Конфликт Левинтон-Золотоносов

М. Золотоносов выступил как автор пяти рецензий три в общем положительные, две резко отрицательные. В положительной сказано (с. 61), что "с общефилософской точки зрения Л. Зорин <...> совершенно прав" и что "Высшей ценностью для человека не может быть чтолибо социальное" (речь идет о бюсте некоей Наты Назаровой). В отрицательных наворочено куда больше. При этом, кажется, перевран сюжет ("согласно роману ["Generation П"] Ельцина давно нет в живых, а действует его изображение" я такого не помню, там за всех "действуют изображения", и "факт смерти" из этого не следует). Сопоставления колеблются между "интертекстуальностью" и обвинением в плагиате. "Идея компьютерной анимациии целиком (!) украдена у Оруэлла ("1984")" (с. 22) прошу заметить, что восклицательный знак поставлен не мной, а самим рецензентом! Это весьма сомнительно (имеется в виду создание "образа врага", портрета Гольдштейна?), так же как возведение к оруэлловскому новоязу (с. 19 "явный вариант новояза") языка "Голубого сала", последний похож скорее на язык из "Апельсина" Берджеса. И наоборот: обсуждая LOVELAG у Сорокина, он не узнает Министерства любви из того же романа Оруэлла. Я не защищаю ни Сорокина, ни Пелевина, но браниться надо профессионально. Вместо этого вылезает подсознание: рассуждение о X ("икс") и П (видимо, всетаки "пи") показывает что они, конечно, из одного гнезда. Вспоминается, как Золотоносов в анкете "Тыняновских чтений" жаловался, что стоит изложить интерпретацию, например, "Соломинки", как тебе советуют обратиться к врачу. Не стану повторять этого совета боюсь, что это неизлечимо. Невольно вспоминается и то, как тот же автор приписал шутку, восходящую чуть ли не к 1890м годам (чтение списка группы "Освобождение труда" как акростиха) ни в чем не повинному Н. Голю, которому и тут нашлось место в опечатках именного указателя к книге Топорова (В. Сажин, с. 63).
Эту же тематику, в гораздо более скромном виде, он выбрал и в рецензии на книгу Э. Г. Герштейн. Кроме странной формулировки "смешные протесты со стороны поклонников Н. Я. Мандельштам" (что в них смешного?), отмечу одну содержательную ошибку, в которой рецензент, в общем, не виноват, его ввела в заблуждение сама Э. Г. (но на то и рецензент, чтобы понять ошибку автора!): с ее легкой руки он прибавил к списку разоблачений9 "наконец, склонности Осипа Эмильевича [странная фамильярность, впрочем после Рудакова с его "Оськой"...] к садизму" (с. 58). Да не было у него никакой склонности! В садизме Э. Г. заподозрила его изза слов: "Раздевайтесь, я Вас высеку". Но когда пожилой мужчина говорит это молодой женщине, он менее всего думает о садизме. Разумеется, "высеку" говорится только для того, чтобы сказать "раздевайтесь".
В последней рецензии после всех комплиментов книге Вл. Тучкова приводится целый небольшой кусочек "Действие и противодействие" [позволю себе не цитировать все свои! посмотрите сами на с. 25], и после него только и остается, что сказать: "И с этой хохмой...?!"

Уважаемый г-н главный редактор!

