Книга включает более трехсот поэтических тек-стов, снабжена обширным комментарием, вступительной статьей и производит внушительное впечатление. Перед нами первая попытка собрать поэтическую продукцию Мережковского. При от-сутствии научной библиографии это - огромный труд. В какой-то мере подспорьем послужила библиография О. Я. Ларина, приложенная к 24-му тому "Полного собрания сочинений" Д. С. Ме-реж-ковского (М., 1914). Однако просмотр журналов 1880-1890-х годов позволил составителю дополнить ее 36 погребенными в периодике текстами, а для ряда стихотворений, включенных в ранние авторские сборники, установить или уточнить первую публикацию. Кроме того, была проведена сверка авторских печатных текстов, и все варианты введены в текстологическую часть комментария. Иначе говоря, налицо трудоемкий начальный этап всякого научного издания текстов. В этой части рецензируемая книга выгодно отличается от того потока скороспелых перепечаток "возвращенных писателей", которыми завалены полки книжных магазинов.
Но, к сожалению, этим вся текстологическая работа над изданием ограничилась. Составители не сочли нужным сделать фронтальный просмотр альманахов и сборников 1880-1890-х годов. Однако прежде всего вызывает недоумение отказ Г. Г. Мартынова и А. В. Успенской от каких-либо архивных разысканий, ведь при неизученности Мережковского-поэта, архивы - главный источник сведений о нем и его поэзии. Архивная работа позволила бы выявить новые тексты и пополнить сводку вариантов и редакций, датировать многие стихотворения (автографы часто содержат точную дату написания) и установить не найденную составителем первую публикацию (по указаниям в письмах или авторским пометам на автографе). Короче говоря, при проведении архивных разысканий ларинскую библиографию можно было бы дополнить не 36, а по крайней мере, 90 стихотворениями зрелого Мережковского (в т.ч. 61 опубликованным) и более чем 20 первыми публикациями, не обнаруженными составителем. Кстати, некоторые из них находятся в тех самых журналах, фронтальный просмотр которых был предпринят Г. Г. Мартыновым: в "Вестнике Европы" (для № 129, 130, 131, 143, 268, 270, 276), в "Сборнике „Нивы"" (для № 272) и в "Изящной литературе" (для № 308). Работа в архиве (в том числе в фонде цензурного ведомства) необходима для восстановления подлинного авторского текста нескольких десятков стихотворений Мережковского, купированных или искаженных при публикации. Она, например, позволи-ла бы сэкономить силы, потраченные на поиск самых ранних "совершенно забытых произведений", о чем с гордостью упоминает составитель в преамбуле (с. 620): в фонде поэта сохранилось в общей сложности около 250 стихотворений, поэм, набросков и переводов Ме-режковск-ого-гимназиста, состав-ляющих пять толстых тетрадей (ИРЛИ, № 24 267, 24 269, 24 271, 24 272; ф. 649, оп. 4, ед. хр. 234).
Небрежение архивными разысканиями породило ряд серьезных текстологических ошибок. Прежде всего издатели не смогли критически оценить источники текста и большинство стихотворений печатают по "Полному собранию сочинений" (М., 1914), последние три тома которого (22-24) отведены под поэзию. Комментаторы никак не поясняют (и это тоже говорит о текстологическом уровне издания), почему выбрали это собрание; можно лишь догадываться, что, вероятно, сочли его последней авторской волей. Между тем проведенные нами разыскания показали, что как об авторских здесь можно говорить лишь о текстах сборника "Стихотворения" (1888), включенных в 22-й том, и нескольких поздних текстах, вошедших в 24-й том. Что же касается большинства произведений, то текст их не авторизован, как не являются авторскими их датировки, поэтому с их перепечаткой в рецензируемом издании, как и с повтором неверной даты, нельзя согласиться.
В выборе источника для не вошедших в ПСС текстов подчас царит полный произвол. Например, стихотворение "Возвращение" (см. № 279) напечатано по антологии "Восемьдесят восемь современных стихотворений" (Пг., 1917), т. е. в редакции не Мережковского, а З. Н. Гиппиус. Лишена осмысления и подача вариантов. Скрупулезно выявив разночтения, составитель никак их не классифицирует: цензурные искажения текстов, типографские опечатки и полноценные авторские варианты свалены в общую кучу.
