РАЗВОДИТЬ КОШЕК И КАСТРИРОВАТЬ КОТОВ
"Как назвать страх, который приходит и кружится, кружится в твоем сердце, вытаптывая кольцо, никогда не зарастающее? Как назвать слепое состояние, без возможности откинуться и проследить за морщиной на лбу, когда ты наполовину ждешь, что тебе скажут: "Пошел вон"?". Это - клочок текста из программки. Кроме текста на черной картонке - мрачный рисунок, по-разному графически обыгранное название театра "черноеНЕБОбелое" и подпись: "Марчелла Солтан и Андрей Ивашнев в спектакле Доктора ДА "Здесь был СССР" на музыку Д. Шостаковича, А. Копейкина, Diamanda Galas, Art Zoyd, Klaus Schulze".
Представление на сцене Дома журналиста длится около часа. Все это время двое актеров агрессивно общаются друг с другом (друг друга швыряя и ломая) - без слов, под оглушительный звукоряд, с пластикой кукол в кукольном театре. После такого действа встаешь с ощущением, что тебя долго били чем-то тяжелым по голове. Сидящий за пультом режиссер по имени Дмитрий признается в любви к Антонену Арто.
Дома у Дмитрия - все стены в книжных полках, ковры все в кошачьей шерсти, три пушистых зверя разного цвета, покалеченные тряпочные игрушки и неожиданно взрослый красавец-сын. Фотограф хочет запечатлеть Дмитрия на фоне игрушек и непременно с толстой белой кошкой, но она быстро забирается на антресоли.
- Это Пипирра, - говорит Дмитрий, - еще есть кот Дукакис, кастрированный, но кастрировали его очень поздно, в два года, когда он уже начал метить людей, принимающих пищу. А вот Кеша - кошка, сначала принятая за кота. Если у меня когда-нибудь появится собственный дом, заведу огромное количество кошек. Двадцать, может быть.
- А игрушки откуда? Да еще такие странные...
- Как-то Марчелла пришла в сэконд-хэнд и увидела там ящик испорченных игрушек. Их ведь прессом давят, а потом пакуют. Вот они и деформировались. На "Игрушках Бертрана" у нас вся стенка ими увешана...
Перемещаясь по комнате, я случайно цепляюсь за висящие на динамике подтяжки.
- Эти подтяжки мне подарил в Польше Тодеуш Кантор, мой любимый режиссер. Сначала я смотрел пленку Гротовского, и он там был в очках, точно таких же, как я собирался себе купить. А мне не понравился Гротовский, и я подумал: теперь не куплю эти очки, а то скажут, что под него работаю. Потом я посмотрел спектакли Кантора, они мне очень понравились. А на нем были подтяжки, про которые я подумал: вот мне бы такие. Он подарил их мне, и я стал их носить.
- А кроме Кантора какие режиссеры вам нравятся?
- Если говорить о Москве, сейчас такая ситуация, что, даже подумавши, нельзя назвать и пяти спектаклей интересных, не говоря уж о пяти театрах. Выживают либо театры со статусом, либо новообразования типа антреприз. И то и другое малоинтересно. Ну, Гинкаса я бы посмотрел, Някрошюса всего - при том что мне не все у него нравится. Но есть ощущение какой-то ценности происходящего - я так в свое время на Максимову и Васильева смотрел, когда они еще танцевали... Когда они действительно танцевали. Это было хорошо, несмотря на то что классический балет для меня - просто набор банальностей.
- Откуда у вас эта страсть к музыке-пластике, ведь в вашем театре на них все основано?
- Когда появляется слово "основано"...
- Я неточно выразилась.
- Все равно какое-то строительство имеется в виду. А мы не строим спектаклей. Я и слово-то "режиссер" не люблю. Я ж не режиссер. Я прихожу на репетицию и до какого-то момента не знаю, чем буду заниматься. Мы спектакли скорее выращиваем. Наступает какая-то точка, и я понимаю, о чем спектакль. Потом понимаю, как он называется, потом начинает музыка к нему подходить, и в какой-то момент я его начинаю, как это называется в нормальной режиссуре, мизансценировать. Но при этом у меня никогда не было репетиций на сцене. Не потому, что я считаю, что это не нужно. Просто у меня никогда не было денег, чтобы снять сцену для репетиции.
- Где же вы репетируете?
