Проза Кузмина (или, точнее, некоторые его прозаические произведения) стала доступна отечественному "широкому читателю" после более чем шестидесятилетнего перерыва начиная с конца 1980-х, когда почти одновременно вышло сразу несколько книг Кузмина. В 1989 году в Москве в издательстве "Современник" появилась книга "Михаил Кузмин. Стихи и проза" (сост. Е. В. Ермиловой). За исключением четырех рассказов, взятых из разных сборников, она представляла "стилизаторскую" прозу Кузмина. В этом же сборнике были перепечатаны и семь критических статей Кузмина, имеющих отношение к литературной проблематике, и одна пьеса, попавшая в раздел "Проза". Не входя сейчас в подробности состава и текстологической подготовки этого сборника, ограничимся здесь замечанием, что и в поэтической части, и в прозаической книгу едва ли мож-но характеризовать как удачную. Гораздо более представительной явилась подборка в ленинградском томе "М. Кузмин. Избранные произведения", вышедшем в 1990 го-ду в издательстве "Искусство" (сост., подг. текста А. В. Лаврова, Р. Д. Тименчика). Дело не только в том, что сборник был подготовлен и откомментирован авторитетными исследователями, но и в большей последовательности, с которой производился отбор прозаических произведений, при котором в том попали только пресловутые "стилизации", как дореволюционные, так и три репрезентативных для позднего периода Кузмина послереволюционных. Наконец, в 1994 году в петербургском издательстве "Северо-Запад" вышел однотомник "М. Кузмин. Подземные ручьи: Избранная проза" (сост. А. Пурина), в котором присутствовали и "стилизации" и "простая" проза Кузмина, составившие два раздела семисотстраничного тома. До выхода в свет аграфовского трехтомника книга "Северо-Запада" являлась наиболее полной, однако вопросы текстологии издательство не интересовали, а по своему составу книга все равно - несмотря на свою двусоставность - вышла пестрой и хронологически невнятной.
Было бы небезынтересно проследить динамику издания прозаического Кузмина за это десятилетие. Картина получается примерно следующая. Первое место занимает "История Иосифа Бальзамо графа Калиостро". Кроме упомянутых изданий, она дважды выходила отдельно (один раз - репринтом издания 1919 года) и один раз вкупе с "Крыльями" в издательстве "Советский спорт" (серия "Интимный роман") в 1993 году (итого - шесть раз). К настоящему дню на первое место выходят "Крылья". Кроме последней упомянутой книги и сборника "Северо-Запада", "Крылья" были перепечатаны в журнале "Gay славяне" и вот теперь, в издательствах "Аграф" и "Совпадение" (итого - пять раз, а с недавних пор и в Интернете (почему-то без разделений на главы, см. www.gay.ru/art/literat/library/kuzmin.html). На третьем месте - повесть "Путешествие сера Джона Фирфакса…" (четыре раза). Может быть, не все публикации попались мне на глаза, но в общих чертах картина такова.
Трехтомник, выпущенный в издательстве "Аграф", хорош тем, что в отличие от предыдущих собраний, ориентировавшихся на "стилизации", в нем сделана попытка с возможной полнотой собрать "простую" прозу поэта, и главное - все крупные прозаические произведения Кузмина и всю критику. Таким образом, в первые два тома рассматриваемого собрания вошли (из крупной формы) "Крылья", "Картонный домик", "Нежный Иосиф", "Мечтатели", "Плавающие-путешествующие", "Тихий страж"1.
