Матадор



Вячеслав Курицын

КУЛИК - ЖИВОТНОЕ БУДУЩЕГО


РАНЬШЕ
В 1980 году девятнадцатилетний Олег Кулик, заработавший в геологической партии на Камчатке 1500 рублей, решил купить дом в глуши и заняться большой литературой. Сына киевского партийного чиновника, воспитанного на черной икре, привлекали толстовские идеи опрощения и служения людям. Сначала он просто думал ткнуть пальцем в карту России, но добрый человек в Киеве посоветовал поехать в Торжок. Кулик приехал в Торжок и к удивлению своему обнаружил, что дома там стоят по шесть и по десять тысяч рублей.
Так Олег в раздумии дошел до окраины Торжка, где дома были совсем дрянь, хоть и по три тыщи, и вышел в поле, не зная, что предпринять. На пне сидел мужик. Кулик остановился, рассказал ему свою жизнь, и мужик посоветовал двинуть чуть дальше, в деревню Волковка, где можно у некой Марьи Ивановны не купить, но снять дом на 9 месяцев.
Нашел Олег Марью Иванну, она вытащила контракт на сорок страниц, по которому Кулик должен был дом сторожить, кормить живность и еще платить четвертак в месяц. Кулик полагал, что он прямо сейчас здесь и останется, тем паче над Волковкой уже стояла ночь, но Марья Иванна, ознакомив Кулика с контрактом, велела ему придти через два месяца. Кулик шагнул за дверь.
- Я шагнул за дверь - и как в бочку с мазутом. Тьма такая, что рук не видно. Куда идти - непонятно. Я к забору прислонился, по доскам руками - тык-тык - добрался до края. Забор обрывается, и дальше - просто черная бездна. Я едва не на четвереньках пополз куда-то, каждую секунду останавливаясь и ощупывая пространство: чтобы не грохнуться никуда. Вдруг нащупал низенькую ограду - огород-хуерод - перелез через нее, прополз еще немного и наткнулся на лавку. Обрадовался, закутался в свитера и заснул. Проснулся оттого, что вроде шумит мотор и звучат непонятные голоса, будто иностранные. И приближаются. Я глаза открыл, голову поднял, а передо мной могильный камень и написано огромными буквами: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, типа как мимолетное виденье, как гений чистой красоты". Оказалось, могила А.П.Керн: оказалось, у нее в этой Волковке было имение или что-то такое. А вокруг стоят сто японцев с видеокамерами и меня снимают...
Кулик плюнул на Торжок, пошел на вокзал, и пока ждал поезда на Москву, рассказал свою жизнь еще одному мужику. Рассказывайте, господа, свои жизни незнакомым мужикам: иногда это приносит удивительные плоды!
Мужик говорит: знаю, где дома за пятьсот рублей. Поезжай до Селижарова - это вроде верховья Волги, самый Север калининской области. Там через пять километров деревня Конопат: живописнейшие места! А вот и поезд до Селижарова.
Кулик почесал репу, прыгнул в поезд, к утру добрался до одноэтажного Селижарово, долго шел по лесу до Конопат, и охнул, выйдя на стрелку Волги и безымянного ручья. Ничего, говорит, в жизни красивше... Девять месяцев он осваивал по книжкам азы неведомого сельского хозяйства, но семена сгорали, огурцы шли шарообразные, синие и жесткие, как камень, кукруза росла вниз. Олег писал по 5 тысяч слов в день, сочинил роман, много рассказов и пьесу из жизни бомжа, с которой даже ездил в Москву и ухитрился втюхать ее читать режиссеру Плучеку: Плучек послал Олега на фиг. Пришла зима, запасов Олег не сделал, деньги потихоньку пошли к концу, и из Конопат уехали все, кроме Олега и безумной старухи.
Чтобы пережить зиму, Олег устроился работать на селижаровский льнозавод, и продолжал сочинять: жаль, что до нас не дошла его поэма "Страдания молодого раввина". Скоро появилась, щелкая диктофоном, фольклорная экспедиция, через которую Олег познакомился с живущими в двадцати километрах, аж в самих Дубровках, школьными преподавателями Бредихиной и Николаевым. Он давал читать им рассказы, и преподаватели, вместе с заезжими столичными филологами, которым Олег смотрел в рот, потому что они видели живого Лотмана и знали слово "экзистенциал", хохотали над рассказами до колик, и однажды он случайно подслушал их смех, убежал в лес, и плакал, и сжимал кулаки.
Но Бредихину он у Николаева увел, и живет с ней до сих пор, уже скоро двадцать лет. И он переехал в Дубровки, и стал заведущим клуба, чтобы устраивать там для колхозников безумные представления: и этим он тоже занят до сих пор.