Вызывает серьезные возражения и состав основного текста, куда включены стихотворения, не принадлежащие Мережковскому (см. № 180, 190, 210 и 231). О том, что З. Н. Гиппиус включила их в свое "Собрание стихов" (1904), и об атрибуции их поэтессе А. В. Лавровым в последнем научном издании ее поэзии (см.: Гиппиус З. Н. Стихотворения. СПб., 1999; Новая Б-ка поэта) комментаторы знали и даже отметили это в примечаниях. Но что поразительно, им не пришло в голову, что в подобных случаях для сделанной переатрибуции нужны новые веские и бесспорные аргументы.
Не выдерживает критики и композиция издания - хронологический принцип подачи текстов. Он возможен для поэтов, датировка текстов которых досконально изучена и уточнена. В данном же случае, поскольку для большинства стихотворений дата осталась издателям неизвестна, они вынуждены были после 114 ранних стихотворений (датированных автором в первом сборнике) вводить разделы: "1888-1895", "1896-1902" и даже "1896-1913", где хаотически соединены тексты разных поэтических периодов. Хочется заметить, что для поэтов-символистов вообще предпочтительным является воспроизведение стихотворений в композиции их поэтических книг, принимая во внимание особый феномен авторского сборника в культурном контексте Серебряного века. Для Мережковского такой принцип оказывается желательным еще и потому, что его сборники четко отражали идейную эволюцию: известно, что наиболее чуткие современники воспринимали их "как стройные вехи" пути поэта (Брюсов). Этот факт отмечен и во вступительной статье к настоящему изданию (с. 32), но никаких выводов из него составители не сделали. Их контраргумент о якобы имеющихся повторах стихотворных текстов, переходящих из "одной поэтической книги в другую" (с. 623), не соответствует истине. Лишь итоговый авторский сборник, вышедший в издательстве "Скорпион" ("Собрание стихов", 1904) и дважды затем переизданный, включает переработанные стихотворения ранних сборников. Из него следовало бы (под шапкой этого изборника) напечатать отдельно семь новых текстов, указав в примечаниях его полный состав. Более веским аргументом для отмены принципа подачи текстов по ранним книгам (его неискушенные в текстологии комментаторы не приводят) мог бы служить факт переработки в скорпионовском сборнике ранних стихотворений. Однако нам представляется, что при издании поэтов-символистов тотальное применение принципа "последней авторской воли" не всегда релевантно. Например, безоговорочное помещение в раздел основного текста поздних авторских переработок стихотворений поэтами, "преодолевшими модернизм" (Б. Пастернаком, Андреем Белым, и в том числе отказавшимся от своего раннего декадентства Мережковским), является своего рода текстологическим анахронизмом.
Если вернуться к композиции собрания, то трудно согласиться и с выделением в специальный раздел переводов. Именно в этом случае можно проследить четко проявившуюся авторскую волю: Мережковский всегда печатал их в общем ряду, наравне с другими переложениями мировой поэзии и оригинальными сюжетами. Известно, что для переложений и переводов поэт обращался к актуальному, с его точки зрения, произведению мировой литературы. Таким образом, поэтические сборники, по мысли автора, должны были являть собой перекличку голосов разных эпох и народов, объединение разделенных тысячелетиями произведений, за которыми высвечивается некий вечный и в то же время глубоко созвучный эпохе пратекст - единый "вопль человечества о недостижимом, о красоте и Боге" (Мережковский Д. Кальдерон в своей драме "Поклонение Кресту" // Труд. 1891. № 24. С. 669). Собственно, таково было понимание поэтом начала 1890-х годов символистского искусства. Иначе говоря, отказ от принципа единой подачи "сво-их" и "чужих" текстов - нарушение глобальных установок поэта.
Серьезные претензии вызывает и историко-литературный комментарий. В нем полностью отсутствуют необходимые для всякого научного аппарата сведения по истории создания текстов и авторских сборников. Случайны и крайне немногочисленны здесь оценки критики и отклики современников. Не доступным комментаторам также оказался пласт культурных подтекстов. Не найдены, например, оригиналы для таких произведений, как "Будда" (№ 71), "Ариванза" (№ 82), "Жертва" (№ 84), "Имогена" (№ 124), "Христос, Ангелы и Душа" (№ 141), "Пастырь Добрый" (№ 161), "Расслабленный" (№ 184), "Монах" (№ 238), источниками которых соответственно яв-ляются древняя буддийская повесть "Лалитавистара", фрагмент одной из легенд буддийской книги "Хариванша", сказание о царе Усинаре из третьей книги "Маха-бхараты", "лэ" "Les deux amants" Марии Французской, сорок первая "лауде" Якопоне да Тоди, легенда об эфесском периоде жизни Иоанна Богослова из книги Климента Александрийского "Какой богач спасется", "Слово о Евлогии мнисе и о нищем расслабленном" из Пролога, переводная древнерусская повесть "О славе небесной и радости праведных вечней". Источники не установлены и для переводов из Казалиса и Мюссе, для упоминавшихся в автобиографической поэме легенд и апокрифов, запомнивш-ихся герою; не опознан выделенный в седьмую главу второй части поэмы "Франциск Ассизский" перевод "Кантики Солнцу" этого святого и т. д. и т. п. Причем все указанные недоделки в комментарии никак не обозначены.
