Об искусстве Поэзии
23 февраля 2 000

Позвали тут меня на одну радиостанцию давать интервью. Я всячески отбивался, потому что средства масс-медиа я презираю и вообще, "блажен муж, не ходящий на собрания нечестивых". Но когда пообещали немного денег и сколько угодно водки, я не устоял, и пошел, и интервью дал – в прямом эфире радиостанции "Надежда", если кому интересны точные адреса, явки и пароли. Конечно, в процессе давания я выданную мне водку усиленно пил. Вопросы ведущего были разной степени бессмысленности, а когда они стали уж совсем, уже достаточно пьяный я сказал, что чем продолжать такую чушь нести, лучше я сейчас стих прочту. Ведущие очень испугались - стихи они мои предварительно прочли - но я таки прочел, но не себя, а Державина:

и т.д.

Декламирую я стихи, как известно, с большим количеством убедительности, поэтому на следующий день звонят со всего того же радио: его, радио, начальство, слушало передачу, им чрезвычайно понравилось, они хотят, чтобы я стал у них вести постоянную рубрику про поэзию – читать с выражением всякие стихи, классиков и современников, объяснять, чем они хороши, ну и отвечать на звонки радиослушателей. Читать можно что угодно, комментировать как хочу, с любой степенью субъективности, ограничение единственное – матом не ругаться. За это они мне обещают 200 долларов в месяц и две бутылки водки на каждую передачу.

Это было в середине января.

Удивительное дело, но это был период жизни автора этих строк, когда я не испытывал немедленной нужды в деньгах, да к тому же со всех сторон ожидались и еще кой-какие поступления кой-каких - и довольно значительных! – сумм от Гельмана и т.д., поэтому я начал всячески кочевряжиться, что не хочу и не желаю. А они названивали, и то, и се, и даже приезжали мне на дом с водкой уговаривать. А я все кочевряжился.

И вот: к началу февраля деньги у меня, конечно, все вышли, никакой ни Гельман ни все остальные ожидавшихся сумм, конечно, не дали, и теперь я уже стал названивать на радио с тем, что, вот, я подумал да и надумал, и хочу. Тем более, что я действительно подумал, и действительно надумал, и действительно захотел, и стал вовсю готовиться: выбирать стихи, которые читать, и писать комментарии и пояснения, и мнения и рассуждения, и т.д.

Ну, тут, конечно, все сделалось как положено.

В том смысле, что:

В том смысле, что теперь уже на радио стали отвечать уклончиво и непонятно, что оно, конечно, да, но вот как-нибудь не сейчас, как-нибудь, может быть, через недельку.

Тем не менее я уже раскочегарился, разошелся, и писать это - буду. Пригодится! А чтобы добру не пропадать – потихоньку это все и буду опубликовывать в “Немировских Вестниках”.

Так-то. 23 февраля 2000, 20.44

2. Вот сразу чтобы определить позиции, вот 10 главных на мой взгляд, русских поэтов истикивающего 20 века:

1 – 2 – 3: Маяковский, Пастернак, Заболоцкий, Бродский
4 – 11: Сельвинский, Хармс, Олейников, Введенский, Самойлов, Высоцкий, Кушнер, Пригов, Кибиров, Немиров
То есть, получилось 13.

Вот из этого и будем исходить.

3. 22 апреля сегодня, суббота, 3. 59 ночи. И вот: вот уж два месяца без одного дня с этой книжкой проваландался, написал страниц так 600 книжного текста (формат А-5, кегль 10) набросков и заметок, раза три впадал в панику и вытекающий из нее запой из-за того, что получается – не то и не так, как оно было бы так, чтобы, как говорят в городе Тюмени, обосраться и не жить и шуба заворачивалась, и только позавчера, наконец, спокойно обсудив, наконец, все это с Птичкой Моей Гузелью, стало понятно, в чем причина того, что я теперь не спеша, как раньше, вскочить чуть свет, чтобы, не умывшись и даже не поссавши, бежать скорее включать компьютер, и -- -- --, а, наоборот, заставляю себя силой как можно дольше спать, спать, спать, лишь бы подольше не вставать и не заставлять себя усаживаться за тот же компьютер, чтобы снова выдавливать из себя про акмеизм, Ахматову, усеченную мужскую рифму, и прочее.

А вот в чем дело: да не интересно мне писать сугубо филологическое сочинение, учебник стиховедения пополам с хрестоматией и пополам с обзором разнообразной поэзии. Про одни стихи как таковые и стихотворцев как их авторов писать – мне -- скучно! Как ни дуй ли, и как не вей ли, но Эйхенбаумом или Жолковским я себя, если уж очень сильно стараться, принудить быть могу, да только зачем?

И стало понятно, что писать книгу нужно не о стихах – а о жизни. И обо всех ее проявлениях: Америке и патриотизме, алкоголизме и неомистицизме, рок-музыке и поп-культуре, масс-медиа, деньгах, славе, бедности, гибели полной всерьез, застое, перестройке и капитализме, фрейдизме, новых левых и новых правых, ну, а среди всего этого – и о таких непременных и важных составляющих этой жизни, как стихи Бродского, Богомякова и Введенского, шестистопный ямб, цезурованный и нецезурованный, верлибр, гонорары, Союз Советских Писателей, Премия им. Аполлона Григорьева и проч. и проч. и проч. То есть, продолжать писать то, что я и так все эти последние 15 лет писал – Общую Энциклопедию Всего (ну, скажем мягче – Современной Жизни), разве что, для отличия от других моих уже написанных сочинений ("О Тюмени и о ее Тюменщиках", "Предметы", "Водка и другие крепкие напитки", "О разнообразных красотках") с упором и акцентом на идейно-духовную сторону этого Всего.

И как мы с ней это поняли и постановили, так сразу паника улеглась, запой прекратился, все у меня сдвинулось и понеслось, и - -