Почти одновременный выход двух собраний произведений Даниила Хармса стал весьма заметным событием в современном книгоиздании и одновременно событием этапным. Прошел основной период накопления и осмысления текстового материала - и стало возможным подведение определенных итогов. Как справедливо пишет в предисловии к одной из книг В. Н. Сажин, "издание и изучение архива Хармса началось 35 лет тому назад. Срок достаточный для того, чтобы стали ясны все проблемы: текстологические, периодизации творчества, жанровой определенности, традиции и новаторства и так далее - на любой исследовательский вкус. Срок вполне достаточный также и для того, чтобы уяснить, насколько удалена в будущее перспектива решения этих и еще множества проблем изучения творчества писателя" (Цирк Шардам, с. 5).
Учитывая сделанное в области хармсоведения, можно достаточно уверенно утверждать, что любой исследователь, взявшийся за такую работу, как составление и комментирование сборника текстов Хармса, волей-неволей вынужден определять свое отношение к комментаторским и текстологическим традициям, уже сложившимся в этой области. Задача рецензента в данном случае облегчается тем, что составителями двух появившихся сборников являются специалисты более чем известные, которые во многом эти традиции сами и закладывали. Так, М. Б. Мейлах еще в 1960-х годах вместе с покойным А. Александро-вым изучал архив Хармса, хранившийся тогда у Я. С. Друскина, а затем совместно с Вл. Эрлем приступил к изданию за рубежом Собрания произведений писателя, из предполагавшихся девяти томов которого из-за ареста М. Мейлаха по политическому обвинению в 1983 году вышло только четыре. В. Н. Сажин также известен своими многочисленными публикациями Хармса, среди которых - три тома Полного собрания сочинений.
Возможно, все это и явилось причиной того, что составители рецензируемых сборников весьма четко и недву-смысленно формулируют свое отношение к основным эдиционным проблемам хармсоведения, занимая подчас полярные позиции. Прежде всего, это, конечно, относится к текстологии.
Любой исследователь, державший в руках хармсовские рукописи, обращал внимание на ярко выраженную в них нерегулярность орфографии и пунктуации. И если отклонения от пунктуационных норм после футуристических экспериментов никого давно не удивляют, то к орфографическим девиациям подобного отношения не сложилось. Вдобавок, в случае с рукописями Хармса мы имеем "нерегулярность в квадрате": мало того, что подчас самые простые слова автор пишет "неправильно", а сложные - вполне нормативно, - одно и то же слово в разных текстах может писаться то в соответствии с правилами, то в их нарушение. Как же печатать такие тексты, учитывая, что практически ни один из них при жизни писателя опубликован не был и теперь печатать приходится с рукописи? Увы, здесь очень сложно выбрать безупреч-ный путь…
М. Б. Мейлах пишет в комментариях к ранним стихам Хармса: "Мы сочли необходимым исправить, как это мы делаем и при издании других текстов Хармса, все явные орфографические ошибки, не несущие никакой специальной смысловой нагрузки и лишь отражающие известную „неграмотность" писателя; их сохранение представляется нам нелепостью" (Дней катыбр, с. 612). Увы, этот подход грешит, своего рода, "текстологическим волюнтаризмом". Как определить, где "явные" орфографические ошибки, а где "неявные"? И как понять без специального исследования, несет или нет каждая конкретная орфографическая девиация смысловую нагрузку? Наконец, а что делать, например, с грамматическими нарушениями? Мы в свое время проводили подобное исследование (необходимость его была тем более очевидна, что речь шла о представителе одного из весьма радикальных направлений русского авангарда, для которого были более чем актуальны такие художественно-философские категории, как "сдвиг", "погрешность" и т. п.), в результате которого выяснилась значительная семантиче-ская насыщенность подобных отклонений - вплоть до уровня графического оформления текста [см.: Кобринский А. "Без грамматической ошибки?.." ("Орфографический "сдвиг" в текстах Даниила Хармса) // Новое литературное обозрение. 1998. № 33. С.186-204]. Да и в самом деле - можно ли, например, предполагать, что Хармс был настолько "неграмотен", что не знал, что слово "Русь" пишется с одним "с", а не с двумя. Судя по всему, определенную ущерб-ность такого подхода понимал и сам Мейлах - филолог с широкой эрудицией и тонким пониманием текста, - об этом свидетельствует то, что он также заключил в кавычки слово "неграмотность", относящееся к писателю. Более того, Мейлаху не удается последовательно вы-держа-ть собственные текстологические принципы. Вот пример из стихотворения "Столк-новение дуба с мудрецом":
