Лев Пирогов

Зомби тоже могут играть в баскетбол

И что главное – Сорокин шёл к сердцу дольше. Через лотки, в тонких обложках. Через ксеры шёл – покааа!.. Пока на пьедестал ад-маргенный… Путь МЛК в классики оказался ближе. Включена первым томом. Обложкой. Друскин чешет живот, доволен. Гришенька.

Что имеем?

Обложка – это главное. Вот, господа, перинотальный опыт вхождения критика в книжку “Мифогенная любовь каст”. Так было.

Шёл мимо, а Влад-книжник (книгопродавец) говорит: “Вот, тут вроде того Сорокина-Пелевина, что ты любишь”. Я конечно скривился. Но взял в руки. Што, дескать, там за издание? Начал тупо вертеть – искать предисловие, ибо какая книга без предисловий? Страшно неуютно и непонятно её читать... Не нашёл (даже после предположения, что оно на обороте обложки – типа иногда пишут: “Новая захватывающая книга молодых авторов повествует о”. Но там оказались лишь невнятные уму слова, и я положил том на место).

Через день в Курбуке (т. е. в гостевой настоящего сайта, дорогие мои) говорят: Ты чо?!! Она ж Культовая! О-о-о-о-о!.. Я бегом назад. Втюхал 125 р. (по причине – периферия, а в Москве, по слухам, дешевле). Стал читать, понравилось. Потом устал.

Стал думать: а 125 – не много?

Ведь как устроена наша, в общем-то непростая жизнь? История культуры – это борьба двух попеременно лидирующих стратегий. Первая называется “логоцентризм” (“мир существует, чтобы войти в Книгу”), вторую можно назвать “логоэксцентризм” – мир существует, чтобы из книги выйти. Задача читателя – высвобождать из текста заключенную в него реальность. Задача писателя – наоборот: прятать эту реальность в текст, закрывать, как в консервную банку.

Мои образованные друзья, чьи двухтомники “Мифов народов мира” выглядят гораздо потрёпанней моего, считают, что Ануфриев-Пепперштейн принадлежат ко второму разряду. Я склонен думать иначе. Разница между нами (умными друзьями и мной) в том, что они ещё только надеются обрести в своей душе Порядок, а я его уже нашёл. Как в анекдоте про двух музыкантов: “Он ищет, а я нашёл”. Поэтому все мои рецензии на книжки постмодернистов успокоительно похожи одна на другую.

Но сперва надо дообъяснить.

“Призрачно всё в этом мире бушуещем”. Спорить с этим добротным фактом, значит демонстрировать злостный романтический позитивизм. Истина в том, что смысл у жизни всегда есть, даже если его не искать. Расскажу случай.

Дело происходит на кладбище (самое место для жизнелюбивых озарений), да к тому же ещё на Пасху, когда весь постсоветский народ валит поклониться могилам. Хлебнуть водочки, зашибить грусть-тоску, спеть весёлую песню, поблевать на них. Ну, на могилы – в духе православного анимизма. Пролетит божья птичка – привет мальчишу.

Угентенный низким уровнем бытовой и ритуальной культуры, а равно тем, что впереди дикая очередь на маршрутки, я бреду к автобусной остановке, размышляя в том духе, что всё гавно.

Впереди влачится молодая, а точнее, какая-то добротно безвозрастная супружеская пара. Он говорит: “бу-бу-бу”. Тоже типа чем-нибудь недоволен, тоже депрессия у него. А она (женщины ведь лучше разбираются в жизни – это всё от месячных там у них) утешает: “Ну чё ты, Гриш… Счас приедем домоой… Начистим картоошки… Пожаарим… Включим телевиизор… Посмоотрим… И – спаать…”.

