Вячеслав Курицын

Варвара Клюева, Мария Жукова, Дарья Калинина, Ирина Волкова подражают Иоанне Хмелевской.

О Хмелевской мы узнали в perestroik'у, когда издатели наперебой стали штамповать ее "иронические детективы". Со всем прилагающимся перестроечным беспределом: вижу как-то обложку - И.Хмелевская, "Этюд в кровавых тонах", вспоминаю - нет не читал, покупаю, а потом выясняется, что эрудит-переводчик нарисовал такое имя повести "Все красное"… Сумятица кончилась, когда за дело взялся московский "Фантом-пресс", купивший права на все тексты и последовательно издавший их аккуратными томиками. Эти книжки были эффектно оформлены - может быть, помните, портреты миниатюрной женщины с огромными синими глазами? Я было решил, что это оригинальное польское офрмление - с ликом самой пани Иоанны. Оказалось, художник изобразил директора "Фантом-пресс", женщину по имени Алла, которая и впрямь заслуживает сравнения с главной героиней своих любимых книг: подняла хрупкими руками такое дело. Но Алла оказалась лишь первой нашей соотечественницей, примерившей "шкуру" Хмелевской…

Оригинальные тексты кончились, но стало ясно, что "иронический детектив" - жанр, имеющий в России не слишком большой, зато стабильный рынок. "Фантом-пресс", "ОЛМА", "Эксмо" стали искать русских авторов, пишущих под Хмелевскую. Авторы нашлись. Читатели уже были. Свою связь с польским оригиналом русские двойники скрывать и не думают. Есть серия, которая так и называется - "Иронический детектив". В этой серии вышел роман, который называется "Я, Хмелевская и труп". В нем, например, написано: "Я обнаружила значительное сходство между слегка взбалмошным и непредсказуемым характером польской писательницы и моим собственным. Как и панни Иоанна, я…"

Как и панни Иоанна, ее русские племянницы пишут книги, героинь которых зовут так же, как и авторов: Варька, Маша, Даша, Ира. Все они - одинокие (принципиально: из эмансипации) современные женщины - со свободной профессией (писатель, художник) и с автомобилем. Все они, как сказано выше, "взбалмошны" и очень даже не "слегка". Все они имеют удивительный дар влипать в криминальные истории, все как одна непременно берутся эти истории расследовать, перманентно попадая в ситуации, описанные Хмелевской (вроде глубокого подземелья, откуда надо выбираться с помощью вязальной спицы). Все они язвительны и интеллигентны, отчего, собственно, и происходит стиль иронического детектива: всякая фраза излажена с легкой усмешкой, а вся прямая речь и мысли героев длинны и витиеваты, как будто написанные на бумаге. Поразительно, но все без исключения подражательницы Хмелевской пишут, в общем, неплохо. У всех без исключения есть смешные и удачные места. Шутка Волковой о китайцах, которые так ненавидят японцев, что напившись до чертиков переходят на японский язык, чтобы осквернять пьяными устами его, а не свой; сцена Калилиной, в которой две женщины, одетые в простыни, летят в мотоцикле по ночной деревне в поисках кладбища, не могут затормозить, и кружат по площади вокруг одинокого пешехода, одновременно ища способ остановиться и испрашивая дорогу к погосту, - право, очень недурные фрагменты. В "ироническом детективе" сошлись стиль и жанр: грамотные писательницы, из числа школьных отличниц, хорошо владеющие русским литературным, получили для самовыражения удобный формат.

Но почему именно жанр "Хмелевская" оказался популярен у писателей, издателей и читателей? Ответ лежит скорее не в культурологиченской области (де, после радикального постмодернистского нагнетаний и самопожирания иронии эта стилистическая фигура некоторое время раздражала, а теперь. возвращается, но в легком девичьем исполении), а в социологической.
В русской словесности не было до сих пор такого типа героини: самостоятельной молодой женщины, уверенно себя чувствующей в буржуазном контексте: автомобили, контракты, кредитка, частые поездки за границу. Героине неоткуда было взяться хотя бы потому, что отсутствовал сам буржуазный контекст.