ТЕПЕРЬ
А что теперь? Теперь города и веси меняются с другими скоростями. Вот последняя осень художника Кулика. В октябре на парижском "Фиаке" целый зал занят инсталляцией нашего героя "Семья будущего: о том, как он живет семейной жизнью с собачкой устрашающих размеров. Президент Бобура осторожно подходит и теребит Кулика за рукав, приговаривая: хорошая, хорошая собака...
В ноябре та же инсталляция экспонируется в Бразилии, на биеннале в Сан-Паоло. В Париже же в ноябре, в Лувре, на Пари-фото, незадачливый конопатский огородник представляет цикл фотографий "Лошади Бретани": плавные танцы автора с чистенькими и добрыми французскими кониками.
В Нанте Олег делает инсталляцию "Толстой и куры": сидит большая кукла Льва Николаевича, пишет роман, а сверху ходят по сетке чикены и на Толстого какают. Очень долго пришлось объяснять лягушатникам, что такое Толстой и что такое опрощение; когда Олег объяснил, французы весьма удивились, сказали, что идея опрощения им абсолютно чужда, но объект купили.
(А я представил: Толстой типа воскрес, и Олег объясняет графу, какое значение в том, что на него куры срут, он же сам все утверждал, что жизнь выше искусства; сначала, впрочем, Олег ему объясняет значение слова "инсталлляция"...)
В Стокгольме, который в этом году числился культурной столицей Европы, Олег презентовал осенью голубую корову, засунув голову под хвост которой можно видеть внутри слайды русской деревенской жизни, на которые проецируется видео плавного вальса Кулика с девушкой в белом. В отличии, например, от Венеции, где на последнем биеннале выставлялись подобные коровьи объекты и люди торчали из них задами по минуте-другой, основательные шведы пребывали в чреве работы по полчаса. Там же, в Стокгольме, Олег выставлял серию фотографий лиц мертвых обезьян, снятых в зоологическом музее: очень выразительные, знаете ли, физиономии.
В Варшаве, в Уездовском замке, радовала в декабре публику болшая инсталляция, воспроизводящая помещение, в котором долго жили вместе люди и птицы: очень много голубиного пуха и почему-то фотолаборатория...
В Любляне он представил акцию "Черная собака и белый человек" - танец со зверем в темноте, перебиваемой яркими вспышками света. В Риге на перформенсе "Два Кулика" он разрезал себе руку до кости, обильно облив кровью несколько первых рядов кинотеатра "Андалузский пес", где расположились с поп-корном несколько депутатов ихнего сейма.
Как-то все далеко, слишком далеко от родных пенатов, от могильного камня Анны Петровны Керн. Именно этой осенью, как назло, дома ничего не было, но зато летом в XL-галерее выставлялись прелестные снимки куликовского английского дога Куилти, снятого снизу и из под-воды и похожего потому не на животное, а на загадочную туманность в лазоревом небе; в Киеве, в клубе "Фактория", Олег крутился под музыку, обклененный зеркалами (мягкий вариант перформенса, имевшего ранее место в Бельгии и Швеции: там голого Кулика оклеивали целиком, тут только частями); в Нижнем Новгороде показал проект "Твой кандидат - Кулик"; за пару дней до Нового года в Москве в Малом Манеже на выставке "Фауна" он построил среднего размера гараж с чем-то громким внутри - я, правда, напился и забыл туда зайти...
Фу. Извините за стилистику списка и примитивность хода. Так и хочется спросить Олежку прокурорским тоном: "А когда ты был больше счастлив, конопатской зимой, просыпаясь в холодном доме с новой стихотворной строчкой в башке, или в том момент, когда тебе аплодируют изгвазданные кровью депутаты латышского сейма?"
Но мы не будем спрашивать такие глупости. Лучше проследим, что было МЕЖДУ.

