|
|||||||
|
Вячеслав Курицын Фишки (ноябрь)Издательство "Нева-ОЛМА" скоро выпустит две новые серии: "Красный детектив" и "Белый детектив". Крутое чтиво из времен Гражданской, но в одной серии "хорошими" будут комиссары в пыльных шлемах, а в другой - царское офицерье. Впрочем, издатели уверяют, что идеологически и исторически оцениваться никто не будет. Чисто детектив: преступление - расследование. Такая придумка называется словом "фишка". Книги серий с такой фишкой будут покупать независимо от фамилии автора. Или такая история: всякий читатель хорошо знает "захаровские" обложки фандоринской серии Б.Акунина: строгая гравюра на черном фоне. Новый проект "Захарова" - роман С.Обломова "Медный кувшин старика Хоттабыча" - вышел сейчас точно а таком же оформлении: таким образом подчеркивается "захаровская" серийность. И "Пелагея и белый бульдог", роман из другого проекта Акунина, выпущен уже "АСТом" в том же фандоринском оформлении (только цвет изменили на белый) - чтобы подчеркнуть серийность "акунининскую". Книжная серия - вот что сегодня структурирует "литературный процесс". Издатели говорят исключительно о том, какую новую замечательную серию они вот-вот изобретут и всех уберут, перестроившееся "Книжное обозрение" рассуждает о серийных стратегиях… "Наша марка": лютый эксклюзив Издательство "Амфора" часто упрекают в том, что оно живет за счет недр книжного шкафа, красиво переупаковывая бестселлеры прежних лет. Апофеоз такой тактики - научпоп про микробов, переведенный на русский 55 лет назад. Но вот питерцы вышли на рынок с лютым, невиданным эксклюзивом. "Наша марка" - это современная русская проза. Но "другая". Попытки "Вагриуса" (черная и серая серии), "Лимбуса" ("Мастер"), "Текста" и других ориентировались на прозу так или иначе раскрученную - годами публикаций в толстых журналах, громкими премиями и пр. То есть в качестве читателя предполагался "народ": будь то учительница из Подольска, будь то актер театра и кино, привлеченный в премиальное жюри. Иную стратегию работы с современной литературой демонстрируют "Ад Маргинем" и "Захаров": модные книжки про жизнь, написанные в технологиях и на скоростях рубежа тысячелетий. "Наша марка" начала с литературы едва не эзотерической, откровенно интеллектуальной. Первые четыре книги серии - "Цыганский роман" Андрея Левкина (я вам о нем уже рассказывал), "Бессмертник" Павла Крусанова, "Борхес умер" Виктора Лапицкого, "Три ушлых обезьяны" Александра Секацкого. Грубо говоря, круг авторов питерской галереи "Борей", переводческо-философская замороченная тусовка восьмидесятых. Все эти книги похожи и в разной степени тяготеют к тому, что Левкин в свое время назвал "абстрактной прозой": длинные периоды, поток сознания, сознательные темноты и пр. Эта литература создавалась не для читателя, а для ценителя. Книга Крусанова начинается с филигранной притчи "Бессмертник", но чем дальше, тем больше письмо отвлекается от действия в пользу умозрения. Том Лапицкого открывается занятной историей (о том, как по Всемирному Радио объявили, что сказавший слов СТОП бесследно исчезает), но потом нам предлагается "анонимное бормотание" без абзацев и на много страниц. Это хорошая, но слишком специфическая литература. Она никогда не издавалась тиражом больше тысячи. Секацкий, взяв в руки сигнальный экземпляр, растерянно сказал: "Я-то себя считаю автором "Митиного журнала". Тираж Митиного журнала и других изданий, в которых Секацкому доводилось печататься, никогда не превышал тысячи экземпляров. А тираж всех четырех дебютных книжек "Нашей марки" - пять тысяч. Это столько же (или даже больше) чем тиражи во всех упомянутых выше куда более попсовых проектах. На что же рассчитывает издатель? В том, что тиражи разойдутся, сомнений мало: "Амфора" приучила читателя раскупать всю свою продукцию. Но вот будут ли книги прочитаны и, соответственно, разойдутся ли тиражи следующих выпусков? Надежда на тех, кого питерские издатели долго прикармливали европейским интеллектуализмом и латиноамериканским магическим реализмом - тоже чтение не из легких. Если эти люди полюбят парадоксальные построения Секацкого, это будет грандиозным успехом. Впрочем, в ближайших планах "Нашей марки" книжки более читабельные - например, переиздание нашумевшего крусановского "Укуса ангела" (который даже В.Бондаренко с Г.