|
|||||||
НОВАЯ РУССКАЯ КНИГА № 3 | |||||||
|
Предисл. Е. Берштейна. Пер. с англ. В. Когана. М.: Глагол, 1999. 272 с. Тираж 3000 экз. …То Генрих Манн, то Томас Манн, А сам рукой тебе в карман… Папаша, папа, эй-эй-эй! Не по-отцовски вы смелы… Но тот, к кому вы так милы, - Видавший виды воробей. Спустилась шторка на окне, Корабль несется по волне. М. Кузмин В XIX - начале XX века в Германию ездили ле-чить нервы (печень) на водах Баден- Бадена, благоговеть в гётев-ском Веймаре, внимать в Берлине и Марбурге многотомным немецким философам. После Первой мировой туда потя-нулись за другим. Сначала Германию, Берлин, наводнили беглые русские литераторы, быстро сообразившие (несмотря на патентованную практическую никчемность), что в гиперинфляционной стране можно дешево и со вкусом устроиться; когда же рейхсмарка несколько потяжелела, участников "пивного путча" посадили и жизнь в фатерланде стала лучше-веселее, в Германию понаехали, в основном, британские выпускники Оксбриджа - в поисках "просвещенного гомосексуализма", веселых кабаков и разговоров о смысле жизни. Секс-культурный туризм, некоторым образом. Волны туристических нашествий в Германию породили нешуточную литературу в хронологических рамках от мадам де Сталь до Кристофера Ишервуда. Тургеневская "Ася", "баденские тени" князя Вяземского, пастернаковский "Марбург" общеизвестны. А вот это откуда: "Пары, обхватив друг друга за бедра, танцевали, выкрикивая что-то и обливаясь потом. Оркестранты в баварской национальной одежде улюлюкали, пили и потели от пива. В за-ведении воняло, как в зверинце"? Или: "Я так беззаботен, что даже иногда люблю посмотреть, как в здешних кабачках танцуют… И вот, в здешних кабачках я люблю глядеть, … как играют простым человеческим весельем забавно подведенные глаза, как переступают, касаясь друг друга, черные и светлые ноги…"? Как ни странно, желчный пассаж принадлежит очарованному веймарской Германией автору книги "Прощай, Берлин", а благодушный - германофобу Набокову. Предоставим (для равновесия) слово Виктору Шкловскому: "Странные в Берлине притоны. Попал я в Nachtlocal. Комната обыкновенная, на стенах висят фотографии. Пахнет кухней. Пианино играет заглушенно. Скрипач пиликает на странной скрипке с вырезанными насквозь деками. Публика молчаливо пьяна. Выходит голая женщина в черных чулках и танцует, неумело разводя руками, потом выходит другая, без чулок… Разврата же, по всей вероятности, нет". Вы чувствуете это разочарование: "разврата же, по всей вероятности, нет"? Но это так, мимолетно; русские люди в 20-е го-ды в Германию не за развратом ехали. И, наконец, по-следняя цитата, из совсем другого автора: "Они вошли в громадный пивной зал, где оркестранты в коротких баварских кожаных штанишках аккомпанировали хору заливавшихся йодлем альпийских дев… Они пришли в Lokal под названием „Три звезды". Вся тамошняя обстановка состояла из грубо сколоченных деревянных столов и стульев… Лихо отплясывали парочки. Были там некие странные юноши в женских платьях. Вращая глазами, они ходили от столика к столику и трепали мужчин по подбородку, громко и сладострастно соблазняя их непристойностями". Последний отрывок взят из романа Стивена Спендера "Храм". Кажется, автор нашел-таки разврат в Германии. Разочарования в его интонации не чувствуется. В 80-е годы среди выживших писателей-модернистов стало модным доделывать и издавать свои ранние романы. Смертельно больной Кортасар печатает "Экзамен"; Стивен Спендер, английский поэт, прозаик, критик, друг Одена и Ишервуда, вдруг решает отдать на суд публики "Храм". Что это: старческое крохоборство, отчаянная попытка вернуть себе на несколько мгновений молодость, попытка преподать урок окружающей скептически-релятивистской культуре? Трудно сказать. В любом случае, "Экзамен" еще можно серьезно рассматривать эстетически, "Храм" - вряд ли. На обложке русского издания этого романа красуется купающийся арийский юноша. Над его головой крупными буквами - СТИВЕН СПЕНДЕР. И еще крупнее: ХРАМ. Далее - то же по-английски, мелким шрифтом, в одну строку. "Храм" и есть этот полунагой немчик в его мышцатой телесности, роман