РИДЖИНА
Это была грандиозная эпоха: когда банкиры обедали на работе банкой черной икры и стаканом коньяка. Эту ни с чем не сравнимую баснословность новорусского времени если и удалось кому "отразить в своем творчестве", так Кулику.
Он и попал в эту богатую - благодаря богатым Владимиру Овчаренко и "Европейскому Торговому банку" - галерею за счет собственных новорусских замашек.
В 1989 году во Дворце молодежи собирали огромную - передовую - выставку "Логика парадоксов". 1000 художников: от всех, кого обнаружили по московским чердакам, до Кабакова с Булатовым.
Кулик там тоже участвовал - под восемьсот шестнадцатым номером.
Для грандиозного числа участников нужно было придумывать грандиозную экспозицию. Тут и вылез Кулик с немудреным предложением: давайте, типа, объединять участников в пары, картинки Жени Горчаковой (савсэм, сушай, абстрактный жывопс) повесим рядом, допустим, с Наташей Турновой, которая рисует вроде и портреты, но в такой вольной манере... От столкновения манер родятся новые смыслы: такая какая-то ерунда. И поскольку других идей не было, Кулику доверили всю экспозицию.
Он и оттянулся по полной программе. Из работ Гончаровой для Турновой он просто сделал раму. Какие-то картины висели лицом друг к другу. Какие-то просто одна на другой или кверх ногами, не говоря уж о таких позициях из "Камасутры" как "69" и "Борис Пастернак". Всех великих Кулик запихал в кладовку. Многие авторы ошалевали, как Ельцин от Чубайса, и снимали с выставки свои шедевры.
- Володя Сулягин, - вспоминает Кулик, - просто рыдал... Он кричал, кто ты такой, я с Кабаковым и трали-вали Хуяковым, а ты меня... Пришлось его просто вынести из зала.
А через некоторое время, когда Кулик уже служил в "Риджине", в том же Дворце молодежи открывалась выставка Олега Голосия, где картины катались по залу на колесиках, автора Кулик просто закрыл на полчаса в лифте, подкупив местных слесарей аж пятьюдесятью - по тем-то временам! да и по этим, кажется, уже снова... - долларами.
Исследователю, желающему правдиво отобразить дух эпохи, просто приходится предполагать, что Кулик привлек Овчаренко именно этой своей готовностью-способностью по-хозяйски, цинично использовать людей и их творчество для своих... в случае бизнесмена выгод, в случае художника - фантазий. Тогда еще вошло как раз в моду такое словечко: строить. Не в смысле дома из кирпичей, а в смысле всех по местам.
Кулик продемонстрировал, как он умеет строить.
Солдаты, спрятанные за фальшстеной галереи и держащие на протянутых сквозь отверстия руках произведения изобразительного искусства: вот власть. Теперь не художников обзывают пидорасами и абстракцистами, теперь они имеют армию во все щели.
Чистнькая художественная тусовка, попавшая на поросячий пир в Дом кино и принужденная есть жирнуюсвинину руками - и больше ничем. Без салфеток. Такие милые шутки пошли бы Сталину, или какому-нибудь скучающему султану.
Можно и не останавливаться особенно на таких изысканных мелочах, как картины, плотно развешенные на плечиках, как платья в шкафу, или снежные подиумы, тающие во время вернисажа.
Я познакомился с Куликом в этот его новорусский период: мы пили пиво, гуляя вокруг Миусской площади, а персональная машина экспозиционера "Риджины" фурыкала сзади, чтобы недалеко было ходить за новыми банками.
Самый серьезный скандал "Риджины" был связан с акцией "Пятачок раздает подарки": мясник резал в галерее поросенка. Вокрун бушевала демонстриця с требованием остановить убийство: галерею защищали кольцом ОМОНа. Юрий Нагибин метал молнии на первой полосе "Труда" - что-то типа "Свиньи едят людей". При том нрикто не был против убийства свиньи: только подальше от наших глаз. В те же буквально дни Верховный Совет голосовал за отмену смертной казни и спокойно проголосовал против отмены. Убивать можно, можно, но тихо.
Кулик все делал громко. Следует добавить, что не только громко, но и очень качественно. В последние месяцы его пребывания в "Риджине" галерея пугала высотой технологий: достаточно сказать, что в новом помещении на Мясницкой были сделаны герметичные окна, чтобы можно было заполнять помещение водой. И ворота в стене, через которые мог въехать танк. Но использовать эти промышленные чудеса Олег не успел.
Его роман с "Риджиной" закончился в 1993, за несколько дней до акции "Роды": рожать в галерее должна была реальная женщина, и уже оборудование завезли, и были готовы две бригады врачей, и коляску Кулик лично купил для ребенка.
Но это, наверное, было бы уже слишком. Овчаренко устал.