Во втором (по валовой нумерации) номере Вашего издания опубликована статья Г. Левинтона "Исцеление врачей". Поскольку примерно 20% объема этой статьи посвящено моим рецензиям, напечатанным в номере первом, а все, что о моих рецензиях и обо мне лично написал Левинтон, является злонамеренным вымыслом, я не считаю возможным дальнейшее сотрудничество с Вашим изданием без публикации этого письма в полном объеме, без сокращений, и без категорических заверений, что Г.Левинтону за все его хамства от "дома" будет отказано.
Задача, которую Левинтон перед собой поставил в той части, которая касалась пяти рецензий Золотоносова, видимо, заключалась в том, чтобы обругать любой ценой и любой же ценой скомпрометировать меня. Какова технология?
Вот, скажем, Левинтон заявляет, что я, кажется, переврал сюжет романа Пелевина: я написал, что, согласно роману, Ельцина нет в живых, в то время как он, Левинтон, такого не помнит ("я такого не помню").
Но на стр. 212 романа читаем такой диалог:
-- А давно его... того?
-- После танца в Ростове. Когда со сцены упал. Пришлось в коды переводить а аварийном режиме. Помнишь, операцию делали по шунтированию? Проблем была куча. Когда доцифровывали, все уже в респираторах работали.
Из этого диалога версия Пелевина о смерти Ельцина вполне очевидна: ясно, что респираторы нужны были оттого, что тело разлагалось. Но если рецензент не помнит, то зачем приводить этот пример в качестве аргумента против моей компетентности? И что это за фраза: "кажется, перевран сюжет". Кажется или перевран? Лень было перелистать роман, Георгий Ахиллович? Очень хотелось меня по-скоренькому обделать?
Вот Левинтону не пришлось по душе мое предположение, что буква "П" в названии романа Пелевина отсылает к обсценному наименованию женского полового органа. Я, между прочим, опирался, с одной стороны, на аналогию с названием романа "Generation "X"", а, с другой стороны, на фрагмент трактата Вавилена Татарского: "Учитывая патриархальный характер российского общества и ту определяющую роль, которую играет в формировании общественного мнения мужская часть населения, наиболее целесообразным представляется сформировать подсознательную ассоциативную связь "телевизор - женский половой орган" . Эту ассоциацию должен вызывать сам телевизор вне зависимости от фирмы-производителя или характера транслируемой передачи <...>" (с. 256). Или Левинтон этого не читал, или просто не понял, что тут-то и описана символика нового поколения, его "брэнд". Но представить, что он, Левинтон, может что-то не понимать, ему уже трудно. Поэтому он изрекает с ученым видом знатока: "П" - это "пи". А мою интерпретацию буквы "П" рецензент называет сначала непрофессиональной, а потом и вовсе плодом "вылезшего подсознания". Дескать, я думаю все время "об этом". Но если что и вылезло из подсознания, то у героя романа, Татарского. Однако обвинение в непрофессионализме в мой адрес, не основанное решительно ни на чем, просто голословное, просто вытекающее из того, что у Левинтона другое мнение -- уже прозвучало. А это для Левинтона самое главное. Логика проста: я не профессионален потому, что Левинтон подумал про букву "П" иначе. И всё, я вычеркнут из списков профессионалов! Как просто!
Почему-то Левинтон обвинил меня в том, что я в LOVEЛАГе из романа Сорокина не узнал Министерство любви. А с чего он взял, что я должен был привести в короткой рецензии все ассоциации, аналогии и возможные заимствования, осуществленные Сорокиным. Мало ли чего я еще не привел! Из этого же не следует, что я непрофессионален, что я именно "не узнал". Но лишь бы чего-то написать, чтобы удлиннить список. Кстати, у Сорокина написано LOVEЛАГ (с. 261 - 262), а не LOVELAG, как указал впопыхах Левинтон. Но ему не до деталей и точности, ему же надо меня уличить! Вот он, не приводя цитату из моей рецензии на книгу В.Тучкова, советует: посмотрите ее сами на с. 25. Не смотрите там, читатели, ибо цитата на с. 27. Рецензент, исцеляющий врачей, тяжко болен сам.
Попутно, ни к селу ни к городу, чтобы уже вовсе похоронить миф о моей компетентности, Левинтон вспоминает, что я якобы приписал "шутку, восходящую чуть ли не к 1890-м годам (чтение списка группы "Освобождение труда" как акростиха) ни в чем не повинному Н.Голю". Опять преднамеренная ложь!
Левинтон имеет в виду мою старую статью "Слово и Тело" (Петербургские чтения. 1992. № 1. С. 182 - 215), в которой на стр. 203 сказано так: "По-своему пансексуализм характеризует обсценный акростих, вмонтированный петербургским поэтом Николаем Голем в стихотворение "Группа освобождение труда" <...>". Т.е. я на самом деле эту шутку Голю не приписал, а лишь указал, что Голь эту res nullius в свой текст вмонтировал. Но Левинтон понимает, что никто не знает, о какой моей статье идет речь, что я там на самом деле написал... Кто пойдет все это перепроверять? Такова нехитрая технология лжи. К слову: а откуда Левинтону известно, что акростих известен с 1890-х гг.? Где подтверждения? У него в кармане? Так там только колода фальшивых карт, больше ничего.
"<...> Браниться надо профессионально", -- самодовольно поучает меня Левинтон. Да, он бранильщик именно профессиональный: брань следует не за моими реальными ошибками, а за теми подложными, которые мне приписал Левинтон.
Тем же методом профессионал обделал и мою рецензию на книгу Эммы Герштейн. Тут я просто уличен в малоумии, в слабой сообразительности. Ясное дело, что эталоном и тут является Левинтон. Речь идет о приведенной Герштейн на стр. 426 ее книги "Мемуары" фразе "Разденьтесь, я вас высеку", из которой я, вслед за Герштейн, вывел мандельштамовский "садизм". Левинтон уличил меня в том, что я не догадался, хотя и должен был, что "когда пожилой мужчина говорит это молодой женщине, он менее всего думает о садизме. Разумеется, "высеку" говорится только для того, чтобы сказать "раздевайтесь"".
Почему Левинтон знает все это лучше самой Герштейн, которая упорно пишет о садизме Осипа Эмильевича, я объясню чуть ниже. Сначала напомню, что Мандельштаму в ту пору, когда он произнес эту фразу, не более 43 лет и называть его "пожилым" немного странно (Герштейн в то время за 30). Но Левинтон думает о другом, фантазия заполнена тем, что прет из подсознания... Дело, скорее всего, в том, что пожилым мужчиной является не Осип Мандельштам, а сам Левинтон, которому, конечно, лучше знать, что надо говорить молодой женщине, чтобы она быстрее разделась, несмотря на преклонный возраст партнера. Отсюда такая странная самоуверенность, с которой Левинтон исправляет не только меня, но и мемуаристку. О том, почему бы Мандельштаму просто не сказать "раздевайтесь", Левинтон не подумал: некогда, захватило дух от старческих фантазий! По этой же причине, я думаю, Левинтону не смешно от шуток В. Тучкова. Возраст уже не тот, чтобы шутить.
Итак, можно констатировать, что все "базовые аргументы" Левинтона основаны на лжи. Налицо желание нахамить. Если нет доказательств моего непрофессионализма - можно соврать. Так Левинтон, видимо, воспринял современный журнальный стиль - как полную вседозволенность и хулиганство. Таков его левинтонно-моветонный профессионализм. Не исключаю, что автор болен психически или страдает запоями. Однако из этого не следует, что я соглашусь терпеть умышленную ложь и распространение через журнал сведений, порочащих мою профессиональную репутацию. Хам, шулер, хулиган после того, как его отхлещут по щекам (такова функция моего письма), должен быть навсегда удален из приличного общества. Этого я жду от руководства журнала.

