|
|||||||
|
Вячеслав Курицын Пора сказать А (апрель)Владимир Маканин сочинил свою лучшую притчу Маканин – писатель с безупречной репутацией. При всех режимах – вот уже на протяжении тридцати лет – он остается верен своему дару: исследовать ситуации, в которых психология сталкивается с мистикой. Теперь – после публикации в апрельском Новом мире небольшого, но очень плотного и энергетичного сочинения под названием Буква А - можно сказать, что Маканин (сочинивший за последние годы несколько малоудачных эссе и проблематичный роман) остался все же верен и своему главному жанру: жанру притчи. Этот сложнейший формат, предполагающий умение при несложной идее и предельно простой форме не впасть в тривиальность, Маканин умел держать и на материале офисной прозы эпохи развитого застоя (Место под солнцем), и на материале восточной войны (Кавказский пленный). В основе всякой притчи: представление о механизме компенсации (вспомните самый избитый пример, про рабочего, который тащил тяжелую тачку, но гордо утверждал, что строит Шартрский собор: тяжкие будни компенсируются высокой идеей). В маканинском рассказе Ключарев и Алимушкин счастье одного героя обеспечивалось несчастьями другого, в повести Где небо сходилось с холмами мелодии далекого поселка, по мере их использования профессиональным композиторам в своих симфониях, умирали в живой жизни. Всегда есть свет, - и есть к чему потянуться изможденной душой; но он неотделим от вселенской печали, ибо, как сказал философ, ежили в одном месте чего либо прибудет, так в другом как минимум того же самого убудет как минимум столько же. Действие Буквы А происходит в сибирском лагере. Время точно не указано: автор предлагает догадаться, что где-то за кадром умирает Сталин. Зекам, как и читателю, об этом не говорят. Дух свободы сам собой просачивается на территорию зоны. Старый лагерник, вожак одного из бараков, поднимает лингвистический бунт: с утра до ночи он выкрикивает фамилии заключенных, погибших в лагере за несколько последних лет. Здесь нет традиции писать на могилах фамилии умерших – только номера. Старик требует от начальства, чтобы люди отправлялись в последний путь не только с известным именем на устах, но и со своим Именем. Старика убивают, но он одерживает победу: его хоронят неанонимно. Вот победа, вот шаг к свободе, к обретению личности. В то же самое время зеки заканчивают выбивать на нависающей над лагерем скале букву А – первую (или какую-то другую?) букву неизвестного нам слова. Направление мысли читателя понятно: вслед за шагом к обретению личности – шаг к обретению голоса. Меняются в лагере отношения, зеки начинают дружить с охранниками. Казалось бы, текст движется к праздничному финалу: пришла свобода, и хотя впереди много сложностей, нам уже видно светлое будущее. Такой была бы мораль притчи, сочиненной в хрущевскую оттепель, такой была бы мораль притчи, сочиненной в горбачевскую перестройку. Но с тех пор общество стало мудрее: много сложностей – это, увы, реальность, легко затмевающая любое светлое-рассветлое будущее. И герои Маканина, пьянеющие от свободы, начинают резать друг друга, разрушать лагерь и, подобно персонажам Сорокина, гадить на вышки, как символы власти… Может показаться, что Буква А запоздала: то, что выход из неволи сопряжен с кровью и грязью, общество хорошо усвоило уже несколько лет назад. Сейчас оно переживает более оптимистичный этап: сформировалось, наконец, поколение, не знающее всероссийской зоны. Но в том и дело: родовые муки освобождения, начавшиеся тогда, в 1953-м, только сегодня принесли результат. Герои Маканина помыслить не могут, какой впереди срок: полвека, круче любых лагерных сроков. Самый момент сочинить притчу о том, как начинался наш путь к свободе. Я не случайно начал с рассуждений о формате и жанре. Хорошее произведение (в любом искусстве) – это не просто умение создать красивый образ или гениальное сочетание слов. Это еще и представление об адресате: о том, кто купит книжку, как текст будет функционировать в обществе. Притче как раз требуется некое вневременное измерение: Буква А не столько событие литературы-2000, сколько один из убедительнейших символов русского общества второй половины ХХ века. Ее не встретят бурными обсуждениями, как это случилось бы 5 лет назад, зато ее включат во все школьные хрестоматии. Жанр: самая большая проблема русской литературы. У нас много талантливых писателей, но в прошлой жизни они сочиняли для абстрактного читателя – для советской (русской) интеллигенции и не были озабочены дифференцированным письмом для разных социальных групп, для разных изданий. Именно эта наука дается с трудом, но лед уже тронулся: появились авторы, умеющие твердо сказать А. Успехи Виктора Пелевина обусловлены его четким попаданием в аудиторию, фурор вокруг романов Б.Акунина объясняется его тончайшим чувством жанра. Записки Михаила Гаспарова продолжают оставаться главным интеллектуальным бестселлером весны В отсутствии же опыта жанрового письма наша литература вот уже целую пятилетку развлекается сборными солянками, книжками составленными из цитат, коротких зарисовок, полумыслей и пр. Две работы такого рода даже получали престижные премии – Альбом для марок Андрея Сергеева и Конец цитаты Михаила Безродного (соответственно, Букеровскую и Антибукеровскую). И вот уже два месяца в Москве необыкновенно популярна книга Михаила Гаспарова Записи и выписки: смесь таких опавших листьев – случайных заметок от А до Я. Судя по многочисленным рецензиям, у нее нет недоброжелателей. Критика в восторге, тираж заканчивается, и издатель (Новое литературное обозрение) уже помышляет о новом. Причин такого успеха, пожалуй, две. Вернее, одна двойная: в модном постмодернистском жанре выступил классический филолог, один из самых образованных людей нашего времени. Легкость, демократичность постмодерна объединилась с необыкновенно содержательным филологическим материалом. Эту мысль, кажется, уже кто-то высказывал. Я хочу обратить внимание на другое. Записи и выписки – апофеоз, вершинное достижение жанра смеси. Он дошел в своем развитии до оксюморона, до парадокса: самая строгая мысль сочеталась браком с самой необязательной методикой. После Гаспарова бесполезно собирать опавшие листья: во-первых, почти наверняка получится хуже, во-вторых, такой стиль уже не будет модным. Он переживает пик популярности. Записями и выписками читающая публика прощается с вольными прогулками от А до Я. Отныне она будет требовать четких букв. Оглавление
|
