Детектив, как любой жанр, опирается на структуру. Основными ее составляющими являются экстремальное событие и его аналитика: разгадывание авторов, мотивов, технологий, обстоятельств преступления. Текст детектива, как правило, событиен, и в нем существенно наличие ритма. Информация подается, как блюда в ресторане, с интервалами, которые не должны быть чрезмерно длинными. Событием не обязательно бывает действие, событие в детективе - все, что проливает свет и ведет к разгадке, или ее усложняет. Не меньшую роль, чем острота действия, играет острота аналитических ходов. В детективе важен "мышечный тонус", или, как говорил основоположник жанра Эдгар Аллан По, "тотальный эффект". Суть его действия в том, что читатель находится в напряжении, которому не дают угаснуть вплоть до финала. Это классическая схема жанра, но ее приложение всегда специфично.
Женский детектив, как он сложился в массовой культуре, имеет свойство "обытовлять" страшное, приблизив на такое расстояние, когда оно теряет свой кошмарный вид. Героини, расследующие преступления, либо занимаются этим профессионально, что вносит оттенок рабочей рутины, либо, угодив в "жертвы", меняют ее на роль "палача", преследователя. У последнего типа героинь наблюдается полная атрофия страха, потому что "нечего терять", и лихорадочная активность, которая в итоге оказывается верной стратегией. Они, как правило, не могут выстроить логическую версию, но зато оказываются в нужное время в нужном месте. Еще их посещают внезапные озарения. В перерывах между решительными действиями героини в неослабевающем темпе меняют наряды, пьют кофе, принимают ванны, флиртуют и ищут словоохотливых старушек на лавочках.
Помимо этого, в паузах между активными действиями вводится всевозможная информация. Она может быть устрашающего, щекочущего нервы характера: это принято в данном жанре. Например, в детективе Анны Малышевой "Вкус убийства" погибают четверо героев, связанных между собой приятельскими отношениями. Вдова одного из них ввязывается в расследование, в ходе его знакомится с двумя геями. Один из них болен СПИДом. По этому поводу следуют ламентации-переживания: "Таня нашла в себе силы улыбнуться ему..." или: "Бедняга, знает, что болен, а гляди, как держится..." и рассуждения: "Она чувствовала в нем определенное мужество. Оно не имело ничего общего с мужественностью. Но каждый ли мужчина признался бы в том, что он болен СПИДом?"
Второй из геев оказывается продавцом парфюмерии, и в этом случае "ввод информации" имеет утилитарно-прикладной характер: "Таня, а вы любите арбузные запахи? Наверное, любите. Спорю, что раньше покупали духи от Иссея Мияки. А вы попробуйте мужские запахи! Это бывает интересно. О, вы вообще не представляете, сколько женщин покупает мужские духи для себя! Вам пойдет "Горизонт" от Ги Ляроша"...
Техника "ввода информации" имеет свои тонкости. Фрагмент должен быть достаточно интересен, чтобы не убывала энергетика текста, не уводить далеко в сторону и не затрагивать проблем другого уровня, не провоцировать иной тип восприятия. В детективе Б. Акунина "Пелагия и белый бульдог" есть пятистраничный фрагмент - искусная стилизация под публицистическую статью 19-го века, полная актуальных современных вопросов. Сам по себе он интересен, но не в тексте, где мешает читателю волноваться за зверски умерщвляемых собачек. Жанр детектива, в том виде, в каком он существует сейчас, требует от автора изобретательности, но жестко ее регламентирует. В нем сложилась собственная, основанная на шаблоне, органика, деперсонализирующая текст и выталкивающая инородные элементы.
