Сергей Эйзенштейн мечтал экранизировать "Капитал" Маркса и телефонный справочник. Сельвинский в белогвардейской каталажке находил поэзию в адресной книге, единственном доступном ему чтиве. Справочники - вполне себе литературный жанр. А этот читается и перечитывается, как роман, открывая каждый раз все новые нюансы.
"Чекист" - одна из самых мифологизированных фигур в русской культуре ХХ века: от Юрия Германа до Солжен-ицына, от Зазубрина до Пелевина, от Юлиана Семено-ва до Никиты Михалкова. В зависимости от конъ-юнк-туры/общественной позиции говорящего, пишущего, снимающего фильмы "чекисты" оказываются то практикующими ницшеанцами, то кристальными рыцарями-аскетами, то накокаиненными уголовниками, то бюрократами-садистами. Самый курьезный образ "чекиста", пожалуй, в романе "ди-пи" Нарокова-Марченко "Мнимые величины": достоевские монологи плюс виртуозное владение (во имя любви и добра) револьвером и ядом. Между тем сам Нароков сидел, но он, как и большинство мемуаристов, видел и воспроизводил лишь тот образ следователей, который проецировали они сами. Понятно, что отмеченная всеми разница в манере дознания - корректная в конце 20-х, людоедская в конце 30-х, бюрократически-утомленная в конце 40-х - отражала эволюцию самого режима, но не качества исполнителей, о которых не было известно почти ничего. Теперь же Н. Петров и К. Скоркин опубликовали биографии почти 500 руководителей госбезопасности эпохи "большого террора", многие из которых продолжали свою карьеру вплоть до 1960-х, а то и дожили на пенсии до ельцинских времен. Время исторической истерики прошло, и даже хронологические рамки справочника обусловлены не пафосом типа "знайте палачей в лицо", а тем, что именно в эти годы (от создания НКВД взамен ОГПУ до разделения его на НКВД и НКГБ) НКВД был единым репрессивным центром. Около трехсот из них были сами расстреляны, умерли в лагерях, застрелились или отсидели. Попутно авторы опровергают популярный в перестройку миф о 20 000 "чекистов" (почти 40 000 курьеров), уничтоженных за "сопротив-ление репрессиям". Нет, всего лишь 1862 арестованных за "контрреволюцию" в октябре 1936-го - августе 1938-го и еще 937 - в 1939-м. Но многие из избежавших ареста и оставшихся на руководящих постах умирали сравнительно молодыми: работа нервная.
Для историка литературы найдутся вещи любопытные. Биография друга Маяковского-Бриков, литератора, старшего майора ГБ Валерия Горожанина, перед арестом в 1937-м - начальника Особого бюро НКВД, занимавшегося, в частности, составлением досье на политических дея-телей капиталистических стран. Или - послужной список Глеба Бокия, тестя Льва Разгона, возглавлявшего в звании комиссара ГБ 3-го ранга 9-й, "секретно-шифровальный" отдел ГУГБ. Его имя в последнее время часто упоминается во всяческих спекуляциях об эзотерической практике ГБ, в связи с Рерихом и Барченко. Есть и член правления Союза писателей СССР, автор романа "Правда кузнеца Игнотаса" Александр Гузявичюс, обеспечивавший госбезопасность Литвы в веселенькие 1940-1945. Глава ГБ Горьковского края Матвей Погребинский ездил в Сорренто уговаривать Горького вернуться. А борец с казачьими восстаниями Иван Малкин попал под собственным именем в "Тихий Дон".
Интереснее другое. Поражает, что железная гвардия формировалась изначально черт знает из кого. Старые большевики - в явном меньшинстве, много "мальчишек"-недоучек, очевидно, с особенным удовольствием гнобивших "ветеранов". Зато хватает выходцев из социа-листических партий, которых большевики уничтожали с большим рвением, чем правых: анархисты, левые эсэры, боротьбисты, поалейционовцы, дашнаки (в 1934 - каждый третий). Затесался даже натуральный резидент поль-ской разведки в России, агент "Свищ", Игнатий Соснов-ский. Арестованный в 1920-м, он был за каких-то два ме-сяц-а перевербован и дослужился в контрразведке до чи-нов немалых. Одесский мошенник Нафталий Френкель, отсидев на Соловках, стал одним из руководителей ГУ-ЛАГа. Из других источников известно, что в те же годы в системе ГРУ дослужился до генеральских чинов эсэр Семенов, ответственный за убийство в 1918 году Володарского. А Яков Фишман, изготовивший 6 июля 1918 бомбы для Блюмкина, блистал в начале 1920-х в Италии на поприще охоты за военными секретами. Закономерно, что именно перебежчики и провокаторы оказывались в фаворе у победителей. Казусы Левы Задова, Блюмкина, За-славского и Вышинского известны давно, но явление носило массовый характер.
У многих других опыт революционной борьбы, мягко говоря, пародиен. В 1937 году отделом правительственной охраны заведовал львовский парикмахер Карл Паукер, оказавшийся в русском плену (парикмахеров в книге немало). Кто-то в самые жаркие годы Гражданской войны работал "в хозяйстве у отца (или мачехи)", кто-то - "упаковщиком в галантерейной торговле братьев Баевских", кто-то - слесарем на конфетной фабрике "Кантор и Ко", кто-то "учился в Маньчжурии у студента Гроссмана". Зловещий Всеволод Меркулов преподавал в тифлисской школе для слепых. Очень много - тенденция, однако, - канцелярских крыс, всякого рода письмоводителей, счетоводов, телеграфистов, "приказчиков на лесозаготовках". Амурскую госбезопасность возглавлял бывший писарь колчаковского военно-окружного суда. Чеховские Яши, мещанские секс-символы, в конечном счете, победили в великой революции. Некоторых в начале 1920-х исключали из партии за пьянство, "за склоку", "за умыкание невесты" (будущий убийца Михоэлса Лаврентий Цанава), потерю партбилета, "как интеллигент" и за прочие "частные грехи", что не мешало им продолжать карьеру, а то и непосредственно предшествовало переходу в "органы".