ЧЕЛОВЕК-СОБАКА

После "Риджины" у Кулика осталось 10 пиджаков всех цветов радуги, пошитых, как он выражается, зайцевыми-хуяйцевыми. Мешок стодолларовых галстуков-рубашек, розовые туфли с золотыми пряжками.
Кулик не остановился на том, что засунул в дальний угол новорусскую одежду, когторую, впрочем, без машины и не поносишь: об эскалатор метро туфли с пряжками, предназначенные для ковров, стираются, как кожа о наждак.
Кулик снял с себя все.
Из человека, за которым стоит Банк, он превратился в голое существо, опустившееся на четвереньки и подставившее шею под ошейник.
Первый его перформенс в качестве человек-собаки сотсоялся в Галерее Гельмана на Якиманке. Александр Бренер в боксерских трусах, держа поводок, пыьался сдерживать Кулика, который, вылетев из дверей галереи, зарычав, веером подняв в воздух талый снег, бросился на публику.
Я хорошо запомнил этот день и ощушение полной нереальности происходящего: будто бы вся улица - черно-белая ввиду вечера и снега - просто гиперобъемный экран. Тени людей, отшатывающизся от собаки, голый человек, прыгающий на капоты спешащих мимо машин, сон. И экран этот дышит, будто сейчас лопнет, будто сейчас вывалится на нас совсем другое пространство.
Кулик утверждает, что втот - первый - раз, ему было удивительно легко. Будто он всегда так делал: прыгал голым по чужим капотам.
А дальше пошло все - так покажется читателю - вроде бы само собой. Позвонили из Цюриха, попросили развлечь публику на вернисаже навороченной буржуазной выставки. Кулик скзаал, что будет охранять вход. Организаторы подумали: так, спектакль. А Кулик 47 минут продержался у дверей Кунстхалле, не пуская внутрь дам в бриллиантах и мужиков в смокингах, покусав массу высокопоставленной общественности, пока полиция не приехала. Кулик особо горд, что в полицейскую машину он шел не на ногах, а, как собака, на четвреньках. С этих 47 минут, 31 марта, 1995 года, Кулик - персонаж, вообще, очень тщеславный и склонный к громким выражениям - ведет отчет "своей мировой карьеры".
Как это ни смешно звучит - и впрямь так. Критик, которого Кулик позже цапнул в Стокгольме, дает нынче интервью "Меня покусало произведение искуусства". Организаторы стокгольмской выставки разослали по всему миру факсы, чтобы Кулика никуда не пускали. Ясно, что с этого ммоента его стали всюду звать.
Кусать всех направо и налево он тут же перестал. У человека-собаки оказалось множество других интересных дел. В Роттердаме на манифесте-96 его акция называлась "Собака Павлова": обвешанный датчиками Кулик месяц бессловесно сидел в клетке и гулял на поводке, и отказывался от йогуртов и колбасы, которую втюхиивали ему на улице добрые голландцы, но не нашел в себе сил отказаться от затяжки, которую ему предложил обдолбанный панк.
Человеку-собаке не чуждо не только ничто челоческое, но и ничто животное: в Страсбурге он, привязавшись веревкой к теленку, лаял на европейский парламент, протестуя в пользу обреченных на заклание британских коров.
В 1997 году собаку привезли в Нью-Йорк: две недели Олежка веселил публику в галерее Джеффри Дейча, и по Сохо струилась очередь из желающих зайти в клетку к русскому зверю.
После этого Кулик стал отходить от образа пса, предпочитая или танцевать-житть с собакой в качестве человека, или рисовать свой портрет птичьим клювом, и разбивать потом изображение, или крутится в зеркалах под потолком.
Как-то незаметно для отечественной публики Кулик стал самым популярным актуальным русским художником на Западе, он участвует в самых важных выставках, музеи суцбсидируют его огромные инсталляции, цена на его фотографии медленно и верно растет.
Кулик снова входит в пространство денег, но только теперь включился печатный станок, который он спроектировал и собрал сам.

