"Их два, один другому равен" - цитата взята из слепневского "Последнего письма" Ахматовой (1913):
…А возвращенье невозможно
В таинственные города -
Их два, один другому равен
Суровой красотой своей
И памятью священной славен…
Неколичественная соизмеримость поэтической гимно-графии двух таинственных городов - Петербурга и Царского Села - ставит комплектатора соответствующих антологий перед двумя противонаправленными задачами: скупого отбора из тысячного списка наименований в первом случае, усилий по наращению материала - во втором. Что же до "суровости", то задача составителей состоит в построении трагической драматургии повести о двух городах, о первом из которых Ахматова писала в незавершенном стихотворении:
У города того нет от меня секретов - - - - - - - - - - - - Чем был он и чем стал, как он губил поэтов
(ОР РНБ. Ф. 1073. № 933), а мученическая биография второго - от "за революцию осиротевших вдов" из стихов Вас. Комаровского до элегического, поминаемого И. Анненским Розового поля, бывшего местом убийства евреев в последнюю войну, - еще не прописана.
Пишущий эти строки принадлежит к той группке читателей, которая на анкетный вопрос "Какие книги Вы больше всего любите перелистывать?" назвала бы не на последнем месте стихотворные антологии. В том числе и про столицу на Неве (Петербург в произведениях русских поэтов / Ред. и вступ. ст. Глеба Алексеева. Берлин, 1923; Петербург-Петроград-Ленинград в русской поэзии / Сост. К. А. Афанасьев, В. В. Захаров, Б. Б. Томашевский. Л., 1975; Петербург в русской поэзии. XVIII - начало XX ве--ка. Поэтическая антология / Сост., автор вступ. ст. и коммент. М. В. Отрадин. Л., 1988) с выездом за город (Цветослов утешной столицы. Поэтическая история Павловска от дней его основания, писанная именитыми и безвестными стихотворцами / Сост., подг. текста, вступ. очерк С. В. Выжевского. СПб.; Павловск, 1997).
Новая петербургологическая антология - от "Уже грозный первестник претек пропасть бездны" Кантемира до "Стриж отряда длиннокрылых навсегда закрыл их" Олега Григорьева - претензий не вызывает, она по отбору не судима, как и любая антология, которая в конце концов может служить и справочником, а в области справочников - всякое даяние благо. В ней есть несомненные находки, есть и неизбежные слабости, когда поставлена цель непременно представить какое-то имя, а прямо подходящие по теме недлинные стихи этого автора удручаю-ще бледны. Смятения и терзания составителя, вынужденного отказываться от очень многого, вызывают неложное сочувствие.
У каждого из любителей антологий неминуемо исподволь складывается воображаемая своя. Мне, к примеру будь сказано, жаль не найти в петроградско-ленинградском корпусе города Бориса Евгеньева (Рапгофа; по-видимому, сгинувшего в блокаду в застенках):
Владеет Петербургом тишина,
Прошедшим дышат каменные груды;
И только из открытого окна
Трещат кузнечиками Ундервуды
(Б. Евгеньев. Заря. Пг., 1921. С.10) и Петра Волкова - "Китайская скрипка в толкучке Сенной" (Ушкуйники. Альманах. Пг., 1922. С.30), Людмилы Поповой -
Как в час растрачивали год,
И легче, и затейливей,
Чем ветер на Обводном врет
О Леньке Пантелееве
(Собрание стихотворений. Ленинградский Союз Поэтов. Л., 1926. С.45).