За скупыми биографическими данными возникает видение апокалипсической чистки госбезопасности в конце 1938-1939-го, когда Берия буквально истребил генеральское звено. Но расстрелянных, всех начальников отделов, областных и республиканских управлений, надо было кем-то заменять. Вывезенных из Грузии катастрофически не хватало. И тогда, буквально за одну ночь, были мобилизованы только-только выдвинувшиеся секретари райкомов, заводских парткомов, инструктора сельскохозяйственных отделов и заведующие обкомовскими отделами советской торговли. Пропущенные через месячные курсы подготовки, они незамедлительно получали высокие звания и рассылались наркомами по республикам. Сколь стремителен был взлет - столь же стремительно и падение "бериевского призыва". Послужные списки многих из тех, кого не шлепнули под горячую руку в 1953-1956-м, завершают печальные строки: "пенсионер, станция Кудиново", "старший инженер ВНИИ виноделия и виноградарства „Магарач"", "слесарь в инструментальном цехе авторемзавода, Днепродзержинск". Ну и ВОХРа, конечно. А старший майор ГБ Яков Генкин "работал на дому - делал заколки для волос". Дабы понять, что творилось в их головах, когда они, вчера еще всемогущие, десятилетиями вели жизнь карикатурно-скромных простых граждан, очевидно, надо переслушать песни Галич-а. Хотя подавляющее большинство в обиде не осталось.
Несмотря на то, что справочник сух и строг, за некоторыми строками угадываются трагедии, достойные Дантова ада. Капитан госбезопасности Марк Роголь начальствовал над 3-м, контрразведывательным отделом УГБ НКВД Киевской области в августе 1937 - апреле 1938-го, в самый пик массовых расстрелов. Арестованный вместе с деятелями "ежовского призыва", даже чуть раньше, он, наверняка, рисковал быть расстрелянным. Но суд ограничился пятью годами ссылки, признал Рогаля невменяемым и отправил на лечение в киевскую психбольницу имени Павлова. Действительно ли он тронулся рассудком или умело симулировал, судить сложно, но ему повезло больше, чем сотням его коллег, осужденных в 1939-м. Ненадолго: в октябре 1941 года Киев заняли гитлеровцы и первым делом расстреляли всех душевнобольных, в том числе и Рогаля. Черный юмор истории. Столь же жутковата история комдива Александра Ковалева, командовавшего в годы "ежовщины" пограничными и внутренними войсками страны. Уволенный в запас в мае 1939 и направленный в распоряжение управления кадров ЦК, он не находил себе места. 8 апреля 1942 он "застрелился в уборной вагона № 6 поезда № 37 между станциями Трактовая и Арзамас. В письме жене объяснил свое тяжелое моральное состояние „потерей к нему политического до-ве-рия" и отказом призвать на службу в военное время". А начальника иностранного отдела НКВД Абрама Слуцкого отравили соратники во время доклада заместителю наркома. "Правда" сообщила, что он "умер на боевом пост-у".
Самой проклятой должностью в системе госбезопасности оказалась должность, наиболее "близкая к телу": комендант Кремля. Трое из комендантов (упомянутый в книге Петр Ткалун и неупомянутые Рудольф Петерсон и Сергей Кондратьев) были расстреляны, а четвертый, Фе-дор Рогов, застрелился, подгадав, гад такой, испортить 21-ю годовщину Октябрьской революции. На заместителя же наркома Владимира Курского личное предложение Сталина сменить на высшем посту самого Ежова подействовало столь ошеломляюще, что в тот же день, 8 июля 1937-го, он благополучно застрелился.
Действовал, в соответствии с сюрреалистической логикой эпохи, некий ритуал заклания, который, несомненно, привел бы в восторг Виктора Пелевина. Намеченных к расстрелу шишек брали не сразу, а сначала освобождали от должности и переводили в наркомат связи, где ни один из них не удерживался более нескольких месяцев. Почему связи? Что за бред? Еще можно понять, когда бывшего начальника УНКВД Омской области, бывшего первого секретаря Омского обкома Константина Валухина, например, перед арестом назначают управляющим свиноводческим трестом. Но тут… Факт остается фактом: после снятия Алексея Рыкова на должность наркома связи были последовательно переведены разжалованные шеф НКВД Генрих Ягода, командующий бронетанковыми войсками Иннокентий Халепский, начальник ГУЛАГа Матвей Берман. В коридорах рокового наркомата мелькнули перед арестом и фигуры поменьше, например бывший заместитель наркома НКВД Георгий Прокофьев, бывший правительственный комиссар на Сахалине Виктор Ярцев (отправили на тихую должность подлечиться после авиакатастрофы). Чуть позже, в 1938 году, такой же "прихожей ада" стал, почему-то, наркомат водного транспорта, последнее пристанище самого Ежова, крымского наркома Артура Михельсона, челябинского прокуратора Давида Соколинского.
Очевидно, ценность сборника в том, что он становится потенциальным источником вдохновения для грядущих литераторов и противоядием от всевозможных мифов.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