Условность ситуации "рассказчик-слушатель" абсолютно оправдана. Это сеанс у психоаналитика. Пациент выкладывает все, что хочет и как хочет. Поэтому монолог получился длинным, сбивчивым, откровенным. Александр Портной - американский еврей средних лет, либерал шестидесятых - вспоминает детство, строгую любящую мамочку, неудачника отца, первые мечты о сексуальных опытах, опасные связи.

И выказывает огромное стремление к экзогамному браку. Его влекут шиксы. (В Америке 1960-х евреи были еще не совсем "in" и овладевание Белой-Англо-Саксо-Протестантской плотью воспринималось аидом как месть, и если не захват вражеского города, то хотя бы партизанская война.)

Но как лечить психоанализом закоренелого отличника, который и Фрейда читал, и все, что хочешь, сам тебе объяснит? Доктор и не лечит, он терпеливо молчит, покуда извергается двухсотстраничный вопль отчаяния.

Говорят, что евреи изобрели чувство вины, а католики довели его до совершенства. Юный Портной, отказавшись от традиционной религии, вынужден изобретать велосипед или другой "вечный двигатель" и в бессознательном бунте против семьи находит своим фрустрациям надежный хорошо рифмующийся выход. Как сказал поэт: "Между прочим, все мы дрочим". De profundis своих национально-социально-сексуальных расстройств большеносый отличник не кричит, но эякулирует. "Используй все, что под рукою, и не ищи себе другое". В ход идет бутылка из-под молока, бейсбольная рукавица, даже фунт сырой печенки ("Вот мой величайший грех - я трахнул целый ужин своей семьи"). Гиперсексуальность на грани сатиризма не мешает умнице Портному - борцу за права всех меньшинств - закончить колледж и даже строить карьеру в мэрии Нью-Йорка, но и не помогает завести свою семью и разобраться с родителями. Пресловутый страх кастрации толкает героя на новые прелюбодеяния и приводит к новым раскаяниям. Мечта любого мужчины - menage a trois - приводит к архетипическому же кошмару:
длинноногая "вещь" (Cf. "Посвящается позвоночнику") требует жениться, грозит самоубийством или позвонить на работу начальству, упрекает в отсутствии нежности. Даже паломничество на родину предков не помогает обрести душевный покой. "Мой член не стоит в государстве Израиль". Нет, ребята, все не так.

Для многих не читавших "Тропик Рака" американцев второй роман Рота - победитель в номинации "Самая неприличная книга". Правда, миллеровский хит был, по выражению Оруэлла, "написан абсолютно счастливым человеком", а бестселлер Рота - по всем вторичным признакам - человеком издерганным, затравленным, несчастным, в общем.

Автору пришлось долго еще отбиваться от критиков-ортодоксов (мимоходом из воспитанного безволия еврейских мальчиков выводится причина Катастрофы), он даже придумал себе новое alter ego 'Натан Цукерман', чтобы доказать: Филип Рот это не Александр Портной, литература - вымысел. А не докажет. Все сходится: возраст, национальный и социальный статусы, психотип. Хотя почему? Тип блядующего "маменькина сынка" достаточно распространен, и многие мужчины, особенно левантийской культуры, с тайным удовольствием узнают в страданиях главного герои собственные заморочки под увеличительным стеклом гиперболы. А гипербола тут не слабая. Что-то мешает выдать хрестоматийное Portnoy, c'est moi. Заявляю как представитель блистательно описанного подвида: все не настолько страшно.

Книга вышла по-русски в серии "Метро" и читается, как когда-то грязные французские романы: бойко и гладко. При этом заряд "Портного" такой, что книгу ничто не в силах сгубить, даже перевод.

О переводе, аттестованном в аннотации как "блестящий", разговор отдельный. На этот раз в "почтовые лошади просвещения" себя запряг не профессионал, а любитель-эротоман, для которого, как представляется, главной задачей было не создание адекватного произведения на русском языке, а просто опровержение тезиса, "что любовь как акт лишена глагола".

Вначале - заглавие Portnoy's Complaint: "случай" это или "жалоба", не так важно, но почему ПортноГО? Перешедшее через идиш русское слово превратилось в американскую фамилию - и как же оно теперь склоняется? Проверочное слово - "ковбой". Ошибок в переводе настолько много, что привести их все нет возможности. Отдельные вопиют.

