Жизнь после смерти. Вечность

Для Достоевского вечность представлялась в виде бани с пауками.

Для Борхеса она оказывалась, разумеется, библиотекой, полной манускриптов на непонятных языках.

Розанов хотел бы войти в бессмертие с носовым платком. И чтобы сапоги его обязательно скрипели.

Но вечность не индийский океан, чтобы пробовать и раздвигать её сапогами.

Вечность она просто вечность. То есть, всё. То есть, ничего. Ничто. Такое однородное, однообразное ничто из ничего.

Вечность это все мы, но - "завёрнутые" каждый по отдельности; мы с нашими личными проблемами, но застигнутые врасплох. Не изменишься и уже не изменишь.

Самое подлинное в смерти это одиночество - тебя оставляют один на один с твоими проблемами. И нет больше надежды или шанса их исправить или решить.

И ты никого не обвиняешь, более не сваливаешь на других причины собственных удач и ошибок, но длишься в полной темноте само по себе, имманентный. Плывёшь как айсберг.

Тебе больше не за что зацепиться.

Не тексты твои живут, не следы и не следы следов, ты сам длишься. Но уже вне себя.

Как радиоактивное заражение с максимальным периодом полураспада.

Твоя траектория задана рождением. И даже смерть не способна отменить её. Жизнь - да, но не колею-траекторию твоего движения в никуда.

Смерть - единственное, что мне не изменит.

Между божественностью сотворения и вечным существованием нет прямой причинно-следственной связи. Да, сотворены, осуществлены и забыты. Заброшены и забиты.

Всё прочее - обман зрения.

Скотомизация (см. словарь философских терминов).

Стоишь, как старая электростанция посреди выгоревшего леса, тока нет, и ты разрушаешься. Но пока что держишься, ещё видны очертания, глазницы окон, прихотливая игра ума в узорах осыпающейся черепицы.

Вечность - она дана нам для нас, чтобы мы смогли, наконец, заняться проявлением собственной сущности, очищенной от извне привнесённой надобы.

Чтобы мы смогли, наконец, наполниться Здесь-бытием.

"…кладбищ, где, скорей, мы любим, чем забытые лежим" - написал кто-то в тетрадку.

И умер.

Кем бы я хотел быть после смерти

Адамом. Но я бы не вошёл в соблазн и не съел бы райского яблока, история минус-человечества пошла бы по совершенно иному пути - не отягощённая родовыми муками первородного проклятья.

И тогда я бы жил бы в райском Эдемском саду, между прочим, вечно.

Но если должность и звание Адама слишком эксклюзивны, я мог бы стать любым мучеником за веру, старо или новозаветным. Например, мог бы стать Авраамом, приносящим в жертву своего сына. Авраам знал, что Б-г есть, значит, практически ничем не рисковал.

Или - молекулой воды, чтобы постоянно претерпевать чудесные, дико обновляющие переходы из одного агрегатного состояния в другое.

Или табличкой: "хода нет".

Плесенью на стене какого-нибудь венецианского канала: чтобы картинно грустить не две недели рождественских каникул, а всю оставшуюся не-жизнь.

Снежной Королевой или Дедом Морозом: чтобы в снегу и льдах сохраниться ещё лучше.

Радиоприемником: чтобы круглосуточно слушать музыку и, время от времени, безучастно сообщать последние известия.

Люстрой в Мариинском театре: чтобы слушать музыку, отстранено смотреть на интеллигентных людей и, когда гасят свет, существовать каким-то своим, особо таинственным существованием. Ну, и светить в антрактах пыльным светом.

Мыслящим тростником - чтобы только и делать, что мыслить, где-нибудь в глухом и уютном болоте (тем более, что это мне оч., оч. хорошо знакомо).

Таниными трусиками (при условии, если Таня будет носить меня бережно и не станет стариться).

Пеплом: чтобы узнать, что значит "сгореть до тла".