вынуть руки из пищевота легче сделать еще чево-то (с. 119)
Здесь составитель совершенно справедливо сохранил графическое обозначение авторского интервокального оглушения в первой строке, поскольку оно, с одной стороны, противоречит фонетическим законам русского языка, а с другой - сохраняет окказиональную рифму. Не менее справедливо сохранена орфографическая "погрешность" во второй строке. Хотя рифма сохранилась бы и при нормативном написании, разрушилось бы ее графическое выражение, своего рода "rhyme for eye" на русском материале. Но уже через страницу, в том же стихо-творении, мы встречаем:
жил некий именем не славен короче попросту Иван Буславин (с. 121)
Оставляя в стороне исправление авторского написания (у Хармса - "имя-нем"), обратимся к рифме. В рукописи четко стоит: "Буславен", но Мейлах здесь - вопреки тому, что мы видели в предыдущем примере, - приводит фамилию - даже не к норме, а просто к более привычному виду. Графическое (да отчасти и фонетическое) выражение рифмы разрушено.
В другом случае, в стихотворении "Хню - друг лампы" Мейлах в полном соответствии с авторской волей приводит следующие строки:
я думал я вижу перед собой тору но нет без у мец (с. 190)
Таким способом Хармс эксплицирует часто применяемый прием семантизации морфем и иных частей слова; кроме того, в данном случае возникает явственная аллюзия на хлебниковский прием - ср.: "без у" / "Тиран без тэ". Тем не менее, в другом аналогичном случае составитель авторскую волю нарушает:
- Да Махмет, не фунт изюму, - вдруг он при-со-во-купил (с. 124).
В рукописи дефисов нет - они поставлены составителем. В результате хармсовский прием оказывается искаженным: дефисы могут рассматриваться читателем как сигнал к скандированию текста [увы, этому фрагменту текста не повезло и в издании Сажина - здесь составитель напечатал его правильно - без дефисов, но зато разделил последний элемент слова, которое стало выглядеть так: "при со во ку пил" (с. 239). В рукописи: "при со во купил"].
Еще явственней шаткость заявленных составителем книги "Дней катыбр" текстологических принципов видна в "Ла-пе". В комментариях к этой стихотворной драме Хармса Мейлах специально оговаривает особенности формы имени одного из персонажей: "Написание Ангел Копуст-а, - пишет он, - (вслед за первоначальным Капуста при первом появлении этого персонажа) - типичная гиперкоррекция Хармса" (с. 599). Это при том, что хорошо известен хармсовский принцип десемантизации фамилий - ср. хотя бы всем известный пример с последовательным написанием фамилий "Камаров", "Тапорышкин". Более того, Мейлах корректирует хармсовское написание, даже несмотря на то, что в этом же тексте этот же самый персонаж практически с каждым появлением называется по-иному (Компуста, Пантоста, Хартраста и т. п.)! В результате утрачивается одна из промежуточных ступеней трансформации "Капуста - Копуста - Компуста…", что представляется очевидным.
Менее очевидны потери текста от расстановки составителем знаков препинания. Эта проблема еще более сложная, чем связанная с орфографией, - и необходимо отметить осторожность, с которой Мейлах к ней подходит: восходящий к футуристической практике прием опускания знаков препинания в большинстве случаев сохраняется. Однако есть и обидные исключения, которые проще всего продемонстрировать на примере из стихотворения "Казачья смерть":
но тут вошел гусар болотный и промолчал. Он был слепень (с. 67)
В рукописи вторая из приведенных строк выглядит так:
и промолчал он был слепень.
Несложный анализ показывает, что разделение текста при публикации на синтаксические единицы лишает его изначальной семантической перегрузки.