ПОЧЕМУ?

Почему Кулик победил?
Почему 99 из 100 талантливых художников, выходящих на тропу актуального-арта ен получается просто ничего, почему лишь единицы могут преодолеть сакраментальную отечественную маргинальность и выйти на так называемую "междунраодную сцену", почему почти никто не может предложить миру эксклюзивный продукт, - почему, то есть, Кулик смог?
Объяснения мои приблизительны, зато понятны.
Во-первых, это безумный драйв. Прадед Кулика был кулаком (его расстреляли в девятнадцатом), дед полицаем, отец - сначала высокопоставленным партийным деятелем, потом простым советским заключенным - крутая кровь кипит в жилах нашей собаки. Работоспособность и одержимость Кулика феноменальна, съемкам одного кадра он может посвящать часы и сутки... Впрочем, среди нас (и вас, дорогие читатели) наверняка полно трудоголиков, этим нынче порядочного человека не удивишь, но можно удивить другим: пугающей способностью к физическим перегрузкам: проповедовть рыбам, плавая вместе с ними зимой на русском морозе в открытом аквариуме, или стоять семь часов без движения, пока тело оклеивают зеркальными осколочками, а потом вертеться под потолком в двух метрах от бьющего прямой наводкой прожектора.
В этой красоте есть страшная сила.
Во-вторых, пластика. Как говорит Олежка: "В искусстве главное не идея, а пластика: лай, ссанье, сранье". Все вышеперечисленное он и впрямь делает более чем убедительно, но я под пластикой имею в виду большее: точность жеста (нежное или сермяжное видео во чреве коровы), выстроенность пространства (большие инсталляции, из которых в России не демонтрировалось, увы, пока не одной), увлекательный аттракцион (лающий телевизор, бросающийся на всякого, открывающего дверь в галерею). Может быть, слово "пластика" в этом абзаце синоним слова "талант".
В-третьих, это, так сказать, концептуальный ряд. Идеологический. Точное попадание в болевые точки. Вдохновенные спекуляции Кулика на животные темы (антропоцентризм как разновидность фашизма; человек как тюрьма для животного: в смысле, человек социальный как тюрьма для человека биологического; воспевание красоты птичьего полета или крокодильего траха; приглашения к межвидовому сожительству) не остаются гласом вопиющего в пустыне: их с энтузиазмом подхватывают местные и нерусские культурологи. Кулика приглашают с докладами на статусные научные конкуренции, где он, опрокинув полбанки водки (шутка: Олег мало пьет) гонит что-нибудь несусветно-смешное, а ученые мужи и жены озадаченно чещшут в затылках перьями.
Это ведь и впрямь серьезная тема - начало конца антропоцентризма. И к разговорам таким легко продверстывается и трансперсональная психология, и трансгенные свиньи, и клонирование: в общем, самые душещипательные сюжеты. Нерв типа времени.
Ну, а для того чтобы быть идеологически острым в России, ума6 как известно, вообще большого не надо: здесь любой свободный жест может вызвать хороший такой мистерический резонанс.
На закуску: ответ Иосифа Кобзона (это такой депутат Госдумы, в прошлом певец песенок) на вопрос корреспондента газеты "Завтра" о Кулике икорове-России, в которую надо под хвостом заглядывать, заданный в программе "Акулы пера":
- Я бы лично убивал за это. Просто убивал.

НАШИ ДРУЗЬЯ
СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1