Под ред. Киммо Каариайнена и Дмитрия Фурмана.
М.; СПб.: Летний Сад, 2000. 247 с. Тираж 1000 экз.
Даже те читатели, которые уже знакомы с промежуточными результатами исследовательского проекта "Религия и ценности после падения коммунизма" по журнальным публикациям, найдут в этой книге, которая сообщает об итогах работы социологов, немало новой информации. Книга, видимо, писалась в расчете на "массового" читателя (т. е. не на профессиональных социологов), поэтому текст не перегружен специальной социологической терминологией, описаниями методов исследования или его теоретической базы. Я как социолог могу только сожалеть об этом. Мне было бы небезынтересно уточнить, как именно понимают авторы такие термины, как "религиозность" или "ценности", какие методы они использовали кроме опросов и т. д. Но такая концепция книги - сознательный выбор авторов, и оправданность такого выбора отрицать трудно, потому что таким образом можно заметно расширить круг читателей.
Основная идея книги выражена авторами метафорично: некий "духовный маятник" раскачивается между религиозностью и атеизмом на протяжении истории российского общества. Исследователи задались целью проанализировать движение "маятника" в сторону религиозности, наблюдаемое в постсоветскую эпоху. Результат, к которому они приходят, достаточно неоднозначен, так как данные показывают, что этого движения "маятника" не случилось. Причина этого не ясна: то ли кто-то просто его остановил, то ли что-то случилось с внутренним устройством механизма. Основными характеристиками картины религиозности постсоветского общества называются эклектичность, идеологичность и неопределенность. В качестве прогноза на будущее авторы предполагают дальнейшее развитие тех же тенденций: когда количество "традиционных верующих" и атеистов (людей, чьи ценности и вера являются наиболее определенными) останется сравнительно небольшим, а большинство населения будет находиться в состоянии неопределенности и религиозного поиска, часто провозглашая себя, тем не менее, верующими людьми. Именно эта группа "эклектиков", являясь и более молодой, и более образованной, демонстрирует поддержку рыночных и капиталистических реформ в России. При этом она является менее патриотичной и гораздо более либеральной, чем традиционные верующие и атеисты. Дальнейший анализ религиозности российской элиты дополняет эту картину несколькими любопытными штрихами, но не сильно изменяет ее при этом.
Эту информацию читатель получает из первых трех глав книги, написанных совместно Киммо Каариайненом и Дмитрием Фурманом. Ими же написана глава о религиозности в Татарстане, где результаты по многим показателям похожи на российские. Далее основная идея книги переходит, как эстафетная палочка, к их соавторам: Александ-ру Агаджаняну, Марату Штерину, Харри Хейно, которые подтверждают эту идею в своих анализах религиозной темы в масс-медиа, новых религиозных движений, государственной религиозной политики и религиозности русских в Эстонии.
Видимо, эклектичность и неоднородность, выявленные в объекте исследования, отразились на структуре самой книги, главы которой больше напоминают собрание отдельных статей, объединенных общей идеей. Так, глава, посвященная новым религиозным движениям, интересна не только своим анализом этих движений и их внутренних изменений. Тут автору не удается избежать некоторой терминологической путаницы, потому что к новым религиозным движениям, кажется, отнесены все религиозные организации, кроме традиционных, таких, как Православная или Католическая Церкви. В этой главе также дается подробный разбор общественного отношения к эти-м движениям, а также тех сил и групп, которые борются против многих новых религиозных движений. Анализ дискуссии о проблемах религии в масс-медиа объясняет, почему общий низкий уровень религиозности сочетается сегодня с высоким уровнем общественно-политического внимания к религии. Дело в том, что именно в религии сегодня многие политики и общественные деятели ищут источник "национальной идеи" (с. 242). Эта ситуация выглядит иначе в Эстонии, где русское и русскоязычное население, используя усиление православия как средство противодействия ассимиляционным тенден-циям, демонстрирует при этом гораздо более высокий уровень религиозности, чем население России (с. 244). В главе, рассказывающей о взаимоотношениях между церковью и государством, гипотетическая картина будущего развития религиозности дополняется предположением о том, что современная направленность государственной политики в области религии позволяет говорить о том, что стремление некоторых политиков к построению "идеологически чистого общества" вряд ли воплотится в жизни.
Исходя из своих собственных научных интересов, которые также лежат в области социологии религии (пока что недостаточно развитой в нашей стране), мне кроме картины религиозности в России в 90-е годы и прогнозов на будущее было чрезвычайно интересно мнение авторов о том, что происходило с религиозностью в советское время. Их представление о повальной атеистичности со-знания советских людей, которая начала ослабевать в 60-70-е годы с ростом интереса к религии, не вызывая удивления, кажется, тем не менее, недоказуемым. Сами авторы говорят о том, что невозможно в полной мере доверять как данным опросов, проводившихся в советское время, так и оценкам религиозности родителей, даваемым респондентами в 90-е годы (с. 8-10). Видимо, изучить религиозность общества той поры, не прибегая к спекуляциям, невозможно. Удовлетворительный результат мог бы дать, как мне кажется, качественный анализ культурных феноменов советского периода.
Книга полна многими любопытными деталями, привлекающими внимание читателя. Например, в первой главе авторы выводят несколько идеалтипических категорий, таких, как традиционный верующий, эклектик, атеист и пр. Удивительно, что портрет "традиционного верующего" по большинству характеристик совпадает с тем образом верующего человека, который предлагался в советской антирелигиозной пропаганде: пожилая, не очень хорошо образованная, небогатая женщина. Что это - доказа-тельство действенности советской пропаганды на сознание как исследователей, так и масс в постсоветский период? Не менее интересным кажется и тот факт, что именно группа "традиционных верующих" является наиболее "ностальгирующей" по прошлому, т. е. по СССР. Авторы объясняют это тем, что советская антирелигиозная по-литика забылась верующими за давностью лет, тогда как память о социальном порядке и стабильности сохра-нилась.
В заключение хочется сказать несколько слов о свое-временности и актуальности книги "Старые церкви, новые верующие". Она содержит множество интересных и наводящих на размышления фактов и данных и, предлагая широкий и обобщенный взгляд на религиозность в постсоветскую эпоху, создает базу для дальнейших, более детальных исследований этого феномена. Возможно, дальнейшие исследования объяснят, почему же "духовный маятник" остановился в 90-е - на середине своего пути от атеизма к религиозности.
ОЛЬГА ЧЕПУРНАЯ
|