Не раскрыты (что также в основном не оговорено) и прототипы для большинства персонажей автобиографических поэм и адресаты стихотворений. Иногда здесь не обойтись без архивов, которые необходимы для установления личности гимназических учителей, университетских профессоров, указания дат жизни братьев и сестер Мережковского, героев "Семейной идиллии" - сестер, матери, нянюшки Даши и тети Гиппиус, для расшифровки имен корреспонденток, которые скрыты под инициалами "О.Д.Н." (см. посвящение на одном из самых известных декадентских стихотворений "Леда") или "S.N.R.", (ей посвящены "Песня вакханок" и весь сборник "Новые стихотворения") или для обнаружения того факта, что 12 стихотворений первого сборника были посвящены баронессе В. И. Икскуль. Но чаще для разысканий источников и реалий нужно время и исследовательский профессионализм. В части реального комментария меньше всего нареканий вызывает комментирование античных имен (хотя в научном комментарии можно обойтись без Авроры, Киприды и т.д.) и событий древней истории. Все же остальные имена и названия, лежащие за пределами расхожих энциклопедий, здесь не раскрыты, хотя в преамбуле широковещательно заявлено, что особое внимание обращено "на те реалии, толкование которых требует специальных разысканий" (с. 624). Для примера укажем лишь на французские реалии в примечаниях к поэме "Конец века", где откомментированы Ж.-Э.Ренан, Э. Золя, "Марсельеза" и такие известные парижские названия, как Елисейские Поля, Эйфелева башня и Триумфальная арка. Что же такое "Le Soir", "Gil-Blas", "Ambassadeur", "Bon-Marchі", кто такие Рошгросс, Yvette Guilbert, Жюль Симон или Grille-d'Egout, именем которой названа глава в этой поэме (знаменитая французская кафешантанная танцовщица из "Мулен Руж" приятельница Тулуз-Лотрека, фи-гуриру-ющая на его полотнах), что за картины имеет в ви-ду Мережковский в главе "Салон 1891 года" и т. д. - все это осталось за пределами комментария.
Иногда комментаторы демонстрируют непонимание поэтики. Если для поэм начала 1890-х годов на современную тему характерна поразительная для Мережковского конкретика, то в своей медитативной лирике он на редкость отвлечен и абстрактен. Поэтому в комментарии к стихотворению "Под куполом огромного собора…" (где в свойственной поэту антитетической манере разворачивается характерная для прозы и поэзии Мережковского 90-х годов оппозиция церкви и природы, по признаку отсутствия/присутствия Духа Божьего) выглядит прямо-таки комичным замечание, что здесь речь идет об Исаакиевском соборе. А почему не о соборе Святого Петра в Риме или о Спасо-Преображенском соборе, напротив которого жил Мережковский? Столь же неубедительно, при учете глобальности эсхатологического сознания позднего Мережковского, выглядит расшифровка строки "Еще страшнее будет жизнь" в стихотворении 1915 года (№ 263) как намек на начало мировой войны. Тогда почему это не пред-сказание революции?