Зюгановым обсуждали в газете "Завтра") или два романа Сергея Носова, человека, который превращает герметичные борхесовские фигуры мысли в беллетристические сюжеты: рискну предсказать, что Носов станет в 2001 году модным сочинителем. "Женский почерк": метафора отдыхает Жесткие истории: про любовь сорокалетней к девятнадцатилетнему, про слепоту от ядовитых грибов, про ночное одиночество, про кровь "лицом к стене". Быт, который всякую секунду балансирует на грани истерики, но автор удерживает его на краю: это сборник Марии Голованивской "Противоречие по сути" из серии "Вагриуса" "Женский почерк". Все верно, истерика позорна, избыточна, мы современные люди, разумные цивилизованные, и пусть у Голованивской где-то сказано, что "новые аристократы" если проваливаются в дерьмо, то в более глубокое, чем вокзальные бомжи, - ее герои этого себе не позволяют. Они сидят дома и ждут телефонных звонков. Но ведь нужен какой-то выход - пусть он будет литературным. Пусть Пушкин явится в рассказ собственной персоной. Ну, Пушкин это крайность. Пусть самые обыкновенные проявления быта - два телефона, валерьянка в сочетании с коньяком, пес, идущий за человеком и, конечно, мотыльки над огнем - нагрузятся под завязку смыслами, превратятся в символы, и тогда их можно будет переживать долго-долго. Вместо самой жизни. Буквально на первой странице книжки Голованивская концептуально цитирует Цицерона - "Правы те, кто воспринимает жизнь как метафору". Может быть, это ключ ко всей серии "Женский почерк": ведь и про Светлану Василевскую, и про Нину Горланову, и про Марину Палей, и про Людмилу Петрушевскую, и про Ирину Полянскую, и про Ольгу Славникову можно сказать, что они - или их лирические героини - возвдвигают из бумаги стену, плетут из образов кокон, сколачивают из синтакисиса футляр, чтобы как-то загородится от колючей холодной реальности. И если есть специфический "женский дискурс" (редактора серии, во всяком случае, полагают, что есть; ее второе название - Настоящее Женская Проза), то Голованивская определила его точно. Символично, что именно ее томом серия закрывается. "Женский почерк" (все те же, кстати, пятитысячные тиражи) продается плохо. Есть соблазн свалить это на жуткое оформление хорошего художника Андрея Бондаренко (полка с книгами серии, на обложках которых - отрубленные половины лиц авторов в мертвенном освещении, выглядит как какая-то садистская анатомичка), но можно поискать и другую причину. Сейчас не время метафоры. Концепт новой эпохи - простая твердая вещь (цифра, пуля) - делит сферы влияния с вязким симулякром, концептом эпохи уходящей, и хрупкой метафоре ничего не светит на этой разборке. Ее дело - сгущаться, сворачиваться, копить смыслы на будущее. Наверное, ей еще настанет свой черед. "Поэтическая серия": ни рифмы без книжки Традиционное прибежище метафоры - поэзия. Ее функционирование сейчас предельно стабильно. Всякий, кто вдруг начал писать стишки, легко найдет близкий по духу журнал, где их представить, всякий, накопивший критическую массу, может порадовать мир своей книгой. Тиражи, правда, невелики (100-300 экземпляров - норма для "самодеятельного" автора, 1000 - для "профессионала"), но тут уж жаловаться бесполезно. Самое авторитетное и мощное издательство, выпускающее поэзию, это питерский "Пушкинский фонд": десятки сборников в год, поэты любых поколений и направлений. С недавних пор свою поэтическую серию - схожую с "пушкинской" объемом и форматом, даже отчасти оформлением - затеяло издательство "ОГИ". Пока вышли две книги Кибирова, по одному Михаила Айзенберга, Юлия Гуголева, Григория Дашевского. Поэты одного круга: интеллигентные московские классицисты. В таком виде серия выглядит очень концептуально. Уточняет некоторые ориентиры: когда Кибиров стоит в одном ряду не с Приговым, а с Айзенбергом, вспоминаешь о значительной "классической" составляющей его поэтики. Опубликованный (впервые) полный Гуголев предстает не эпигоном своих товарищей по тусовке, каким мог восприниматься раньше, а равным товарищем. И т.д. Правда, следующие книжки, запланированные "ОГИ" - сборники С.Стратановского и Е.Фанайловой, авторов замечательных, но совсем иных - стройность серии разрушает, и будет непонятно, в чем ее отличие от всеядной "пушкинской". Отдельному поэту, впрочем, важнее другое. Он сейчас получил возможность мыслить книжками, циклами. Сочинил за три месяца некое единство - нужно тут же издать его тонкой брошюрой, а не ждать оказии толстого сборника. И чем больше будет серий, тем больше у поэта будет шансов на нормальный рабочий ритм. Оглавление
|