Ответ Г.Левинтона

Мне не следовало читать этого текста вообще, так с детства приучаешься вовремя зажимать нос или отворачиваться. Тем более не следует, попросту невозможно на него отвечать. Нужно вымыть руки и забыть. Приличное общество, о котором печется г. Золотоносов, известно ему разве что понаслышке. Но поставить некоторые точки над "и", видимо, все-таки необходимо.
Г. Золотоносов весьма преувеличивает мой интерес к его персоне; после первых нескольких работ, где, казалось, еще была надежда извлечь какой-то смысл, я давно перестал читать всю ту многостраничную продукцию, которую он обрушил на читателей за последний десяток лет. Упаси Боже, чтобы я ставил себе задачу доказывать непрофессионализм г. Золотоносова. Откуда бы у него взяться профессионализму? И те 2-3 темы, с которыми он вечно носится - дело не в том, что он завсегда об них думает (как полагает едва ли не большинство читателей), а просто он не научился другим исследовательским операциям, не знает, что еще можно искать. И сексуальная подоплека литературы и скрытый антисемитизм - вещи реальные (мне ли червонцев не знать, я об этом писал и говорил в докладах, когда Золотоносова еще не было, если не на свете, то в печати - он, кстати, так подчеркивает мои преклонные лета), но всему же есть мера.
Итак, я не исследовал творчества г. Золотоносова, я всего лишь рецензировал номер журнала, вернее составлял список ляпов и огрехов, а в этом номере его рецензии занимали много места. Я уделил ему не больше времени, чем он заслуживал (может быть, все-таки, больше) и сформулировал свои замечания так, как они были первоначально записаны на полях журнала. Да, в книжку Пелевина лень было заглянуть, не было под рукой. Постараюсь больше не делать этой ошибки и в сочинения, произведенные г. Золотоносовым, тоже не заглядывать. Он, кстати, кажется, думает, что его фамилия не напрашивается на каламбуры? Недаром он все время подозревает меня в желании его "обделать". И дух мой снова призывает / Ко испражненью прежних дней. Не буду цитировать "Кюхлю" про "подлое искажение моей фамилии", а то он еще возомнит, что я его считаю дуэлеспособным.
В двух случаях он, кажется, заблуждается искренне, а не передергивает мои слова (как, скажем, в случае, когда фразу "рассуждение о X ("икс") и П (видимо, все-таки "пи") показывает, что они, конечно, из одного гнезда" - определяет так: "он изрекает с ученым видом знатока: "П" - это "пи""; - и каким образом это произношение "П" может влиять на его трактовку?).
1. Почему Мандельштам не мог просто сказать: "раздевайтесь"? Да потому что уже пытался, как нам известно из рецензируемой книги (кстати, Мандельштаму было вовсе не 43 года, а собеседнице он казался стариком).
2. Утверждение об авторстве Голя я взял не из "Петербургских чтений", а из газетной статьи: М. Золотоносов. Слово и тело // Час пик, 1992, № 17 (114), 27 апреля, с. 14 (статья написана об "эротическом" номере "Литературного обозрения", а рецензии на журналы, где я участвую, я обычно читаю, кем бы они ни были написаны). Там сказано: "Скажем, если интерпретировать (идея петербургского поэта Николая Голя) как акростих фамилии членов "Группы освобождения труда"...". Этот анекдот я слышал, когда Коля Голь еще ходил в школу, та же устная традиция относила его ко времени существования самой группы "Освобождение труда" (таково ее правильное название, так что по истории КПСС тоже двойка).
А объективного читателя (если такие бывают) я просил бы учесть, что никто по доброй воле не занимается ассенизационными работами. В филологии, особенно русистике, засилье советской бездари (которая тоже никуда не делась) сменилось нашествием беспардонных и безграмотных дилетантов. Некоторые из них через сколько-то лет работы усваивают профессиональные навыки, некоторые - только жаргон и апломб профессионалов. Иногда нужно разгребать эти Авгиевы конюшни.
Георгий Левинтон

