|
|||||||
НОВАЯ РУССКАЯ КНИГА № 3 | |||||||
|
М.: Языки русской культуры, 1999. 288 с. Тираж 1000 экз. "Чтоб тебе жить в эпоху перемен" - гласит старинное восточное проклятие. Об одной из подобных эпох в российской истории - монография Л. А. Черной. Сам материал - культура XVII - начала XVIII века - не может не вызывать интереса, при том, что исследований, стремящихся дать целостную концепцию этого периода, не так уж много. Эта эпоха уже традиционно считается "безвременьем": исследования, посвященные древнерусской культуре, как правило, останавливаются на Смутном времени, а работы, затрагивающие Новое время, начинают с Петровских реформ. Автор пытается построить свой анализ с позиций так называемого "философско-антропологического" анализа (о чем сообщает подзаголовок). Сам по себе метод не является авторским изобретением, имеет более или менее устоявшуюся традицию, любим и почитаем отечественными исследователями. История метода подробно излагается (столь подробно, что это скорее соответствует канонам диссертации, чем книги) в первой части монографии и несколько смущает читателя формулировками типа "Соотношение „Человек-Абсолют" определяет все структурные элементы культурной системы, поскольку указывает на доминирующее отношение связей человека с миром <…> Направление этих связей можно обозначить как „центробежное" и „центростремительное", если принять за исходный центр человека, а Абсолют за эксцентричную человеку величину" (с. 41) - мысль, возможно, вполне здравая (хотя сведение любых исторических эпох, в том числе и дореформационного Средневековья, к взаимоотношениям "Человека" и "Абсолюта" грешит упрощением), но слишком решительное оперирование "иксом" и "игреком" этой формулы способно вызвать вопрос, что здесь имеется в виду. Впрочем, исследователь и сам признает некоторый схематизм этих построений: "…философско-антропологический подход еще только начинает оформляться в целостную систему <…> С одной стороны, он позволяет вскрыть самые глубинные источники, пи-тающие человеческую культуру изнутри. С другой стороны, он слегка „выпрямляет" путь культуры, определяя единственный, определяя ее единственной целью постижение человеком своей сущности - Абсолюта <…> он сводит на нет вариативность развития этнически разных общностей. И все же этот подход представляется нам наиболее перспективным именно в силу своей глобальности, пусть и страдающей некоторой схематичностью и упрощенностью, но дающей культурологии будущего шанс объяснить развитие мировой культуры как единого об-щечеловеческого целого" (с. 45). От-метим, что идеальное воплощение подобн-ая концепция уже нашла в марксистских учебниках для средней школы. И в этой связи приятно отметить, что автор оказался шире избранного им метода, и в чем, а в схематизме и упрощенности изложения упрекнуть его никак нельзя. Необъятный документальный материал глубоко прочувствован. В центре повествования - собирательный "человек нового времени", составленный из ряда выпуклых портретов интереснейших людей эпохи. Однако эти изображения не несут в себе ни малейшего на-лета беллетристики, единственный ме-тод живописания - тщательно подобранный документальный материал. Черная условно выделяет несколько типов: "служилый человек", купец, зодчий, стихотворец, художник, ученый. Среди государственных, "служилых", людей самый яркий - портрет А. Л. Ордина-Нащокина, приближенного царя Алексея Михайловича, человека, служившего "не государю, а государству". Среди поэтов в центре внимания Симеон Полоцкий (этому интереснейшему "деятелю" и первому русскому литератору справедливо отводится большое место в книге, не только в разделе о стихотворцах), и затем - Антиох Кантемир. Купцы, зодчие, иконописцы - живые люди далеких времен… Автор характеризует "нового человека" так: "Четкие маркированные границы человеческого поведения во всех возможных ситуациях создают защитную „ауру" во-круг человека. Когда же начинается ломка привычной системы ценностей <…>, то границы эти разрушаются и че-ловек оказывается перед открытыми вопросами, на которые надо заново искать ответы. <…> Открытый человек испытывает неимоверные нагрузки, живет на пределе сво-их возможностей, ищет себя, отсюда переходные периоды богаты самозванцами разных мастей, пророками, авантюристами разных толков, „ангелами" и монстрами, святыми и антихристами. <…> Открытый человек непредсказуем" (с. 124). Начало перелома в средневековом сознании Черная видит в периоде Смуты, когда на смену иррациональному ужасу и растерянности пришли попытки рационально осмыслить происходящее. Свидетельство тому - в исторических записках, оставленных современниками. Например, дьяк Иван Тимофеев пишет о разорении Новгорода: "В течении многих дней постоянно не переставал я размышлять в уме своем о таком разорении города <…> и ходил как умалишенный". Мысль об этом "как пальцем тыкала в ребра" (с. 138). В этих попытках рационалистически воспринимать иррациональный мир новые умонастроения тесно переплетены со схемами Средневековья. Этот сложный симбиоз сказался в деятельности общества "ревнителей древнего благочестия", поначалу объединявшего столь разных людей, как будущий патриарх Никон, протопоп Аввакум, С. Вонифатьев, Ф. М. Ртищев, в их общем устремлении придти к "изначальной" христианской системе мировоззрений и внешних правил. Под лозунгом приверженности старине властолюбивый Никон разбивал об пол Успенского собора иконы нового европейского письма и предавал анафеме их владельцев и авторов, однако он же с удовольствием позировал вместе с клиром перед художником-ино-странцем. И Аввакум, издевающийся над бессмысленно-натуралистической "никонианской" иконописью, видит в том прямую вину Никона - "А все то кобель борзой Никон враг умыслил, будто живыя писать". Протопоп при этом видит себя пророком и святым мучеником во дни Антихриста, убежденный в том что настали "последние времена", хотя, с нашей точки зрения, имела место лишь смена стилей. Так при "смене эпох" сознают себя современники, и монография, как и все серьезные работы, посвященные этому периоду, не является исключе-нием и предлагает богатый материал подобных свидетельств. Рушится не только система моральных установок, но и средневековые концепции пространства и времени, что меняет живопись и архитектуру. Концептуальный смысл стилистических изменений также проанализирован в книге. Драматическому переходному периоду последует Петровская эпоха. Однако автор опровергает устоявшуюся точку зрения на период Петровских преобразований как на переломный этап в истории. Петровская эпоха, считает Черная, уже не переходный период. С указами Петра "…закончилось свободное движение культуры без глобального вмешательства верховной власти и всестороннего государственного регулирования, что наблюдалось в XVII веке" (с. 68). Автор отвергает крайние точки зрения на деятельность Петра, как исказившего естественный путь России, так и гения, создавшего новую Россию из ничего. Черная видит в этом процессе логическое завершение тех событий, которыми был наполнен XVII век. И таким образом, не "западное влияние", а открытость культуры, "новый виток усвоения чужих культур" как характерная особенность "антропоцентрического" типа культуры, к которому пришла Россия XVIII века, определила стиль этой эпохи. Такова общая концепция книги. С некоторыми ее положениями читатель может и не согласиться, но, без сомнения, найдет для себя интересный материал для размышления и внутренних споров с автором. ИРИНА ВАСИЛЕВСКАЯ |
|||||||
|