С выходом новых книг в издательстве "Аграф" читатель получил наконец много прозаического Кузмина (дореволюционного периода) - кажется, этому обстоятельству можно было бы только радоваться, однако что-то мешает вполне отдаться этому чувству. Лишенные (в основном) ауры первозданности (весь прозаический Кузмин был опубликован, перепечатан в значительной степени при жизни автора и переиздан во второй половине 1980-х в Беркли) и даже первых перепечаток, тексты Кузмина (да и любого другого автора, к которому существует уже несколько "исторический" интерес) нуждались либо в определенной композиции (и здесь нельзя было бы обойтись без доли самоограничения), либо должны были быть поданы в соответствующем научном оформлении (т. е. с изложением принципов текстологии, комментирования, вступительной статьей и т. д.). Впрочем, формально все это присутствует: в первом томе 61 страница коммен-тариев и 63 - вступительной статьи, во втором - 53 с., а в третьем - 71 с. плюс еще 62 с. именного указателя (итого 310 страниц научного аппарата).
Вступительный очерк, принадлежащий перу Е. А. Певак, обнаруживает знакомство автора с научной литературой, посвященной той эпохе, а также с откликами современников на творчество Кузмина. К сожалению, при этом очерк весьма эклектичен и, как большинство работ подобного рода, оставляет ощущение какого-то неуместного любительства, возможно, из-за сочетания взятого автором уверенного тона и (при отсутствии общей картины) беспомощности в выводах. Задача нового (или просто обобщенного, после статей Вяч. Иванова, Б. М. Эйхенбаума и В. Ф. Маркова) взгляда на прозу Кузмина не выполнена.
Что касается комментария, то за исключением довольно подробного раскрытия некоторых церковных реалий (за которые, однако, принесена благодарность другим лицам) примечания (особенно тома критики) составлены в основном по принципу "Амстердам - город в Голландии" [примеры: "падучая" - эпилепсия (II, 652), "катальное кресло" - кресло на колесиках (II, 648)], откомментированы все мифологические герои и Пушкин А. С. Нельзя сказать, что написано мало, напротив. Изъян комментария не только в его недостаточности там, где это необходимо, но и в его избыточности там, где этого совсем не нужно. Например, о композиторах выдаются зачем-то огромные справки из Музыкальной Энциклопедии, хотя можно было бы просто ограничиться указанием на связь (хотя бы формальную) того или иного имени с творчеством самого Кузмина2. Пожалуй, не бесполезны (хотя опять же чрезмерно многословны) преамбулы перед реальными примечаниями, а также приводимые в комментариях разночтения, свидетельствующие о внимательном сличении неизвестным подготовщиком текста различных по времени публикаций. Везде же, где понимание кузминских текстов выходит за пределы компетенции комментаторов, комментарий сразу начинает носить "общефилософский" характер, и слишком напоминает о своих источниках - БСЭ, КЛЭ, СЭС (он же РЭС) и им подобных.
Отдельно следует охарактеризовать книгу "Эссеистики и критики Кузмина", завершающую собой трехтомник. На данный момент этот том призван дать наиболее полное представление об эстетических взглядах Кузмина. В него вошло все то, что составители смогли извлечь из московских библиотек, руководствуясь в своем поиске библиографическим списком двух петербургских исследователей3. Прекрасная затея дать возможность читателю познакомиться с эстетико-философскими воззрениями Кузмина (а для специалиста, добавим, иметь под рукой все из-вестные к настоящему времени тексты), опять обернулась очередным конфузом. Во-первых, не объяснен сам принцип композиции, поэтому можно о нем только догадываться. Составители решили отказаться (в основном) от хронологического принципа подачи материала, расположив тексты Кузмина в своего рода "гнезда" по периодическим органам, в которых Кузмин печатался: "Аполлон", "Биржевые ведомости", "Жизнь искусства", "Красная газета", "Театр", "Другие периодические издания, коллективные сборники, альманахи", "Предисловия". Кроме того, внутри каждого "гнезда" организованы тематические и жанровые "подгнезда", что еще раз сбивает хронологию. Завершает книгу воспроизводящийся по прижизненному изданию сборник критических статей Кузмина "Условности". Относительно жанровых изысков заметим только, что Кузмин писал одинаково и для "Жизни искусства", и для "Красной газеты", да и его аполлоновские рецензии вряд ли принципиально отличались от тех, что публиковались в "Биржевке", поэтому подобная "гнездовая" группировка по периодическим органам выглядит довольно нелепо. Содержание также не позволяет разобраться в этом хаосе, так как указания на страницы даны на весь раздел, а не на конкретную работу Кузмина, из-за чего поиск затруднен до-полнительно. Но и это не главная беда. Беда заключается в подходе к текстам Кузмина. Действительно, если в первых двух томах проделана какая-то работа над текстами (позднейшие перепечатки сверялись с первыми публикациями, приведены разночтения и т. д.), то в третьем томе "Прозы" текстологической работой ни-кто себя не затруднил. В этом смысле гораздо более честный представляется выпуск книги вообще без комментария и сопутствующих ему претензий на научную ценность, какой была, к примеру, перепечатка "Условностей" томским издательством "Водолей" в 1996 году4. Надо заметить притом, что дореволюционная беллетристика Кузмина почти вся была собрана в его собрании (собраниях даже) сочинений и напечатана довольно корректно, т. е. количе-ство опечаток в текстах сравнительно невелико. Напротив, большинство критических статей Кузмина из-влече-ны из газет первого пореволюционного десятиле-тия, где тексты зачастую неудобочитаемы, так что без серьезн-ой текстологической подготовки не обойтись. Корректор издательства "Аграф" хорошо поработал - расставил где нужно запятые, согласовал слова в предложениях, но это еще не является полноценной подготовкой текста. Правда, тексты безусловно читались и сличались с оригиналами - об этом свидетельствуют в том числе такие конъектуры, как в рецензии на спектакль Михайловского театр-а (III, 136), где смело восстанавливается целая фраза из испорченного газетного текста (при этом, по странной иронии судьбы, пропадает целое предложение из неиспорч-енного авторского текста). Есть и другие слу-чаи какой-то странной текстологии. Например, в рецензии на хлебниковскую "Ошибку смерти" выпало слово из цитируемого Кузминым текста Хлебникова, а в фельетоне "Новая спираль" выпущен целый абзац, где речь идет о жене Ноя в апокрифическом изводе известной библейской истории. (В последнем случае закрадывается не совсем хорошее подозрение, что не справившиеся с некоторыми реалиями текста составители просто сократили текст Кузмина, надеюсь, впрочем, что это не так.)
Между тем, работать с текстами Кузмина, даже самыми сомнительноми в смысле их точного соответствия неизвестному оригиналу, всегда интересно (пишу это, исходя из своего скромного опыта). Ошибки газетных наборщиков зачастую помогают проследить происхождение той или иной опечатки, так что иногда можно с большой долей точности восстановить то, что было в (недошедшей до нас) рукописи. Так, например, только понимая эти ненужные (с точки зрения составителей аграфовского тома) тонкости, можно разобраться в том, каким образом имя итальянского композитора Клари (в газетном тексте "Условностей" набранное с опечаткой) превратилось в имя итальянского же композитора Аллегри (в сборнике "Условности"), или то, что в статье 1923 года, посвященной Е. Лопуховой, нет нужды давать дополнительную смысловую конъектуру "<дело> было", достаточно знать, что статья была сдана Кузминым в старой орфографии и наборщики просто приняли слово "дело" (через ять) за "было".
Однако предположим, что рассматриваемое издание не ставило себе никаких академических целей (зачем тогда, правда, список разночтений в примечаниях и полустраничные сведения, например, о балерине Цукки в "Эс-меральде"?), все равно хотелось бы знать, что думали со-ставители, оставляя в тексте такие слова, как "мостарь" (III, 159) и "богбачки" (III, 218)5, - список можно про-должить.
Кроме того, странно видеть в томе тексты заведомо ущербные (например, рецензию Кузмина на "Cor ardens"), когда к настоящему времени опубликован уже подлинный текст Кузмина (Philologica, 1994, № 1-2, публ. Н. А. Богомолова), по которому только и следует теперь печатать эту многострадальную (от произвола редакторов и издателей) статью.