Эх, вези же, дружок, поскорей,
По торцам, да по камушкам сбитым,
Мы простимся с тобой на заре
На мосту Лейтенанта Шмидта
(Альманах "Ларь". Стихотворения. Л., 1927. С. 32) и Михаила Фромана
На повороте, скрипом жаля,
Трамвай, кренясь, замедлил бег,
А на гранитном лбу Лассаля
Все та же мысль и тот же снег
(М. Фроман. Память. Л., 1927. С. 29), Надежды Рославлевой - "На Мойке дом двенадцать, помнишь?" (Костер. Ленинградский Союз Поэтов. Л., 1927. С. 76) и Лидии Аверьяновой, чья приверженность поэтической теме граничила с житейским подвигом (подборку ее "Стихов о Петербурге" см.: Звезда. 1995. № 2. С. 123-129). Прерву перечисление, напомнив, что у каждого делегата обозначенной выше группки мог бы выстроиться свой длинный перечень добавок, так что не вовсе преувеличением кажется мысль, что можно бы составить альтернативные сорок два печатных листа с полностью иным составом. Во всяком случае, отдельную антологию эми-грантских стихов, сильно расширяющую двадцатистраничный раздел "На земле была одна столица", можно представить себе вполне реально (одно только важное, на мой взгляд, имя назову здесь - Татиана Остроумова).
Можно посетовать на мелкие неточности в справках об авторах (а ремарка "отчество неизвестно" на с. 632 уж просто невозможна в рубрике "Комментарии"), но сразу же скажем, что второе из обозреваемых здесь изданий, конечно, значительно более любительское. Там и в комментарии, помимо типовых ошибок, - например, "барышни, читающие Локка" у Вс. Рождественского читают отнюдь не "Опыт о человеческом разуме", а беллетриста У. Дж. Локка (1863-1930), меж тем как Лещенко, исполнитель "Дуни" и "Татьяны" (Марка Марьянов-ского), не Лев, а Петр Константинович - встречаются и поспешные утверждения (Анненский не директорствовал в той гимназии, где училась Ахматова, а Вл. Палей две книги своих стихов выпустил), и доверчиво заимство-ванные из малонадежных изданий странные пояснения ("О знал ли он, любимец двух столетий, как грозно третьим будет принят он" у Ахматовой в "Русском Трианоне", надо полагать, совсем не А. С. Пушкин, а царскосельский парк), и обескураживающие признания ("Паллада. Личнос-ть не установлена"). Да и в составе бросаются в глаза очевидные упущения, - скажем, экспромт Гуми-лева 1919 года:
Не Царское село, к несчастью,
А Детское село, ей-ей,
Что ж лучше, жить царей под властью
Иль быть забавой злых детей
(Наш мир. Берлин. 1925. № 2. С. 2; о печатной истории этого экспромта см. заметку А. Устинова в кн.: A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets / Ed. by Lev Loseff and Barry Scherr. Columbus, Ohio, 1993. P. 306-309), или стихотворение Федора Сологуба 1925 года:
Прозрачной ночью от вокзала
По царскосельской тишине
Шел босиком я, очень мало
Прохожих попадалось мне…
(Неизданный Федор Сологуб / Под ред. М. М. Павловой и А. В. Лаврова. М., 1997. С. 141), или цикл стихов Сергея Гедройца (В. И. Гедройц) 1925 года - о царскосельском вокзале, о дворце, о госпитале, о памятнике Пуш-кину, о домике Алексея, о доме Гумилевых на Малой улице (Лица. Биографический альманах. 1. М.; СПб., 1992. С. 296-298; публ. А. Г. Меца). Можно было включить по-боле-е ахматовских стихов - подборку их, правда, с неко-то-рым избытком, можно найти в книжке: Ахматова А. Цар-скосельские строки / Вступ. ст., сост. и коммент. С. И. Се-нина. СПб.; Пушкин, 1998. К примеру, хороша незаверш-енная строфа "Поэмы без героя":
Ты приедешь в черной карете,
Царскосельские пони эти
И упряжка их a l'anglaise
На минуту напомнят детство
И отвергнутое наследство…-
к сожалению, публикуемая всегда с неточностью, разрушающей именно местный ее колорит - "кони" вместо "по-ни" (за "лошадок" в стихах 1911 года о Царском Селе напрасно критики упрекали Ахматову в "лже-ребячестве"), столь памятных местным зимогорам: см., например, описание выезда артистки Домашевой на концерты в Павловске (Тираспольская Н. Л. Жизнь актрисы. М.;Л., 1962. С. 194). Вообще, хорошо бы (хотя, разумеется, это личное дело составителей) уравновесить то, что Ахматова называла "царскосельский сюсюк", стихами, в которых отразилась неказовая сторона жизни города муз, вроде "Нервов" И. Анненского, за которыми стоит доподлинный звуковой фон царской резиденции - все эти "ландышов цветов, незабудок цветов, фи-а-лок." и "крингули выборгские самые лютшие ривёз!". Кажется, вообще не совсем безразлично для стихов Анненского, что они написаны в доме, где его владелица, вдова генерал-майора Панпушко, обнаружила, что прислуга - а именно Ольга Цыганкова - воровала (Царскосельское дело. 1910. 6 января), а за два года до того другая служанка была поймана на тайной продаже вина. Барочные образы тончайшей лирики - "и парков черные бездонные пруды, давно готовые для спелого страданья…" в "Сентябре" - подсвечиваются рутиной полицейской хроники, когда из Колонистского пруда извлекали труп неизвестного без знаков насилия (Царскосельское дело. 1906. 29 сентября).