Кажется, нет нужды публично объяснять отчего не оправдались надежды М. Золотоносова, возлагавшиеся им на "руководство журнала". Но теперь, когда текст его письма пусть и не в "НРК", но все же, к сожалению, обнародован, приходится повторить его автору очевидное: "Новая Русская Книга" принципиально открыта для полемики по любым вопросам, имеющим отношение к тематике журнала, но далека от готовности выполнять чьи либо ультиматумы и предоставлять свои страницы для выяснения отношений с помощью агрессивной брани, личных оскорблений и лексики, памятной (во всяком случае мне) по антидиссидентской публицистике 70-х-80-х годов и по формулировке пресловутой 90-й статьи советского УК ("заведомо ложные измышления, порочащие советский общественный и государственный строй"), с тою только разницею, что на место советского госстроя ставится "профессиональная репутация".
О Золотоносове-профессионале я как раз недавно http://www.russ.ru/krug/kniga/20000112.html писал в Сети. Увы, когда выясняется, что объект исследования непоправимо деформирует реальность - а сейчас, кажется, очевидно, что случай Золотоносова, безоглядно посвятившего себя изучению "субкультуры русского антисемитизма" с ее мифом о еврейском заговоре (ср. в письме бесконечные утверждения о злонамеренном и преднамеренном умысле, задаче... его обругать и скомпрометировать и т. п.) и дешифровке сексуальных подтекстов ("Дело, скорее всего, в том..." и т. д.), принадлежит именно к таким - о профессионализме говорить уже не приходится. Что же до репутации - вакансия скандалиста, не будучи опасной, никогда не пустует.

Дискуссии с обильными взаимными оскорблениями - неотъемлемая черта литературного ландшафта. Предпочитая не записываться в ряды оскорбляющих, я, тем не менее, вовсе не возражаю против дискурса брани: градус эмоции, а зачастую и литературности там обычно выше, чем в среднетекущей лит-ре. Брань Павла Басинского, Александра Проханова или Дмитрия Галковского - это искусство. Кто прав, кто виноват, обычно разобрать невозможно, поскольку собственно факты в таких перепалках обсуждаются меньше, нежели литературные вкусы и личности дискуссантов, а о вкусах и личностях внятно судить нереально. Вот, однако, дискуссия очень компактная и посвященная обсуждению нескольких локальных аспектов одного небольшого текста. Возможно ли хотя бы на таком пространстве поставить вопрос "кто прав-виноват" и как-то симулировать ответ?