- Начиная с 1993 года все спектакли ставились в комнате. Кроме "Инфанты", которая вообще была поставлена в дверном проеме. Последнюю вещь, очень сложную по свету, звуку, сценографии, я смонтировал за час до премьеры ("Косвенное доказательство жизни на Земле". - Ред.). Говорят, очень хороший спектакль. Я его отменил вчера. Там массу вещей надо решать каждый раз заново, а это очень сложно, учитывая, что я никогда не знаю точно, сколько человек будут помогать мне: платить-то я никому не могу, есть свободное время - приходят...
- Почему так?
- За десять лет существования мы получили деньги всего один раз - от моего бывшего сокурсника. Он тогда был богатым человеком, сказал: слушай, что ты ерундой занимаешься, иди ко мне директором выставочного зала, будешь в месяц штуку баксов получать. Для начала. Я говорю: лучше дай мне эту штуку на театр. И он понял, что с больным человеком разговаривать бессмысленно... Но таких жалоб можно наслушаться от любого режиссера. Давайте я лучше буду создавать образ уверенного в себе: раз все равно денег не дают, лучше делать вид, что мне их и не нужно.
- Как же у вас хватает терпения... И так всегда было?
- Было так: я приехал в Москву, начал ходить в театры и заниматься в студиях. Был актером, потом получил травму ноги и три года писал диссертацию по физике. Началась перестройка. Страна затрещала, в первую очередь затрещала наука... И тут я понял, что внутри меня уже существует спектакль, хоть я и не собирался возвращаться в театр. Если бы мы не встретились тогда с Марчеллой и Андреем, я, может быть, успешно бы это переборол и уехал из этой страны заниматься наукой дальше - благо такая возможность была. Но мы встретились...
- Так этот стиль вам продиктовали Марчелла с Андреем?
- В том-то и заключалась прелесть нашего общения, что никто никому ничего не диктовал. Стиль - это мы сами и есть. И бессмысленно тут делить на куски: кто правая часть стиля, кто левая или верхняя.
- Но изначально-то вы были другим. Играли в традиционных спектаклях...
- Нет, ну они были не совсем традиционными.
- Всегда странно, когда мягкий в общем-то человек делает агрессивное, пугающее искусство. Вот и вы производите такое впечатление.
- Режиссура сама по себе немягкое занятие, театр - жестокая игрушка. Он доставил мне мало удовольствия и не принес счастья, это уж точно. Даже в коммерческом театре природа проявляется. А у нас она просто бесчинствует. Страх - основное ощущение от любого искусства, это еще Гете писал. Сделать "красиво" - это же не искусство, это дизайн.
- А как появилось название театра?
- В свое время я написал статью... Нет, это другое, так Доктор Да появился. "ЧерноеНЕБОбелое" каким-то образом написалось, и как почва для графики надпись себя оправдала. Правда, произносить тяжко. А Доктор ДА появился, когда я одну свою статью о театре назвал "Московская функция Доктора ДА". Я никогда не заявлял себя в качестве автора спектакля - за исключением случаев, когда шел просить деньги. Там, где необязательно было, я ничего не писал. Доктор Да - личность, не обладающая физическим телом. Виртуальная.
- Может, псевдоним?
- Сейчас воспринимается как псевдоним. Но я хотел создать личность. Создать продукты его деятельности - не только спектакли. Я придумывал истории про него... и понял, что XVI век в этом отношении был куда плодотворнее. Вильям Шекспир прекрасно существовал, будучи, по всей видимости, выдуманным персонажем, а сейчас я даже журналистов этим не мог заинтересовать. Рассказывал-рассказывал, а потом мне говорили: хорошо, но кто все-таки ставит пьесы? Приходилось сознаваться.
- Где еще вас можно будет посмотреть в Москве в ближайшее время?
- ...Так ведь нигде! Мы не будем больше играть в России. Это нереально. Сейчас едем в Болгарию, потом в Польшу, оттуда в Москву обратно, потом в Германию, Францию и Америку. Все, слава богу, цепляется одно за другое, но в этом есть и свои большие недостатки.
- Но ведь там вам дадут сцену?
- Да, но репетировать там тоже невозможно. А мне как раз важно найти такой вариант жизни, когда бы я мог и репетировать, и играть.
Ольга Кузнецова
спектакли театра "черноеНЕБОбелое":
1988 Татьянин день
1989/90 Звезда по имени Полынь
1992 Инфанта
1993 Деление на тело и тепло
1994 Здесь был СССР
1995 Игрушки Бертрана
1996/97 Косвенное доказательство жизни на Земле
1998 Астрономия для насекомых
|
