Михаил Вайскопф

Соответственно сотая и девяносто восьмая книжки издательства, обе вышли в серии Научная библиотека.
Самый знаменитый том этой серии - Психодиахронологика Игоря Смирнова - поразил в свое время не только приложением методов психоанализа к литературной эволюции, но и побочным эффектом: короткие поэтические и прозаические цитаты из двух столетий русской литературы породили единый (хоть и дискретный) текст. Или, сказать иначе, в качестве цитат цитируемая словесность обрела вторую жизнь.
Лев Рубинштейн тогда точно заметил, что перечитывать, скажем. Георгия Иванова нынче сил достанет у единиц, а в коротких отрывках он и для широкого читателя не только съедобен, но и зачастую вкусен. Две новые книжки повторяют этот эффект, их, собственно, можно рассматривать как шкатулки с цитатами (подчас по пять штук на станице).
У Вайскопфа,понятно, из Сталина, у Зубовой из Лосева, Соковнина, Кальпиди, Голынко-Вольфсона. Вознесеснкого, Кононова, Кибирова, Бродского, пригова, Йодова-Веещагина и еще 291-го современного поэта. В обоих случаях, если вам по каким-то причинам не нравится или наскучил не самый простой для восприятия авторский текст, вы можете перепрыгивать от цитаты к цитате, удивляясь многообразию смыслов и форм: так научные книжки вдруг становятся аттракционами. Что касается авторского текста, то в двух книгах разнится и замысел, и исполнение. Зубова принципиально антиконцептуальнa.
Соглашаясь с популярным тезисом, что поэзия двадцатого века отличается от поэзии девятнадцатого тем. что раньше поэтический язык продолжал обычный, слово в стишок переносилось из общей речи, а теперь оно всякий раз обретает значение заново, поэтического контекста (этот тезис подержан, в частности, автортеттом М.Гаспарова), автор монографии не пускается в филологические спекуляциями. Ее профессия - языковед, ее задача - показать, насколько сильно и как именно представлены в текущей поэзии грамматические архаизмы, пересегментация текста, родовые варианты существительных, конфликт между средним родом и одушевленностью и прочие специфические приемы. По сути, это изысканнейший словарь поэтических тропов, исполненный в формате монографии. Спокойное, но заинтересованное письмо, великий объем материала, внятность дефиниций и для неспециалистов: достойнейшая работа.
У Вайскопфа подборка цитат не менее интересна (в самом деле, не полезу же я ближайшие 50 лет в книжки Сталина), но у него еще есть идеи. Идеи эти, в общем и целом, портят впечатление от сотой книги. Обобщающий тезис - де, писатель Сталин немыслим как без магической убедительности, так и без смехотворного, гунявого словоблудия, вполне уныл своей удручающей бинарностью. Доказательства тезисов о том, что в стиле Сталина отразился опыт обучения в православной семинарии и кавказский фольклор, убедительны, разумеется, но больно уж нехитры сам тезисы. Ясное дело, повлияла семинария, коли он там учился, повлиял Кавказ, коли лицо его - кавказской национальнсти. Отчего не повлиять? Подтрунивания над чудесным грузином насчет плохого знания им русского языка не более (хотя и не менее) содержательны, недели анекдоты про "сол" и "тарельку". Что смущает в книжке - какая-то мстительная интонация, желание непременно поставить Сталину всякое лыко в строку. Иосифа Виссарионовича мне, в общеми целом, не жалко, но рассуждения Вайскопфа про "гунявое словоблудие" звучат несколько юмористически.
Цитата из Вайскопфа. "Дополнительным стимулом при окончательном выборе псевдонима могло послужить для Сталина и его бесспорное внешнее сходство со стальным героем нартовского эпоса Сосланом". Цитата из Зубовой. "Стоило бы подумать о выделении в лингвистической классификации понятийных историзмов - для тех случаев, когда само явление не исчезает из действительности, но перестает из нее вычленяться и, соответственно, обозначаться".