Итак, дискуссия велась по двум основным направлениям: факты и хамство. Левинтон в своей заметке опровергает 4 факта (смерть Ельцина в романе Пелевина; скрывающееся за пелевинским "П" матерное слово; садизм Осипа Мандельштама; принадлеждность Н.Голю аббревиатуры "ПИЗДА" применительно к списку членов группы "Освобождение труда": о корректности опровержений ниже), высказывает сомнение в одной гипотезе (связь каких-то элементов романа Пелевина с романом Оруэлла; это сомнение неверифицируемо, обсуждать его мы не будем), высказывает две стилистические (в начале пассажа) и одну вкусовую (в конце пассажа) претензии (это тоже обсуждать нельзя, хотя мои вкусы в данном случае ближе к золотоносовским), наносит одно прямое оскорбление (утверждает, что Золотоносов больной - см. словосочетание "боюсь, что это неизлечимо") и одно косвенное (стилистические "ошибки" Золотоносова подаются весьма презрительно - "наворотил", "И с этой хохмой?!").

Золотоносов в своем раздраженном отлупе отвечает на 4 факта так: Ельцин в романе мертв (а это так - Левинтон написал неправду); левинтоновская трактовка "П" ничуть не лучше золотоносовской (это тоже очевидно); левинтоновское утверждение, что Мандельштам не был садистом, пустословно (и это очевидно: Левинтон отвергает садизм О.Э. на основании сомнительного предположения из области психологии); Голю "ПИЗДУ" он не приписывал (здесь, как будет следовать из следующего текста Левинтона, Золотоносов не прав).

Кроме того, Золотоносов позволил себе несколько пассажей, которые можно счесть оскорбительными: о старческих фантазиях Левинтона, о том, что он может страдать психболезнью или запоями и о том, что ему следует надавать по щекам. Разберем эти пункты по порядку. "Старческие фантазии" - не фантазия Золотоносова: именно ТОЧКОЙ ЗРЕНИЯ ПОЖИЛОГО ЧЕЛОВЕКА И НИЧЕМ БОЛЬШЕ Левинтон мотивирует свою трактовку эпизода с Герштейн и Мандельштамом. Про психболезнь и пьянство было бы необъяснимо, если бы мы забыли, что про болезнь первым нахамил Золотоносову Левинтон. И, наконец, отхлестать по щекам: конечно, Золотоносов мог бы пожалеть Левинтона и не стал этого делать. Но я его, в общем, понимаю: человек произвел серьезный продукт и вдруг получает наезд со стороны ерничающего не по делу и хамящего автора, который уличает тебя в нескольких ошибках (в 3 случаях из 4-х несправедливо) и в нескольких стилистических погрешностях (причем и эжио улчиение весьма сомнительно). Левинтон подставился абсолютно,и претензия к Золотоносову может быть одна: он не пощадил Левинтона. Не проявил милосердия. Что же, Золотоносов немилосерден, этот факт известен давно... Да, вот что еще есть в его отлупе: уверенность, что Левинтон хотел обгадить его СПЕЦИАЛЬНО.

Смотрим ответ Левинтона. Два первых и один последний абзац посвящены прямым оскорблениям Золотоносова. В середине Левинтон что-то пробует возразить по-сути спора: в случаях с "П" и с Мандельштамом крайне невнятно, в случае с "Освобождением труда" несомненно справедливо.

Ответственный секретарь журнала Глеб Морев не стал высказываться по существу вопроса, лишь указал, что Золотоносов пытается выяснять отношения с помощью брани и что у него наличествует комплекс "злонамеренности и предумышленности". Морев, в общем, прав, непонятно лишь, почему он не отметил, что в тексте Левинтона, послужившем началу дискуссии, тоже присутствует откровенное хамство?

Итак, подведем итог. Левинтон посвятил Золотоносову фрагмент с примерно восемью претензиями: из четырех верифицируемых три беспомощны, четыре остальные - сомнительны. А заодно нахамил. Виртуоз желчности Золотоносов ответил Левинтону так, что мало не показалось. Левинтону и Мореву, отвечая Золотоносову, пришлось перевести разговор почти исключительно морально-нравственную плоскость, причем Левинтон вновь прибег к оскоблениям, а Морев занял подчеркнуто одностороннюю позицию. Что касается комплексов Золотоносова, связаных с его мнительностью, думаю, что они и впрямь имеют место, думаю, что предроложение об это можно высказывать в печати, ибо сам Михаил в таких вопросах не стесняется. Совет будущим дискуссантам: знать об этой черте характера Золотоносова и не лезть на рожон.

Фу… Впервые я предавался такому роду анализа. Если кто-то захочет меня поправить - милости прошу. Если захотите написать не об этом конфликте, а вообще о возможностях коректного суждения о чужих дискуссиях и корректной брани - пишите тем более.