Книга состоит из лирико-иронических, исповедально-ерниче-ских миниатюр. Часть из них печаталась в "Общей газете", часть публикуется впервые. Газетная, фельетонная ругань "спаяна" не-ки-м сюжетом, не то пароди-йным, не то мистическим, но о сюжете - ниже. О нем - разговор осо-бый.
На глянцевой обложке изображен сам автор в вампирском об-личь-е. Элегантная помятость, крас-ные глаза, изящно подточенные клычки - хорошо воспитанный вурдалак после хорошего запоя. Назовем автора - Викер (Вик. Ер.офеев). Ему идет быть Викером. Звучит дивно "по-за-рубежному". Weeker. So? Уикер. Он - азиопец, в этом его единственное отличие от евразийцев.
Очень интересная проблема начинает занимать внимательного читателя (рассудительного читателя), едва лишь он (бульк!) окунается в мир Викера. Это жи-вотрепещущая (как недавно вы-уженная рыба на влажном песке) проблема самоненависти, Selb-sthass, как говоря-т немцы. Шафаревич неправомерно ее сузил: ру-со-фобия - не совсем то, что самонена-висть. Если вер-но, что расизм - примитивная форма мизантропии, то утонченная форма мизантропии, разумеется, самоненависть.
Можно было бы написать объ-ективное, спокойное, аналитиче-ское исследование о самоненависти в России. В гипотетическом исследовании русской самоненависти "вытянулась" бы великолепная, почти гегелевская "триада" - от Федора Котошихина, неистового ругателя русских XVII ве-ка, до патетического Печорина ("как сладо-стно отчизну ненавидеть / и жадно ждать ее уничтоженья / и в разрушении отчизны видеть / всемирного денницу возрож-денья") к вульгарно-социологическому Горькому и - к окон-чательному опустошению темы, к ее "механизации", "автоматизации" у Викера.
Самоненависть выпотрошена у Викера. Пустая шкура. Это - не вампирьи клыки, это - …оскал клоуна, который разучивается смешить, и поэтому старается пугать. "Сесиль трахалась всем телом, усидчиво, бурно, остервенело, как будто чистила зубы, но было что-то механическое в подергивании ее французских сисек". С сожалением должен признать: это - автохарактеристика стиля и метода Викера. Его самоненависть - такая же… "всем-телом-усидчивая-бурная, остервенелая"…, но что-то есть механиче-ское в подрагивании его почти-французского стиля…
"Русский продаст душу за хороший анекдот. Он - бродячая коллекция анекдотов. Всегда наступает такой момент, когда пора рассказывать анекдоты. После четвертой перед пятой. Анекдоты делятся на подвиды". - Прочтите вслух этот отрывок, и вы сходу обнаружите его неблагозвучие. "Анекдоты" торчат, как пни, почт-и из каждого предложения. Это - неэлегантно. Вампиры так не ходят.
Тотальная ирония спасает Викера. В любой момент он может сказать: я всего только издеваюсь. Это - не моя речь, речь "другого", "чужого"; та речь, чьи комические нелепости я вижу не хуже вашего. Судите сами: "Мы проморгали то, что составляет эстетическую сущность Запада последних пятидесяти лет, о чем уже десятилетия назад было объявлено в двух установочных статьях журналов „Тайм" и „Лайф"". Какая прелестная формулировочка, в полной мере советская: "установочные" статьи. Слышится что-то до боли знакомое: лекция по контрпропаганде в серьезном учреждении. - "Мы, товарищи, надо признать, проморгали установочную статью в журнале „Лайф". Есть, товарищи, у нас недоработки, надо честно признать".
Я вовсе не придираюсь. Или - вернее: я - придираюсь, но мои мелочные придирки обу-словлены жанром книга Викера. Сей-Сенагон, научившаяся ругаться матом, - заслуживает придирок. В эпопее не так заметны "шероховатости стиля", как в (скажем нежно) …"крохотке". Более того! "Шероховатости" украшают эпопею, тогда как "крохотку" мда… мда… "крохотку" "шероховатости" губят. "Крохотки" Викера особого рода. Исповедь, притворившаяся матерной бранью? Матерная брань, притворившаяся исповедью? Викеру - страшно. Эмоциональная основа "Энциклопедии русской души" - такая же, как и в фильме Алексея Германа "Хрусталев, машину!". Страх, вырвавшийся не из взрослой души художника, а из его детства. Воплощение кошмара советского барчука: какая тоненькая пленочка относительного благополучия натянута над бездной коммуналок, парадняков, бараков, тюрем, пересылок. Интереснейший, надо признать, социолого-эстетический феномен, требующий особого изучения: точно так же, как из разложения советской элиты рождался и рождается "новый класс", так из разложения "социалистического реализма" рождается проза Викера. Викер - гений советского "нового класса". И он же - его ужаснувшийся враг. Горе классу, который порождает таких гениев.