Спендера есть описание паломничества в страну таких вот "храмов" - веймарскую Германию. Поначалу кажется, что перед нами - нечто в ро-де "романа с ключом", в котором под чужими именами выведены сам Спендер и его друзья Ишервуд с Оденом. Они живут себе поживают в Оксфорде, без конца треплются на разные темы, пописывают стихи и романы. В общем, ранний Хаксли. "Желтый Кром". Однако затем возникает некий1 немец Эрнст Штокман и приглашает главного героя в Германию, в Гамбург - естественно, не на луну смотреть, а "изучать немецкий для письменной работы по философии". Философия оказывается несколько греческого толка, с изрядной, к тому же, долей сенсуализма. Героя водят по гомосексуальным кабакам, бур-жуазным и богемным домам, бисексуальным тусовкам и живописным окрестностям Рейна. Много пива. Много доступных мальчиков. Много разговоров о разном. На дворе - лето 1929 года. До начала мирового экономиче-ского кризиса остается еще несколько месяцев. Затем геро-й уезжает в Англию и навещает Германию уже в 1932 го-ду. Красивые мальчики превращаются в красивых нацистов и женятся. На некогда развеселых улицах штурмовики дерутся с тельмановцами. Поголовно все обсуждают еврейскую проблему. Герой встречает своего друга Брэдшоу (читай - Ишервуда), который как раз сочиняет роман о происходящем (читай - "Прощай Берлин"). Становится ясно, что лучше людей, чем писатели-англичане (к тому же - выпускники Оксфорда), на свете нет. И последнее: первая часть (о 1929 годе) называется "Дети солнца", вторая - еще оригинальнее - "Во тьму". По гамбургскому счету этого романа о Гамбурге нет. Просто "человеческий документ", из тех, которые так обожал Набоков. Несколько прелестных описательных пассажей, две-три живые реплики в диалогах - и все. Легко написанное, легко читающееся, вполне типичное сочинение двадцатых - начала тридцатых, которое дает довольно верное представление о головокружительной вольности нравов семнадцати европейских лет между подписанием Версальского договора и гражданской войной в Испании: отцовская мораль сгнила где-то во фландрских окопах, Бог давно умер, королева Виктория тоже. Как сказал бы Розанов, "когда начальство ушло". "Дух времени" (столь же любимый Набоковым2, как и "человеческие документы") показан довольно верно. Буржуазия вздыхает об имперском прошлом и веселится в lo-kal'ах. Интеллектуалы критикуют господствующую культуру и веселятся в тех же lokal'ах на деньги буржуазии. Английские секс-туристы просто веселятся, а по ночам пишут романы и стихи. Я на месте автора для полноты картины включил бы еще русских эмигрантов, которые вздыхали бы об имперском прошлом, критиковали бы господствующую культуру, но не веселились. Ибо в стране, где англичане видели сплошных арийских мальчиков в плавках, они находили одних жирных и агрессивных обывателей. И еще об историко-культурном контексте, только не веймарской Германии 20-х, а ельцинской России 90-х (каково нам в путинской придется - полная загадка). Безусловно, мы пережили невиданный расцвет книгоиздания. Если в стране тиражом 3000 экземпляров выходит наскоро отрихтованный юношеский роман английского автора, известного у нас, в основном, со слов Бродского, значит - праздник у нас с собой. Будем надеяться, что всегда. И последнее. Оцените тонкое лексическое чутье переводчика: "Пансион „Альстер" был настоящим муравейником - его многочисленные комнаты тянулись вдоль коридора, точно некий кишечник" (с. 179). Или это непревзойденное мастерство автора? 1 Употребляю слово "некий" из почтения к переводчику: он его просто обожает. Помните: "некие странные юноши"? 2 Я второй раз поминаю в этом тексте В. В. Набокова не только потому, что он прожил более десяти лет в веймарской и гитлеровской Германии. И не потому, что эта Германия - непременный фон большей части его русской прозы. У В. В. был двоюродный брат Николай Набоков, который-то как раз и вкусил всех прелестей (правда, гетеросексуальных) "эпохи берлинских кабаре". Его книга воспоминаний "Багаж" - самый что ни на есть "человеческий документ" с верно уловленным "духом времени". КИРИЛЛ КОБРИН Нижний Новгород |
|||||||
|