Комментарии Мейлаха, как всегда в работах этого филолога, интересны, точны и включают большой материал, демонстрирующий широкую эрудицию автора; особенно это касается мифопоэтики. Своего рода украшением коммента-рия стал материал о пьесе "Елизавета Бам" - с тщательным анализом предшествующих публикаций и све-дением воедино многочисленных источников текста, включая даже "бродячие" списки. Отметим только незначительные недочеты. Так, упоминаемый в стихотворении "Конец героя" Алатырь конечно не "старинный город в Чувашии" (с. 520), а знаменитый "отец камней" в средневековых русских легендах (на это справедливо указывает в своем комментарии Сажин: Цирк Шардам, с. 903). Вряд ли с точки зрения текстологии следовало переносить в основной текст название стихотворения "Серенада", поскольку имеется автограф (ОР ИРЛИ), в котором этого названия нет, а появляется оно лишь в списке, сделанном Г. Гором, - очевидно, название следовало привести в комментариях. И еще одно слабое место сборника - неразработанность понятия "оконченных" и "неоконченных" текстов. По крайней мере, часть "неоконченных" текстов, включенных в раздел "Из неоконченного. Экспромты", таковыми не являются, особенно это относится к произведениям, имеющим в конце авторскую датировку.
Если не особенно искушенный в хармсовской текстологии читатель взял бы труд сравнить два рецензируемых сборника друг с другом, то он бы не нашел почти ни одного одинаково напечатанного текста. Это и неудивительно: составитель второго из них - В. Сажин - придерживается принципов дипломатического издания текстов - то есть буквального воспроизведения автографа со всеми его орфографическими и пунктуационными особенностями. Нам представляется такой метод издания более релевантным по отношению к Хармсу - в самом деле, опасность изъятия из текста каких-то смысловых уровней гораздо более существенна, нежели возложение на читателя нелегкой обязанности в каждом конкретном случае самому решать, что к чему.
По сравнению с прежними изданиями Хармса Сажин вводит два новаторских момента: во-первых, он придерживается исключительно строгого хронологического принципа подачи материала: все произведения Хармса приводятся последовательно - по годам написания (точным или предположительным). Во-вторых, он отказывается от деления текстов не только на завершенные и незавершенные, но и на "взрослые" и "детские".
Первый принцип впервые дает возможность охватить как единое целое всю творческую эволюцию писателя. В этом смысле, конечно, составителю должны сказать спасибо специалисты, занимающиеся творчеством Хармса - теперь им стало очень удобно работать: все тексты расписаны по годам. С другой стороны, в угоду этому принципу оказываются разбитыми циклы, прежде всего - цикл "Случаи". Если помнить, что цикл представляет собою некое целое - жанровое единство, в котором смыслопорождающими элементами являются не только составляющие его тексты, но и порядок их следования, их внутрицикловое взаимодействие, - то нельзя не признать, что в результате избранного составителем типа публикации читатель получил искаженного Хармса. Что касается второго отмеченного нами принципа, то он, безу-словно, должен быть оценен высоко. В отличие от Введенского связь между "детским" и "взрослым" творчеством Хармса весьма значительна - и соединение двух этих типов текстов помогает нам гораздо более отчетливо представить себе, как происходило реальное взаи-модействие между этими направлениями творчества писателя.
Однако при всей полноте (в книгу вошли практически все известные художественные произведения Хармса) и текстологической последовательности сборник "Цирк Шардам", к сожалению, не свободен и от недостатков, некоторые из которых являются "продолжением достоинств". Так, статус опечатки в обычном и дипломатическом изданиях на порядок разный. Если в первом случае это досадная оплошность, то в последнем достаточно двух-трех обнаруженных опечаток, чтобы это привело к полной потере доверия к сборнику со всеми вытекающими из этого последствиями. А опечатки, увы, имеются. Приведем лишь некоторые примеры. Вместо авторского "гландис отгада" напечатано "гландие отгада" (с. 325); вместо правильного "Эх, мамашм" - "Эх, мамаша" (с. 652) - исправление тем более непоследовательное, что в Полном собрании сочинений сам же Сажин приводит это слово правильно - как в рукописи. Явной опечаткой представляется точка в середине строки "земля. поднимается в лоб" (с. 346). Неправильным прочтением рукописи вызвано напечатание "морожка" (вместо авторского - "морошка") - с. 568.