Отец героя работает на "белых людей" - тех самых WASP, чьи предки основали страну и оставили им по наследству вместе с голубыми глазами право социального первородства. Джек Портной трудится изо всех сил и старается всячески соответствовать. За это его наградили типографскими бланками с его собственной фамилией и… с. 9 "майским букетиком - своей (а значит, и его! Ха-ха!) эмблемой…". Ср.: "gave him stationary1 with his own name printed beneath a picture of the Mayflower, their insignia (and by extension his, ha ha)". Mayflower, которому предпослан определенный артикль, дано в тексте курсивом и с прописной буквы, и если по какой-то загадочной причине переводчик не знает, что это знаменитый корабль, на котором в 1620-м в теперешний Плимут, штат Массачусетс, прибыли пилигримы - одна из первых крупных партий английских поселенцев, то нужно заглянуть в словарь, а еще лучше отказаться от перевода американской классики.

Через две страницы корабль возвращается. "Not Quite Our Class, Dear, as they used to say on the Mayflower". С. 11: "Не совсем наши люди, дорогой, как говорится в таком случае". Переводчик продолжает игнорировать странный цветок, и то верно, мало ли незнакомых слов в чужом языке. "Люди нашего круга" представляется предпочтительней, чем невзоровский Грэм Грин с намеком на протекцию.

На первой же странице перевода мы сталкиваемся с его типичными приемами: компрессией и заменой. Речь идет о вере юного героя в то, что его мама вездесуща и маскируется под каждую из его школьных учительниц.

1. "And it was always a relief not to have caught her between incarnations anyway - even if I stopped trying; I knew that my father and my sister were innocent of my mother's real nature, and the burden of betrayal that I imagined would fall to me if I ever came upon her unawares was more than I wanted to bear at the age of five. I think I even feared that I might have to be done away with were I to catch sight of her flying in from school through the bedroom window, or making herself emerge, limb by limb, out of an invisible state and into her apron".

2. "С другой стороны, всякий раз, когда так выходило, я облегченно вздыхал, потому что ни отец, ни сестра - это уж точно - даже не догадывались о материных фокусах, и еще неизвестно, что бы они со мной сделали, если б узнали, что я оказался при том, как она влетает в окно спальни и материализуется из ничего. Наверное, боялся, что меня уберут как ненужного свидетеля или предателя, но попыток не прекращал".

3. "И все-таки я испытывал легкую радость, когда я не заставал ее в процессе перевоплощения - хотя попыток своих не оставлял; я знал, что и отец, и сестра пребывали в неведении относительно истинной природы моей мамы, и тяжкая ноша предательства, которая, как я считал, стала бы моим уделом, застань я ее врасплох, казалась неподъемным грузом для пятилетнего. Я, пожалуй, даже боялся за свою жизнь, которой мог лишиться, если бы хоть краешком глаза увидел, как она прилетает из школы, влетает в окно спальни и материализуется по кусочку из воздуха и прямо в свой фартук".

И таких примеров в тексте полно. С фактическими неточностями разберитесь сами. Важно, что, обычно, как правило, русский текст при переводе получается длиннее. Но это если переводить все, как есть, сохраняя стиль автора.

Стиль переводчиком не схвачен; получается не герой своего времени, а похотливый орангутанг. Язык книги Рота сбивчив. В нем сошлись интонации идиша (например, частые инверсии) с речью университетского выпускника, с удовольствием жонглирующего латинатами и матом - дань контркультурной юности. И тому и другому и третьему аналоги в русском языке есть. Кстати, многие русские писатели родом из Одессы.

Многие слова и обороты просто пропускаются. Отсекается то "ненужное", что, может быть, и не красит античную скульптуру, но суть зерно современного искусства. Честней было бы написать на книге "по мотивам", чем публиковать эту смесь простоты с воровством. Такое ощущение, что переводчик "устал быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране", как будто он переводит рукописи Оссиана, и никто, кроме него, оригинала в руки не брал.

Ребята, учите английский!

1 Должно быть stationery, но так в оригинале….