Лишними в научном комментарии являются и многочисленные параллели, которыми захламлен комментарий, поскольку здесь должны фиксироваться лишь случае бесспорных реминисценций. Сходство же мотивов у Мережковского с мотивами поэтов-современников (Надсона, Коринфского, Чернявского), отмеченное в комментариях к № 31, 132, 274, следует отнести не за счет прямого влияния, а за счет клишированности указанных мотивов для поэтов 80-90-х годов. Их число можно значительно умножить, но подобные замечания при серьезном мотивном анализе могли бы иметь место в специальной или вступительной статье. То же самое можно сказать и о большинстве сопоставлений со стихотворениями Некрасова, Пушкина, Тютчева и Фета (см. примеч. № 4, 60, 94, 95, 130, 136, 148, 176, 177, 205), тогда как язык, образная система и просодия этих авторов (сюда еще следует прибавить Майкова и Лермонтова) в той или иной мере отразились не только на всей ранней поэзии Мережковского, но и в целом на поэтической продукции постнароднической поэзии безвременья. По большей части не к месту приведены и огромные цитаты из критики Мережковского. Корректны лишь те из них, где близкие тому или иному стихотворению мысли оформлены в лексически близких образах, что свидетельствует об автоцитации (см. примеч. к "Детям ночи"), но зачем нужна огромная цитата о поэзии Плещеева в примечаниях к стихотворению "Юбилей А. Н. Плещеева", где речь идет о его героической личности? В то же время реминисценция из стихотворения Плещеева "Вперед, без страха и сомненья…" осталась здесь не замечена. Собственно, во всем комментарии, кроме указания хрестоматийных пушкинских цитат, имеется единственная попытка расшифровки цитатного подтекста. Мы имеем в виду возведение эпиграфа "Eссe homо" из "Оды человеку" (№ 197) к одноименной книге Ф. Ницше, но и эта попытка, мягко говоря, неудачна: книга Ницше увидела свет через 15 лет после написания "Оды".
Есть в комментарии и просто лишние сведения. Как поясняет текст "Сакья-Муни" указание, что это "стихо-творение наизусть знал Л. И. Брежнев" (с. 644)? Трудно понять, зачем в примечания № 8, 19 и 67 введены эпи-графы отделов первого сборника, которые не имеют отношения к комментируемым стихотворениям. Никакого отношения к стихотворению "От книги, лампой озаренной…" не имеет надпись на фотографии Гиппиус к Сологубу, введенная в примечания к нему (№ 29), а с пере-водом из Бодлера никак не соотносится приведенный в примечаниях известный рассказ М. В. Добужинского об обыске на башне Вяч. Иванова (№ 310) и т.д. Как пародия на академический комментарий выглядит некритическое вписывание в комментарий к тому или иному стихотворению примечаний комментаторов-предшественников, содержащих подчас широко известные, или необязательные, или просто неверные сведения и толкования. Все это раздувает примечания до внушительных размеров, но невольно задаешь себе вопрос: раз уж комментаторам не удалось разыскать необходимые для научного комментария сведения, не корректней и не академичней было бы оставить в нем лишь текстологическую часть?
И, наконец, несколько слов о вступительной статье. Собственно поэзии здесь посвящено немногим более 10 страниц, поэтому автор ограничился общим ее обзором. Более же двух третей статьи отведены под пересказ известных фактов биографии и творчества Мережковского. Такого рода популярные "вступиловки" после выхода четвертого тома "Словаря русских писателей" потеряли информационный смысл. При этом статья содержит фактологические ошибки и неточности: 1) Мережковский был не девятым (с. 8), а седьмым ребенком в семье; 2) сомнительно, что "в гимназические годы Дмитрий Сергеевич выучил древние языки" (см. с. 10): он имел по ним в аттестате тройки с минусом, а по-настоящему выучил и полюбил их лишь в университете; 3) его первое стихотворение "Когда поэта вдохновенье…" вовсе не является подражанием "Бахчисарайскому фонтану" Пушкина (с. 10); 4) "напряженные отношения с властями" в гимназические годы (с. 11), по всей видимости, авторский миф; 5) дата знакомства с Надсоном не 1880 (с. 12), а 1882 год; 6) стихотворение "Завещание" было напи-сано в начале 1880 года и не могло быть откликом "на смерть Александра II" (c. 12); 7) свидетельство об окончании университета поэт получил 7 июня 1887 года, а вовсе не в 1886 году (с. 13); 8) дата его смерти - 7-е, а не 9-е декабря 1941 года (с. 32).
Возникает вопрос: для кого, собственно, предназначалось такое издание? Вряд ли "Собрание стихотворений" Мережковского может представлять интерес для круга любителей поэзии, а тем более массового читателя. Использование же его в научных целях невозможно из-за сомнительного основного текста, слабого комментария и ненаучной статьи. Комментаторы поспешили объявить это издание "первым научно подготовленным" (с. 619), к чему их обязывает гриф БАНа и титул "академического издания" в преамбуле к серии. Но между этим научным эрзацем и серьезным академическим изданием - "дистанция огромного размера". Хочется надеяться, что вы-сказанные замечания не пропадут втуне и следующая объявленная в серии "Вечные спутники" книга Мережковского будет сделана без спешки и более профессионально.
КСЕНИЯ КУМПАН