Некоторым нарушением принципа дипломатического издания следует, очевидно, считать и публикацию рассказа "Однажды Петя Гвоздиков…" (с. 702) без предшествующего ему в рукописи авторского текста: "1). Выдумать задание в 2 минуты. Заполнить эту страницу в 10 м. На сюжет: Мальчик Петя Гвоздиков забил гвоздями рояль". Этот текст приведен в комментариях (с. 1061), а ведь без него разрушается жанровое единство произведения - технического литературного упражнения.
Тип комментариев у Сажина иной, чем у Мейлаха, - в них интерпретационный элемент представлен не мифопоэтическими параллелями, а герменевтическими и интертекстуальными. При этом явственно ощущается недостаток фактического комментирования. Так, не комментируется "сикатив" (с. 382; правильно - сиккатив - вещество, ускоряющее высыхание); "цибик чая" (с. 512, 713) (изначально это слово значило - "ящик с чаем весом до двух пудов", а затем - "пачка чая"); в сценке "Ку, Шу…" никак не комментируется имя "Ламмед-Вов", которым называет себя Ку, тогда как "ламмед-вов" (ламмед-вав) на иврите - 36, число, отсылающее к еврейской легенде о "ламмедвавни-ках" - тридцати шести праведниках, на которых держится целое поколение. Вообще, многое в текстах Хармса основано на еврейской культуре (прежде всего - мистике), которой он интересовался, рассыпаны по ним и гебраизмы. К сожалению, комментирование в этой области носит любительский характер. Слово "Шибейя!", завершающее текст "Все люди любят деньги…" (с. 1096), Сажин переводит с иврита как "Проблема!", тогда как правильно было бы переводить как "Что проблема!" (или: "Что является проблемой!"). Ситуация из рассказа "Я не стал затыкать ушей…" с "голой еврейской девушкой", которая "выливает на свои половые органы из чашки молоко", комментируется так: "действия, описываемые в этом фрагменте, идентифицируются с миквой - священным обрядом очищения половых органов женщины у евреев" (с. 1097). Здесь все неверно: миква - бассейн с проточной водой для ритуального омовения (и само наименование этого омовения), используется как мужчинами, так и женщинами, женщинами значительно чаще, но в любом случае речь идет об очищении не "половых органов", а всего тела (в микву требуется окунуться с головой). Очевидно, для российского читателя следовало бы комментировать слово тора в тексте "Хню - друг лампы" (название текста у Сажина без объяснений опущено), как это делает Мейлах: как известно, по иудейским представлениям, вся Тора была получена Моисеем на горе Синай - и этот факт объясняет соположение в тексте "торы" и "каменных досок", которые, в свою очередь, через вводимый мотив числа актуализируют аллюзию на Доски Судьбы В. Хлебникова.
Комментируя появление у Хармса персонажа под названием "министр Пуришкевич" (с. 962), Сажин забывает упомянуть о том, что черносотенец Пуришкевич никогда не был министром. Наконец, выбирая из двух возможных комментариев - Мейлаха и Сажина - к посвящению Хармса "Тылли" в стихотворении "О том как Иван Иванович попросил…", мы, конечно, склонны отдать предпочтение первому - ссылаясь на Ю. Цивьяна, Мейлах пишет, что речь здесь идет о Тилли - персонаже фильма Ч. Чаплина "Тилли заводит роман", вышедшего на экраны в России в октябре 1925 года.
Последняя неточность - опечатка в комментариях к "Старухе" (с. 1090): повесть, конечно, писалась не в 1935, а в 1939 году.
Несмотря на все отмеченные проблемы и недостатки рецензируемых изданий, нельзя не сказать о том важном шаге в хармсоведении, который они оба собою знаменуют. Представленные в сборниках полярные подходы к публикации хармсовских текстов сформировались в результате многолетней работы по изучению рукописного наследия писателя, причем еще в те годы, когда подобные штудии далеко не приветствовались. Появление этих двух отлично изданных книг должно еще больше поднять у читателей интерес к творчеству Даниила Хармса и к его загадкам.

АЛЕКСАНДР КОБРИНСКИЙ