|
Людмила Штерн общалась с последним русским нобелиатом дольше большинства мыслимых мемуаристов - сорок лет. Причем общение это было сугубо бытовым, товарищеским: в Ленинграде Бродский забегал к Штернам на пару жалоб или тарелку супа, в Америку они переехали сразу после Иосифа, и дружба продолжалась телефонным перестукиванием, прогулками в ресторан на углу и днями рождений. Людмила (о чеим сообщено с большим тактом и чувством собственного достоинства) была для Бродского "младшим другом", своим человеком, который всегда "под рукой", которым можно при случае воспользоваться, а при случае и ноги об него вытереть - поймет-простит. Зато и другу позволено больше, чем другим, даже "ценным" знакомым.
Концептуально образ Бродского вписывается в уже, кажетя, застывшую до состояния канона мемуарную парадигму: Иосиф совершил подлый поступок, Иосиф совершил благородный поступок, хотя мог и не совершать. Надменный хам-олимпиец, который, однако, не мог быть другим в силу Судьбы, а главное - внутри был нежен до не могу. Не рецензенту его осуждать; благороднейший из мемуаристов - Людмила Штерн - отпустила ему все грехи.
Книга, хотя и написана незамысловато, искусно построена: отдельные главы посвящены Шмакову, Барышникову, сюжету Бродский-Собчак, семейству Либерманов, ресторану "Русский самовар" и т.д. Есть занятные моменты, касающися финансового поведения Бродского: в тот же "Самовар", оказывается, он вкладывал нобелевские деньги (причем все эти моменты тоже поданы весьма деликатно). Но самый бесценный материал - кружковая культура. Как устраивались застолья (приводятся образцы табличек, которыми мпетились за столом места для каждого из готсей), какие двустишия оставлял Рейн, грубо говоря, на салфетках, какие куплеты ваял Довлатов, болея ангиной, какие посвящения писал Бродский на книжках - причем Штерн приводит посвящения не только со своих экземпляров: видимо, она просто коллекционирует этот жанр, в собрания сочинений не собраный, но вполне заслуживающий читательского и исследовательского интереса . Да и не только посвящения: скажем, детский стишок Бродского из "Костра", приведеный в книге целиком, тоже в соб. соч. не встретишь. Плюс письма, устные экспромты, капустники ("Эпистолярные и другие игры" - так называется одна из глав). Плюс подборка фотографий, одна из которых - Аэропорт в Якутске,1959 - чуть ли не лучшее фото Бродского.
Цитата. "В биографиях Бродского и Каплана есть одна общая черта: в начале 60-х оба были классифицированы советским правительством как насекомые. Иосиф был "окололитературным трутнем", а Роман - "навозной мухой".
|
