Гайдару. Пожалуй, имело смысл повернуть разговор в деловое русло.
"Проблема в том, - пояснил он плохо информированной небожительнице, - что в этой стране м-м-м не любят евреев - это исторический факт. Мои м-м-м имиджмейкеры говорят, что ни по внешности, ни по национальности я не подхожу для роли публичного политика. Поэтому я сам в президенты не лезу, а действую м-м-м из-за кулис".
Фея неодобрительно покачала головой: "Боря, твои имиджмейкеры - глупые и жадные мальчишки, которые плохо учились в школе, да еще в советской. Поверь мне, в России очень любят евреев, просто души в них не чают. Только настоящих евреев, а не тех, которые прикидываются черкесами, бурятами или чукчами. В России все уверены, что евреи очень умные и хитрые - с ними не пропадешь. Так что ничего не бойся, не прячься за чужие спины. Выходи на выборы, и ты обязательно победишь - с моей помощью".
Тут олигарх руку из-под подушки вынул, взял со столика блокнот и приготовился записывать.
"Первым делом, - начала наставлять его Лимузина, - определи, кому ты хочешь понравиться".
Борис Абрамович доложил: "В настоящий момент ведется работа посредством телезомбирования по двум направлениям. Избирателя с интимно-предметным восприятием действительности (между собой мы таких называем "одноклеточными") ведет обозреватель Сережа. Избирателя с интеллектуальными запросами ведет обозреватель Миша". "Знаю, видела, - перебила Лимузина. - Твой обозреватель Сережа - враль и прощелыга, но свое дело знает. А вот обозревателя Мишу гони в шею - он только распугивает интеллигентов. Да и вообще, я вижу, что ты ничего не смыслишь в устройстве человеческой души. Лучше уж я сама подберу тебе электорат".
Она оценивающе осмотрела Бориса Абрамовича, и он съежился под ее мерцающим взглядом. "Больше всего тебе подойдет образ той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, - вынесла вердикт волшебница. - Это и должно стать подсознательным слоганом твоей кампании. Имидж Воланда неотразим для шестидесяти трех процентов женщин и тридцати восьми процентов мужчин, включая самые активные электоральные психогруппы: людей творческого склада, людей авантюрного склада, людей романтического склада и людей со скверным характером... Придется над тобой поработать. Я избавлю тебя от привычки мекать и глотать слова, расправлю тебе плечи, за одну ночь выращу на твоем подбородке эспаньолку, заострю тебе уши и вставлю в глаза молнии. Ну, а что до густых бровей домиком и алых губ - с этим справятся твои визажисты..."
Фея говорила еще долго и улетела только под утро. Борис Абрамович прямо употел, записывая.

Утром на пресс-конференции он объявил о своем намерении баллотироваться в президенты. Сказал только четыре слова: "Следующим президентом России буду я" - и улыбнулся, проверяя на журналистках эффект источающего молнии взгляда. Взгляд действовал безотказно: журналистки начинали розоветь, губки у них приоткрывались, а зрачки расширялись.
Борис Абрамович был в черном плаще с алым подбоем, через плечи перекинут длинный белый шарф. По чеканному шумерскому лицу блуждала загадочная улыбка, на пальце посверкивал искорками перстень с черным опалом в виде мертвой головы. От всегдашнего суетливого многословия не осталось и следа.
"Что вы думаете о ваших соперниках?" - спросили его. Он ответил: "Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Ну, легкомысленны, но и милосердие иногда стучится в их сердца. Только чеченский вопрос испортил их...."
Когда после пресс-конференции вышел в фойе, подслушал, как корреспондент враждебного телеканала ТВН, волнуясь, говорит в камеру: "Сегодня мелкий бес внезапно превратился в Мефистофеля".
Триумф, это был настоящий триумф!
В углу просторного холла, у телевизора, толпились люди. Олигарх мельком глянул на голубой экран и замер.
Выступал главный теоретик правых сил.
"Я столько сделал для страны, а меня никто не любит, - жалобно говорил политический оппонент Бориса Абрамовича. - Раньше вон ничего не было, а теперь все есть. Хочешь колбасу - есть. Хочешь джинсы - есть. Хочешь чай со слоном - есть. Забыли, как за гречкой и порошком "Лотос" в очереди давились?"
Манера говорить у главного либерала изменилась до неузнаваемости, но еще более разительная перемена произошла в его внешности. Лысина реформатора беззащитно поблескивала, галстучек на сиротской резинке съехал набок, к лацкану куцего пиджачка присох яичный желток, а дужка очков была склеена изоляцией.
"Господи, - запричитала уборщица, по-матерински прижимая к себе швабру. - И чего взъелись на человека? Всю жизнь на нас, паразитов, положил, а никакой благодарности".
Сука полупрозрачная, мысленно ахнул олигарх, все-таки наведалась к своему "мальчику Егорке"!