Мужчина может только гадать, какая глубинная грусть шевелится в отечественной образованной девушке, не знающей, куда пристроить свои слишком культурные таланты, когда она смотрит французское кино семидесятых или, не знаю, американское кино девяностых: героиня, пышущая свежестью, выставляет надоевшего любовника из своей чудного дизайна квартиры (белые стены, лабиринт стеллажей и матрасы вместо кроватей), закрывает на недельку свой йога-салон или откладывает контракт со студией флористики, бросает в сумочку купальник, едет в Орли и улетает проветриться к океану, где ее ждет такое… Все это уже принадлежность российской действительности - правда, крошечного ее фрагмента. Жизнь средней россиянки бесконечно далека от нарисованной сценки. "Серьезная" дамская проза - скажем, Людмилы Улицкой или Ольги Славниковой - до сих пор посвящена несчастной советской женщине, которая тяжело тащит через трагический сюжет крест нищеты, идиотизма отечественного быта и коммунальных морально-нравственных перепуток. Детективная дамская проза - в лице Александры Марининой - апеллирует к интеллигентскому позднесовесткому дискурсу, Настя Каменская - "простая женщина", озабоченая вареной колбасой и недопехой возлюбленым, и тиражи у Марининой потому на порядок больше, чем у "иронистов", что в ее героине "узнают себя" жительницы Хабаровска и Серова, которым никогда не видать Орли (правда, создатели кинофильма "Каменская" решили осовременить героиню: Елена Яковлева играет едва ли не модную барышню, в то время как в книжках Настя больше похожа на саму Александру Маринину). Если в текущей культуре и появляется остро-актуальная женская жизнь, то либо в реалистично-жестоком изводе (скажем, героини "Дара слова" Эргали Гера или " " выходят на топу ново-русской войны, и тут уж не до мечтаний об эмансипации с евродизайном), либо в виртуально-глянцевом (женщины, образ которых моделируют журналы "Космополитен" и "Мари Клер", существуют в природе, но в весьма заповедном ее уголке: в редакциях этих журналов). А жанр "Хмелевская" - это вроде реальный быт, никакой фантастики. Дающаяся, наконец, в ощущениях рутинная буржуазность. Осваивается слово "прайвеси", но воспринимается все это пока как чудесный подарок. Тут и национальность Хмелевской кстати: у Польши давно статус доступного, адаптированного Запада.

Но вот грустный и, увы, естественный эффект: из чаемой буржуазности торчат ослиные уши социализма. Воспитание, происхождение, память о жизни в коммунальных квартирах: все это, оказывается, еще слишком близко. Подражание образцам и добрая воля не заменяют опыта; независимая достойная буржуазность дается не столько желанием и трудом, сколько - временем. От лица Ирины Волковой будто бы говорит восхищенный подросток, которому дядя-моряк привез из плавания амеркианскую жвачку. Она восхищается западной экзотикой, как сорока блестящими штучками. Латиномериканские и итальянские имена, марки автомобилей, интерьеры навороченных клубов, принцессы, франки, украденные из банка, и специальное приспособление для чесания спины, - все это описано с такой страстью, будто Волкова сама явила на свет и чесалку для спины, и испанский язык.

В некотором смысле так оно и есть: Волкова открывает этот роскошный мир читателю, который, по допущению, лишен счастья посещать загородные клубы и прикасаться спиной к чесалке (я не читал Ирину - раньше, но сдается мне, что она сочиняла лет пять назад под псевдонимом розовые романы, дразня пэтэушниц фазендами, курасао и кабальеро). Все это настолько густо и приторно, что даже художник избразил на обложке кнгиги огромный кусок торта… И героини Дарьи Калининой - при всей своей эмансипированости и авторском остроумии - настолько последовательно следует заповеди Хмелевской "быть взбалмошной", что напоминают вовсе не евопейски образованных девиц, коими, вроде бы, являются, а двух деревенских клуш, пораженных свободой студенческого общежития. Еще более экзотичен случай Варвары Клюевой (на мой взгляд, самой интересной из русских "иронисток"): ее героиня просто обросла "коллективым телом" из студенческих друзей, которые приходят к ней в квартиру со своими ключами, ездят на пикники исключительно впятером, пользуются деньгами друг друга, живут классической комсомольской коммуной, что не мешает героине упрямо утверждать свою независмиость и эмансипацию. Такая буржуазность по-русски: это не претензия к сочинительницам иронических детективов, а признание того, что они выражают по-своему дух эпохи.