И от нехитрой этой молитвы, от целительных флексивных подвываний (а может, и смысл дошёл – смерти нет, всё циклично) так хорошо сделалось вдруг нам с Гришей! “Почистим картоошки”… Не за этим ли (за порядком) грустит душа, и не за ним ли подчас бежит в монастырь впечатлительный организм? Не тут ли зарыт вечный кайф, о котором написано в известной книжке автора В. О. Пелевин, и не в том ли пресловутый смысл, что сансара – нирвана?..

Извлечь смысл из текста, значит внеположить его. Проблема внеположенности, иначе именуемой “экстерриториальной позицией”, есть главное препятствие на пути к описанию мира, и именно на неё ополчились в своё время постмодернисты. Комментарий к книге – тоже книга, но уже другая. Дурацкая бесконечность книг порождает агорофобию и страх высоты, из которых развились Интертекст и эпистемологическая неуверенность постмодернистов.

Постмодернисты же делятся на стоиков и варваров. Первые смирились с тем, что кроме добротной крестьянской сансары никакой другой нирваны нигде нет, и стали жить с этим, как с фактом. Вторые попятились от края, занявшись мифостроительством. (Не бойтесь, речь пока не о Мифогенной любви).

Кроме постмодернистов в природе сохранились реликты наивного сознания, занятого поисками смысла. К ним, в частности, принадлежит критик Дуня Смирнова из журнала “Афиша”, которая в рецензии на МЛК пишет: “Бред, настоящий, густой, временами смешной, но в основном утомительный. Соц-арт и русские сказки – единственные осмысленные его элементы. Много мата и фекалий, которым авторы радуются как дети. Это как если из Сорокина напрочь изъять какие бы то ни было идеи, а все остальное оставить”.

“Идеи”… Хотелось бы спросить у коллеги: а шо? Какие такие “идеи” она усматривает в творчестве Основоположника? Вроде бы, Он сам много раз говорил: идей нету. Есть просто текст, который можно читать...

Единственная постмодернистская “идея” лежит за пределом проблемы писательства. Это идея о “физиологичном” (и не в смысле фекалий) чтении. Текст воспринимается не как означение “смысла” (когда означающие смысл слова невидимы, “прозрачны”), а как чувственно воспринимаемое “тело”. Такой текст надо не “проглатывать”, а жевать, не глотая, как резинку.

“Жуешь, и вроде не так скучно”. Что немало, ведь “Скука” ведь одна из главных проблем человека, начитавшегося книжек. Новалис утверждал, что мир существует, чтобы войти в Книгу. Помер молодым. Печорину, помнится, было скучно оттого, что жизнь после Новалиса казалась дурным подражанием уже прочитанной книге. Помер. Может, и от поноса (в Азии потому что). Мухи, арбузы, дизентирия… Не то – в Соединённых Штатах. Бродскому даже премию дали – лечись, трудись, удовлетворяй потомков!.. Помер.

Мир вошел в Текст, как нехорошая погода. Появилось даже такое ругательство: литератууура... Произносить надо скривившись, глядя в окно на дождь (желательно, в Париже где-нибудь. Типа “я умру под осенним дождём”. Типа: “на улице дождь, а у нас концерт”. Типа: “а за окном был дождь и – литература”). Типа “рок-н-ролл жив, а я уже как-то (тут следует от гордости несильно зардеться) не очень”.

Так вот, у стоиков-постмодернистов всё наоборот.

У них всё отдельно. Мир сам по себе, текст – сам. Различие этики и эстетики – главная и единственная “идея” Сорокина, о которой, впрочем, он не писал, а больше в интервью рассказывал. Пусть, мол, в книге мат и какашки – бумага стерпит, лишь бы в офф-лайне все чики. Кстати, Дуня Смирнова слегка с ним согласна, если выносит авторам “МЛК” следующий приговор: “Всяко лучше, чем просто блевать по углам”.

Спешу согласиться с гуманитарным мнением Дуни: “Любовь каст” не обязательно читать, сверяя с “Историческими корнями волшебной сказки”. Достаточно наслаждаться языком, который Изысканно Плох, просто виртуозно!