Будем судить художника по законам, им самим над собой поставленным. Викер написал смешную, эксцентричную, издевательскую книгу. Прелесть этой книги - в ее исчерпывающей, абсолютной безответственности.
Было бы значительно смешнее, если бы Викер расположил свои миниатюры в алфавитном порядке и связал бы их системой отсылок, как это и принято в энциклопедиях. В конце концов, энциклопедия перед нами или не энциклопедия? Раз энциклопедия, то было бы просто прекрасно, если бы Викер обозначал слова "русский" и "Россия" буквами "р" и "Р". Во-первых, тем самым была бы подчеркнута энциклопедичность, наукообразность издания; во-вторых, Викер избавился бы от слишком частого употребления одних и тех же слов; в-третьих, была бы решена важная метафизическая историософская проблема. Для русофилофоба Викера слова "русский" и "Россия" равно "окаянны" ("непристойны") и "священны", то есть - непроизносимы. "Р" и "р" заместили бы табуированные для русофилофоба слова и заставили бы читателя поверить в серьезность викеровской филофобии, фобофилии; в-четвертых, была бы решена важная эстетическая, стилевая и даже сюжетная задача - в "Энциклопедии русской души" (как и в шараде на ту же тему) недопустимо слово… (Догадайтесь, какое…)
Перейдем к достоинствам "Энциклопедии…" Краткость и беззастенчивость. Основательность безжалостных выводов. Четкий ритм в лучших миниатюрах. ("В России методично перебили всех лучших. Перебили лучшую аристократию, лучших попов и монахов, лучших меньшевиков, лучших большевиков, лучшую интеллигенцию, лучших военных, лучших крестьян. Остались худшие. Самые покорные, самые трусливые, самые никакие. И я - среди них".) Спрятанный издевательский сюжет, почти детективная загадка, рассекреченная в миниатюре "зеркало". Викер "крепит" конструкцию своей "Энциклопедии…" на пародийной детективной фабуле. "Поиски Серого" - обозначим ее так.
Викер, американский шпион Грегори, французская славистка Сесиль, агенты российских спецслужб - Саша, Юрий Михайлыч, Пал-Палыч ищут самого главного жителя-правителя нашей-этой-вашей-моей страны (нужное подчеркнуть) - Серого… Он может стать и тормозом (тррр) и мотором (фррр) реформ-возрождения-реставрации-революции-фашизации-вестернизации-исламизации-христианизации (нужное подчеркнуть) России…
Кто он - этот Серый? Он появляется в тексте то "как новый русский", то как "киллер", то как "Пугачев", то как юродивый; он то гибнет, то возрождается.
В миниатюре "зеркало" Викер расшифровывает загадку: "Серый подошел к зеркалу и долго стоял, недоверчиво почесывая щетину. Показал зеркалу обложенный язык, повинтил пальцем у виска. „Ничего не показывает", - сказал он, обернувшись ко мне. <…> Я подошел. Серый виделся в зеркале. „Ну, чего ты придумываешь? Вот ты". „Где? - он потрогал себя за нос. - Нет, - сказал он. - Не отражаюсь"".
На мой взгляд, это - лучшая миниатюра во всей "Энциклопедии". Ее хочется толковать и истолковывать. Во-первых, здесь - очаровательная пародия на ходасевичевское "Перед зеркалом" ("Я, я, я. Что за дикое слово! / Неужели вон тот - это я? / Разве мама любила такого, / Желто-серого, полуседого / И всезнающего, как змея?") Во-вторых, здесь ненавязчиво подчеркивается вампирическая сущность либо Серого, либо автора-героя повествования. Все зависит (сами понимаете) от того, кто не отражается в зеркале на самом деле. В-третьих, здесь дается ответ на вопрос книги: Серый - это и есть авторогерой повествования. Его "тайное тайных", его "окаянное окаянных", его "мистер Хайд", его "душа", энциклопедию которой он пишет. "Ахматову выволокли на порог дома без всякой одежды. „Народ мудрее власти!" - завопила голая храбрая женщина. Я жадно к ней пригляделся. „Какое тяжелое заблуждение", - содрогнулся Серый. „Губители!" - возвестила Анна Андреевна. „Перебить ей нос! - приказал Серый охране. - И одеть потеплее"". Викер "сплавляет" в один садистский эпизод пародию на суд Пугачева из "Капитанской дочки" и анекдот из "ленинской" серии ("Дъянь, кулачьё, расстъеять, но п'режде - чаю. Хо'рошего, к'репкого чаю"). Весь эпизод оказывается фарсовым переложением известной пошлости: "Каждый народ заслуживает ту власть, которую имеет…" Серый - Пугачев - Сталин - истинно народная власть, власть народной русской души… Наша - моя - власть - вот не слишком оригинальная, но, вероятнее всего, справедливая мысль Викера. Азиопца - Викера…
НИКИТА ЕЛИСЕЕВ