Что сказать об однотомнике прозы, подготовленном Н. А. Богомоловым? Конечно, к нему безусловно больше доверия, нежели к аграфовскому трехтомнику, так как он сделан одним из авторитетных исследователей творчества Кузмина. Потому читатель вправе был ожидать от вступительной статьи большего фактического анализа прозы Кузмина, а не нового очерка автобиографических мотивов в его текстах. Надо сказать, что сборник как раз и составлен по этому почему-то четко не оговоренному принципу (т. е. наличию автобиографических мотивов), что, кстати, делает довольно странным подзаголовок книги: "Романы, повести, рассказ" (sic!)6. Несмотря на отсутствие многословных примечаний (как в предыдущем издании), рассматриваемый сборник ориентирован, однако, вовсе не только на специалистов, а может быть рекомендован всем, кого интересует фигура Кузмина. Книга, судя по сообщениям в научной печати, планировалась к выпуску в издательстве "Московский рабочий" чуть ли не десять лет назад и была бы тогда событием. Теперь интерес к ней будет, очевидно, более умеренный. Но для специалиста в любом случае важно, что текст "Плавающих путешествующих"7 печатается без цензурных вымарок и с дополнительной главой в примечаниях, не вошедшей в основной текст. Впервые объяснено, откуда взято само название романа ("восходит к литургии св. Иоанна Златоуста"; нам кажется, точнее было бы сказать, что название просто взято из Великой Ектении). Смысл же комментария, очевидно, заключается не только в том, чтобы отметить это, но и объяснить иногда, почему, по мнению комментатора, автор назвал так свое произведение. У Кузмина имена и названия неслучайны, и толкования, даже не подкрепленные автобиографически, были бы, на наш взгляд, в подобном сборнике вполне уместны. Текст "Картонного домика" также публикуется корректно впервые.
1 С появлением тома "автобиографической прозы", подготовленного Н. А. Богомоловым, количество перепечаток романов сразу удвоилось. Единственный роман, который обречен, кажется, остаться перепечатанным всего один раз, - "Мечтатели" из первого аграфовского тома.
2 Чрезмерная дотошность приводит часто к комическим эффектам следующего рода. В желании рассказать всё про "Кармен" Бизе авторы комментария приводят следующую справку: "Лилас Пастья (Лилас-Пастья) - один из персонажей оперы "Кармен" (без пения), содержательница таверны" (I, 564). Кроме того, что это совершенно ненужная информация, заметим, что Лилас-Пастья - мужчина.
3 Эта библиография упомянута как-то уж совсем между прочим (только в качестве указателя первых публикаций статей, вошедших в сборник "Условности", что позволило не приводить их в примечаниях и тем самым, вероятно, сэкономить много места), как будто не эта работа послужила основой для поиска и собирания статей Кузмина для аграфовского тома. Очевидно, что библиографический указатель критики Кузмина, напечатанный журналом "De visu", помог составителям новейшего собрания критики и эссеистики и в жанровом определении статей и, следовательно, в рубрикации и т. д. Однако и все недостатки этого списка отразились на работе составителей. Доходит до смешного, когда требования журнала "De visu" (вовсе не обязательные для других) по оформлению библиографических описаний рецензий на книги (напр., такого рода: <Рец. на кн.: Ремизов А. Рассказы. СПб.: Прогресс, 1910 >) механически переносятся не знающими этих "условностей" составителями кузминского тома на текст книги.
4 Иногда в голову приходят крамольные мысли, не лучше ли вообще, если нет возможности издать полноценную академически подготовленную работу, выпускать репринтные воспроизведения текстов, снабжая их для удобства именным указателем без дат, а только с указанием страниц для удобства - и тексты под рукой, и претензий никаких.
5 Отгадка: мытарь и бабочки.
6 Если бы автобиографическая обусловленность не была бы столь очевидной, должно было бы быть в соответствии с нарастанием форм: "Рассказы, повести, роман", но рассказов, увы, не набралось.
7 Почему-то так, без дефиса.

ПАВЕЛ ДМИТРИЕВ