Морскими закатами, каждый раз разными, красивыми и неповторимыми, чтобы люди смотрели на меня, любовались и тосковали, любовались и тосковали.

Ненадолго женщиной: чтобы испытать многоступенчатый оргазм.

Беременной женщиной: чтобы сравнить что хуже, токсикоз или похмелье.

После: сделать аборт.

Котом: говорят, у них девять (!) жизней.

Мумией: вдруг наступит время, когда покойников смогут оживлять, тогда меня смогут оживить с минимальным количеством материальных утрат.

Дворником: чтобы вести здоровый образ жизни и, хотя бы после смерти, научиться вставать до первых петухов (ведь известно: тому кто рано встаёт - Фрекен Бок подаёт!).

Айваром: чтобы понять, как он устроен.

Питером Пеном: потому что он никогда не станет взрослым (читай, одиноким) или Леопольдом Блумом: не то, чтобы он мне как-то особенно нравился, просто в знак признательности, потому что люблю этого автора и эту книгу.

Капитаном Немо, который мстит за свой поруганный народ. Или доктором Ватсоном (но тогда надо бы объявить вакансию на должности Ш.Х. и М.Х.).

Кусочком джунглей или тайги. Этаким непроходимым буреломом, который можно разглядеть только с борта ярко-жёлтого поискового вертолёта.

Орбитальной станцией "Мир" после окончательной консервации.

Компьютерным вирусом.

Вечным двигателем: всего его ищут, а оно вот он, тут. Вечный! Живой!

Кем бы я не хотел быть после смерти

Каменной глыбой, ибо она слишком бесчувственна. Хотя твёрдость её мне всё-таки импонирует.

Песенкой "Естедей", Эйфелевой башней или стихотворением Пушкина "Я помню чудное мгновенье…", совершенство претит. Особенно заезженное или загаженное: что, вообще, может быть хуже?

Гамлетом, кем угодно из книг "Три мушкетера", включая все продолжения и из романа "Мастер и Маргарита".

Будильником: не люблю идти по чьей-нибудь наводке. Не люблю опаздывать или бежать. Не люблю, когда много цифр и по кругу. Не люблю вмешиваться в жизнь других людей. Или когда вмешиваются в мою.

Собственным потомком: не хочу нести ответственности за несовершенство будущей жизни. Хотя готов простить кое-кому своё.

Балериной: потому что люблю вкусно и сытно поесть. Не люблю красоваться на людях. И хотя обладаю необходимой для этого дела прыгучестью, совершенно лишён гибкости.

Зубочисткой (без комментариев).

Собачкой (или даже собакой): из-за выражения их глаз, хвостов и из-за перманентной ненасытности. Все-таки хотелось бы, наконец, стать чистой, духовной сущностью, хотя и без души, без рефлексов и тестостерона. Чтобы заняться любовью (не в физическом, разумеется, смысле), гм-гм, сразу со всем человечеством а, в оставшееся время, подлинным самосовершенствованием.

Иконой (или прочими фетишами, предметами поклонения или/и культа), вагоном общественного транспорта: не люблю частых и навязчивых физических контактов с посторонними.

Картой старого города с перетёртыми, на изгибах, краями и врезкой схемы метрополитена сбоку, где есть названия каких-нибудь меховых магазинов на самых крупных станциях.

Чем-то хрупким: например, посудой. Зачем рисковать ещё раз.

Но - если бы я и хотел бы в кого-нибудь или что-нибудь перевоплотиться, то не в прошлом и ни в будущем. Они меня не категорически не устраивают. Я приспособлен только для настоящего. Поэтому если я и готов к метаморфозам во времени, то лишь в параллельном нашему.

Если, скажем, наше время закольцевать в дурную бесконечность, наподобие интернета.

И - я бы точно не хотел бы смешиваться с душами других умерших, образуя всяческие, там, монады, ибо раствориться в других и с другими и означает для меня исчезнуть. То есть, умереть.