Среди приемов, заполняющих событийные лакуны, бросаются в глаза "разглагольствования"-монологи. В них присутствует специфически женский оттенок: они обычно перенасыщены эмоциями и связаны с темой вины, ответственности, либо носят дидактический характер, когда автор дает уроки этики. В качестве примера можно привести высказывание героини романа А Марининой "Шестерки умирают первыми": "Вы говорите глупости, - сказала Лена сердито и немного высокомерно. - Ценность человека не в том, сколько книжек он прочитал, а в том, как он относится к другим людям. Да, Дима не знает, что такое "гарики" и кто такой Губерман, он не видел ни одной пьесы Уильямса и никогда не слышал музыку Губайдулиной, но он уважительно относится к людям и никогда их не унижал. Он вообще никогда ни о ком не говорил плохо". Такого рода высказывания, как правило, содержащие банальности, бывают никак не связаны с характером произносящего. Они носят универсальный характер, их мог бы произнести любой. В лучшем случае они связаны с ситуацией, но не всегда. Надо заметить, что в большинстве случаев женщины-авторы избегают мужских монологов-"разглагольствований". Там, где этические вопросы решает мужчина, автор предпочитает промолчать. В уже упоминавшемся "Вкусе убийства" А. Малышевой герой дважды "сдает" своих подружек. Первую - за то, что она из ревности подожгла в квартире ковровое покрытие, и он едва не задохнулся. Но при этом он слегка сомневается в собственной правоте. Во второй раз он попадает в руки настоящей преступницы, которую "сдает" бестрепетно. Автор оставляет событие без комментариев, как бы не зная ответа на вопрос, где границы "правильного" мужского поведения. Должен ли герой продолжать вести себя по-мужски, если его жизни грозит опасность со стороны женщины? В аналогичной ситуации герой А. Марининой перед тем, как отдать в руки милиции, выражаясь казенным языком, свою сожительницу, думает полночи. О чем думает, неизвестно, но вывод делает недвусмысленный: "Я подлец и не мужик". В соответствии с выводом он и поступает. В том и в другом эпизоде внешне отсутствует авторская оценка.
Автор в тексте детектива анонимен, но не упускает возможности высказаться то за одного, то за другого персонажа, отчего герои бывают собраны из кусков и ни на что не похожи. Герой, насильно пригнанный к ситуации, герой как жертва жанра, в котором, в соответствии с рецептурой Агаты Кристи, преступник - всегда тот, кто меньше всего на него похож, выглядит противоестественно. Преступниками выступают то муж-подкаблучник, то старуха-пианистка, то ветераны Великой Отечественной, то художник, которому, чтобы создать вазу, нужно красиво взрезать женщину. Мотивы преступлений ничему не соразмерны, зло выступает в своем чистом демоническом облике, как у Шекспира, необъяснимым уродством. Но при этом под ногами путаются бытовые подробности типа коммунальных гаражей, салатов с йогуртом, мобильных телефонов, племянников с подростковыми проблемами, и напряжение "прыгает". Читателя тянут от ужасного к бытовому, то в одну сторону, то в другую, и непрерывный "переход через таможню" создает дискомфорт.
Текст организован так, что все традиционные элементы художественности "выбывают из игры". Пейзаж становится констатацией погоды, антураж редуцирован до декорации места действия - подвала, квартиры, кладбища. Второй компонент сравнения, который обычно приподнимает или остраняет, "опущен" в бытовую плоскость. Например: "Я выдавила слово, как залежавшуюся зубную пасту из тюбика" (Елена Юрская "Возвращение - смерть!") или: "Я приехала домой разбитая, словно то корыто, что так много попортило крови старику из пушкинской сказки" (Марина Серова "Кто последний к маньяку?"). Если в тексте появляется метафора, то сомнительного качества: "Загадочное пламя полыхало в темно-коричневых глазах женщины..." (А. Маринина "Шестерки умирают последними"). Характеры замещены описанием внешности и обстоятельств - грузное тело, болезни, лекарства, дочь, засидевшаяся в девушках. Это портрет мафиози.
Второго плана, или подтекста, или "трансценденции" - того, что отличает художественный текст, в массовом детективе нет, и это не есть проблема жанра, а проблема качества текста. В большинстве своем женские детективы плохо написаны. Наиболее приемлем тип иронического детектива, где ирония примиряет с нелепостями, правда, за счет спада общего напряжения. Текст становится игровым, стилистически более гладким, и читатель уже ни о чем не тревожится всерьез. Так пишут Татьяна Полякова и Елена Юрская. В качестве примера приведу отрывок, где описан юбилей ректора, закончив все остроумным текстом: "Но вот зал замер, свет погас, и в тишине и сиянии одинокого софита на сцену взбежал 60-летний красавец, совсем не похожий на осколок советской империи и в целом очень даже приятный человек, мой супершеф и наш, судя по размаху празднества, уникальный деятель высшего образования. Зал встал и разразился овацией. Кто-то начал скандировать: "Да здравствует наш Карабас удалой!", кто-то шипел: "Чтоб ты сдох". В общем, все как на приличном партийном съезде. Правда, "Интернационал" заменили цыганским хором с песней "К нам приехал наш любимый..." Одна из цыганок оказалась моей бывшей одноклассницей, за которой я раньше ничего такого, в смысле национального, не замечала". (Е. Юрская. "Возвращение - смерть!")
|