Правда, это уже другая тема. Проводник русского постмодернизма Слава Курицын, собственноручно открывший пост-пост-философию тотальной радости и всем довольства, помнится, однажды поделился талантом читать грошовые газетки, которые бабки-зюгановки продают у метро. Тоже тексты!

Базара нет. Тоже. Будучи машинкой для уничтожения мифа (смысла, неотличимого от способов репрезентации), язык тянет одеяло на себя. Он есть – и тем хорош, даже когда плох. Паша Басинский – параход, лауреат и счастливый обладатель двенадцати, что ли, уёв от Нез-газеты, говорит, что это, мол, демагогия. Хуюшки. Это диалектика, амбивалентность, принцип дополнительности и квантовая логика. Во-первых.

Во-вторых, тут уже не предьявишь стилистических претензий (мол, какой ужас: “А, сказал я”, как обычно к Пелевину, у которого внеположенного языку смысла – таки да: многовато. Тут уж никакой “смысл” от процесса физ-чтения не отвлекает!

В-третьих, так писать тоже надо уметь. В-четвёртых, нарочитые штампы, заскорузлый синтаксис и заезженные метафоры суть “ритуал” языка. А в ритуале – всегда “сакрал”. А в сакрале – утка. А в ней Смысл, покачивая толстой попой, несёт ленивая медсестра. Какой?

Толстой. Надо сказать (достал очки, тру об рукав), что “Мифогенная любовь каст” – это удвоение постмодернистской рефлексии. Сорокин чистил себя, главным образом, под корявым коровьим соцреализмом и под плохим – технически плохим (впрочем, в этот тезис углубляться не будем – очки уже на носу) – письмом классиков. (Красиво писавшие классики не удавались ему). Указательным пальцем – в глобеллу – типа поправил. Фу, как не стыдно. Поэтому его тексты все-таки носят отпечаток пародии и зависят – тьфу, тьфу, тьфу – от контекста.

Ануфриев и Пепперштейн чистят себя под самим Сорокиным, деконструируя некоторые его мотивы (“Россия-Германия”, например; очки тонко пищат: лопнули от восторга), но совсем не завися от него, потому что если нет тупых безрефлексивных “идей” и нет идиостиля, то нечего и пародировать – да? Они просто “творят текст”. Вернее, играют в творцов, наслаждаясь демиургической ролью. И оставаясь при этом Читателями (см. двух стратегий Теорию): ведь игра имеет смысл только тогда, когда сам рвёшься прочесть себя и друг-друга, сладострастно пихаясь локтями: “Ай да Пушкин!”... Ай да Пеппер-Штейн!

Следы совместного письма очевидны. Книжка радостна, многое в ней смешно. Люди старались ради реального клиента. Друг для друга писали, в смысле, не для читателя имплицитного. Ха-ра-шо.

Читателю самой длинной, самой имплицитной (радости много) сказки про колобка предложено поиграть – прыгнуть из “этики” обыденной жизни в “эстетику” текста, и вернуться обратно, с облегчением вдруг поняв, что если никаким продолжением мира литература не является, то и мир, слава богу, не является продолжением литературы… Вот – Смысл. Не самый бессмысленный и гуманный.

Уютное жужжание Языка, ушедшего от обыденной надобности что-либо значить и объяснять (Медведю, Волчку, Лисичке, Заиньке) по-детски инфантильного (сказка же!) и мифологически (офигенно) равнодушного к проблемам реальности... Жужжит, да. Можно оценивать это как возвращение к азам уставшего от собственной сознательности литпроцесса.

А что такое – в своём классическом определении – Миф, как не уютное бессмысленное жужжание?

И пошёл, тыча очки в карман, щурась солнышку, радостно напевая:

– Есть только м-и-и-и-и-ф… между прошлым и бу-дущииим!.. Именна оооон… Тра-ля-ля, тра-ля-ля.







Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1