Как бы то ни было, собирание стихов по этой теме (как, кстати, и по многим, если не всем, другим) стоит всячески приветствовать. Те наращения к антологии Э. Голлербаха (по рассеянности не названной во введении; замечу, что вообще называть источники для книжной культуры не менее важно, чем называть спонсоров), которые предъявлены в этом издании, могут быть значительно расширены. Это, во-первых, относится к эмигрантской литературе (один пример такой недостачи составитель назвал в предисловии, пользуюсь случаем восполнить:
Опять я слышу снежных весей
Особенную тишину.
На гвоздик маленький повесил
Господь огромную луну.
Глотает снег скрипуче ноги.
Полянам этим где предел?
Быть может, здесь могила многих,
Как синий лед застывших тел.
Астрологические знаки
Судьбы на небе обману…
Оголодалые собаки
В деревне воют на луну.
Павловск - Царское Село, 1920
- В. Пастухов. Хрупкий полет. Книга стихов. Нью-Йорк, 1967. С.30), среди деятелей которой немало выходцев из Царского Села. Так, ряд стихотворений на местную тему напечатал А. И. Плюшков (псевдонимы: "А. Угрюмов", "А. Сиверский" и др.; 1897-1968). Приведу, например, его стихотворение "Анна Ахматова в Царскосельском парке в 1913 году":
Тихо хрустнули пальцы. Упали на выступ колена
Две бессильных и узких руки - два усталых и тонких
крыла.
Поспешив в эту даль, в эту глушь, в эту тишь
из домашнего плена,
Оторвать она взгляд от озер не могла.
Там же, крыльями взмыв, попирал тяжкой бронзой
колонну
Победитель-орел, устремляясь в движении к озеру -
вниз.
Стоны чуткого сердца ее и неслышные орлие стоны
Кружевными узорами в строфы плелись.
Возникали в тревожных аллеях тревожным дрожанием
"Четки".
Выше, выше вздымаясь - в бездонную лунную синь.
Помню - взгляд напряженный и профиль отточенно-
четкий,
Так похожий на профили статуй-богинь.
(Возрождение. 1965. № 165. С. 55)
А во-вторых, это рукописное наследие детскосельских поэтов. Некоторые имена уже названы в печати, например М. И. Травчетов (1889-1941; см.: Дубровская С. И. Поэт, ученик И. Анненского // Вперед. Г. Пушкин. 1977. 17 марта). Других еще надо разыскивать по архивным источникам - см., например, в Рукописном отделе Пушкинского Дома воспоминания Д. И. Зиневич "О детскосельском поэтическом кружке".
Сам я живу в месте под названием Гило, по поводу которого мой питерский друг пошутил: "Поедем в царское Гило", и я в высшей степени рад тому, что эти две книжки стоят у меня в Гило на ближайшей книжной полке.
РОМАН ТИМЕНЧИК
Иерусалим